"Холодное крыло Родины": восемь ярких цитат из выступления Беляцкого

В ее открытии принял участие и председатель правозащитного центра «Весна» Алесь Беляцкий — общественный деятель, литератор, бывший политзаключенный. Он представил также свою книгу «Халоднае крыло Радзімы» [«Холодное крыло Родины»], написанную в тюрьме и через письма переданную на свободу. Радио «Свабода» приводит восемь ярких цитат из выступления Беляцкого.

Новая история Беларуси неразрывно связано с репрессиями. С «Чернобыльского шляха» в 1996 году началась работа «Весны». Вначале мы и назывались «Весна-96». На базе музея Максима Богдановича, где я работал директором, начали собирать помощь политзаключенным, фиксировать нарушения прав, создавать хронику. 

Помощь для первого политического заключенного, поэта Славомира Адамовича, я лично собирал на митинге. Я собрал денег целый пакет. Деньги тогда были дешевыми — может, всего их было в эквиваленте 20 или 30 долларов. Но люди проявили солидарность. Передал это матери Славомира Адамовича — она была на митинге.

Позже, когда на сутках оказались Вячеслав Сивчик, Юрий Ходыко и другие, я попросил своего знакомого, в то время мелкого бизнесмена, о помощи. Он сказал, что свободных денег не имеет, но привезет с продуктового склада. Ну и привез он килограммов 300 макаронов, масла, печенья, кетчупа — всего, что обычно было в магазинах. 

Мы паковали передачи в пакеты с логотипом «100 лет Максиму Богдановичу» и раздавали всем репрессированным. Матери Сивчика отвезли сразу, может, с полсотни килограммов этих припасов. Она была сильно удивлена такой «продпомощи».

Подготовили недавно отдельную книжку, которая называется «Весна-2017». Лишь за прошлый год мы зафиксировали 40 человек, которые проходили в политически мотивированных уголовных делах. Это прежде всего резонансное дело «Белого легиона».

Мощный сигнал поддержки шел и ко мне, когда я находился в Бобруйской колонии. За год это были тысячи и тысячи писем и открыток, в том числе сотни из Беларуси. Писали и из Гомеля — к праздникам, дню рождения и просто так. Бывало, я получал намного писем больше, чем вся тюрьма, где содержались 2 тысячи человек. Это была мощная волна моральной поддержки.

В колонии меня упорно пытались посадить за швейную машинку. Я сказал, что плохо вижу. В тюремной больнице на Володарке меня осматривали, написали: зрение такое-то. Мне приказывают: «Звони жене, скажи, что нужны очки, если ты не видишь иголку с ниткой». Звоню. Начальник отряда рядом стоит, слушает. 

Жена отвечает: «Так я же тебе передавала очки». Я ей повторяю настойчивее: «Мне нужны очки! Что — денег нет? Ну тогда через месяц». Раза три так звонил, а денег все нет и нет. В конце концов отстали, и я стал упаковывать готовые изделия в швейном цехе. Чувствовал себя свободнее и мог даже на работе выкроить время, чтобы что-то написать. Старался каждый день написать хотя бы страницу.

Меня амнистировали первым в виде откупных для Запада. Посчитали, что правозащитник — это не политик, не так насолит. Это все оценили: ага, можно вести переговоры. У меня за год после освобождения было четыре встречи с министрами иностранных дел европейских стран, не говоря уже про других чиновников и евродепутатов. 

Я напоминал: не складывайте руки, не отменяйте санкции, помогайте освобождению политзаключенных. Пятеро же еще на то время были за решеткой — Статкевич, Рубцов, Дашкевич… 

Когда говорят, что санкции не работают — извините. В моем случае сработали, другим тоже помогли. Вспомните и 2011 год, когда выпустили политзаключенных. Там же начали вводить первые экономические санкции. Они хоть и были мизерными, но сработали.

Кто принимал решение выпускать политзаключенных, сказать сложно — все скрыто за тайной завесой. Там же много разных служб — и КГБ, и оперативно-аналитический центр, другие отделы. Они занимаются тем, как держать людей в подчинении и страхе.

Соответственно и политические заключенные — тот фактор, который нагоняет страху, не позволяет многим чувствовать себя свободными. Репрессии же направлены на ограничение наших прав и свобод.