"Девочка из Минска услышала, что я из Гомеля, и спросила: "А вы там не светитесь?"

Колумнист, основатель сайта «Сильные новости» Петр Кузнецов написал в Фейсбуке о своем личном Чернобыле.

«Когда случился Чернобыль, мне было неполных пять лет.

Я не помню и не могу помнить, 26-го об этом появилась информация, или 28-го. Говорят, что 28-го. Этот и несколько последующих дней я помню прекрасно. С задраенными в уже почти летнюю жару форточками, а мама все мыла и мыла полы... Мыла и мыла... Домоет, и через несколько минут — опять моет.

У меня не сохранилось каких-то личных трагических воспоминаний. У нас не было деревни, которую пришлось бы оставлять или за захоронением которой пришлось наблюдать — да никакой деревни не было. Не было родственников в пожарной службе или в милиции, или в армии, кто мог бы быть причастен. Ничего такого не было.

Если я начинаю прокручивать в голове все то, что лично у меня связано с Чернобылем, так сказать, «личный Чернобыль», то получается какая-то ахинея.

Каждый год после трагедии мать вывозила нас минимум на 40 дней в общей сложности за пределы Беларуси, в основном на Кавказ, хотя, бывало и, например, Подмосковье.

В 90-х годах по линии чернобыльских фондов попал в программу оздоровления. Правда, тут было не совсем как у всех, тут было так: в отличие от всех детей, которые ездили за границу в семьи отдыхать и лечиться, мы ездили туда... зарабатывать деньги для Фонда — на гуманитарную помощь, медикаменты и прочее, что немцы потом доставляли в Беларусь.

Как юный музыкант я попал в народный ансамбль, который каждый год, одним самолетом с группой детей, летящих на оздоровление, летел в Германию, и 30 дней подряд, без отдыха, давал концерты — а заработанные деньги шли в фонд. Трудовые будни. Нам давали карманных денег из расчета 10 марок на неделю. Зато зимой в Гомель приезжал огромный «конвой» с гуманитарной помощью, купленной на пожертвования, но и, частично, на заработанные нами деньги.

Оздоровительные, всегда крайне интересные поездки в детские лагеря из школы, в том числе, например, на целых три месяца (третья четверть) зимой в военный санаторий в КБВО Ждановичи. На три месяца, с учителями и учебой «на выезде»!

Справка жителя пострадавшего от ЧАЭС региона, которая в те времена давала возможность получать добавку к стипендии в универе. Что еще? Не помню. Лично меня Чернобыль коснулся только невидимой и неосязаемой радиацией, кучей всяких поездок и особым статусом, который иногда мог выскочить самым неожиданным образом. Как при попытке познакомиться с девочкой из Минска в лагере в 1998 году, когда, услышав, что я из Гомеля, она на полном серьезе отошла и спросила: «А вы там не светитесь?»

Это поразительная штука: жить как живешь, своей жизнью, дышать, пить. есть и спать, как все люди, но из прочитанного и услышанного знать, что живешь — почти в центре территории, которую совсем недавно накрыла смертельная опасность.

«Вы там не светитесь?» — спрашивает девочка из Минска, а ты стоишь и тебя будто водой холодной окатили. Где же мы светимся, вот же я, такой же, вроде не свечусь...

Учиться понимать трагедию, которой не видно в твоем городе, у которой нет вкуса и запаха, очень тяжело.

Приходилось много читать, и, на самом деле, только Алексиевич на эту тему читать было интересно. Катастрофически тяжело, но интересно.

Чтобы понять и увидеть, я трижды самостоятельно ездил «в зону», с друзьями. Делал такие поездки для других, и однажды — даже для группы ребят из Бреста. Встречались с ликвидаторами, снимали фильм о радиоактивных грибах...

Мы, те, кто городские, чтобы не закрывать глаза и не жить в параллельном мире, по сути, втягивали трагедию в свою жизнь: сами искали про нее информацию, сами ездили смотреть, сами читали, сами слушали, сами осмысливали.

Прошло уже много лет, но разве что-то изменилось? Те, кто хочет жить «без Чернобыля», могут очень просто себе это позволить — не интересуйся, и в дом к тебе он не постучит.

Тем, кто хочет жить с Чернобылем, сейчас, наверное, легче — эпоха Интернета...

Одна проблема. Вне зависимости от того, хотим мы «с» или хотим мы «без», — он есть. Он был, он есть, и он еще долго будет на этой земле. Дольше, чем мы».