Не на жизнь, а на смерть

Невозможно читать без холода, который пронизывает тебя изнутри, слова Светланы Коржич – матери солдата Александра Коржича, которого нашли повешенным в Печах: «Сейчас у меня все забрали. Все забрали – настоящее и будущее. Мне терять нечего».

Реакция матери, которая не верит в то, что ее сын мог повеситься со связанными ногами и натянутой на голову майкой.

Но следствие выбрало именно эту версию.

Я не знаю, пытался ли следователь проводить следственный эксперимент – как надо, с видеокамерой. Пытался ли он повеситься в такой позе – со связанными ногами и натянутой на голову майкой. Если пытался, я бы хотел увидеть эти кадры. И хотел бы, чтобы их показали Светлане Коржич. И если бы вдруг – больше надежды – эксперимент закончился бы положительно – то есть успешно, подтвердив версию следователя полностью, я бы даже готов был пожизненно выплачивать его семье пенсию в связи с потерей кормильца.

Но мы не знаем, проходил ли следственный эксперимент.

Мы вообще слишком мало знаем.

Мы можем только предполагать. Рассуждать, например, как будет проходить суд над тремя сержантами, которые признаны ответственными за «самоубийство» Александра Коржича.

Защита обвиняемых: Над ними самими во время срочной службы так издевались, и они думали, что это обычная вещь…

Обвиняемые (глядя в пол): Обычная вещь…

Защита обвиняемых: Они не подозревали, что он окажется слабым…

Обвиняемые (глядя в пол): Слабым…

Защита обвиняемых: Они не хотели, чтобы он убил себя…

Обвиняемые (глядя в пол): Не хотели…

Защита обвиняемых: Они раскаиваются…

Обвиняемые (один из которых ищет в кармане сигарету): Раскаиваемся…

Они не хотели. Они раскаиваются. И государство не хотело. И оно раскаивается.

Но Светлане Коржич не нужно раскаяние на скамье подсудимых. Ей нужна справедливость. И правда. После этого она сама решит, принимает ли она раскаяние и обвиняемых, и «отцов-командиров», и следствия, и государства – или нет.

Пока ей нечего терять и она собирается добиваться встречи с президентом. Может быть, добьется. Может быть, назначат новое следствие. Все может быть.

Это никак не повлияет на отношение государства к гражданам. Государство всесильно. Граждане – бесправны. Вера в это и заставила, на мой взгляд, следствие сформулировать именно такое заключение по делу, которое оно сформулировало.

Потому что за убийство военного в мирное время полетит много шапок и фуражек. А за доведение до самоубийства посадят трех сержантов, отправят в отставку трех офицеров и тайком проводят на пенсию кураторов по воспитательной работе из Министерства Обороны, даже не озвучив публично их вину за создание системы, неспособной защитить сыновей белорусских женщин.

Может быть, потому, что даже в официальном требовании к ним относиться к солдатам как к собственным детям, они чувствовали открытую фальшь.

Государство – наше государство – не способно на доброту. Посмотрите, какие фотографии главы государства публикуют государственные СМИ, какую картинку транслирует государственное телевидение. В них есть подозрительность, жестокость, иногда ненависть, издевательство. И практически нет искренней доброты. Тимоти Белл, как бы к нему ни относиться, был профессионалом экстра-класса, когда посоветовал, чтобы рядом с Александром Лукашенко был его младший сын. Единственный, на кого президент смотрит с искренней любовью и нежностью – это он. Его жизнь – бесценна. Все остальные…

И я вспоминаю еще двух матерей.

Имя одной я знаю. Любовь Ковалева. Мать парня, который, после обвинения в совершении террористического акта в минском метро, ​​не смог воспользоваться конституционным правом на защиту (судья не дал посоветоваться с адвокатом в перерыве) и был убит по приговору суда. Ковалева не смогла даже похоронить его. Не заведено.

Имени второй – не знаю. Но помню, что ее сын был убит по предварительному сговору тремя односельчанами, которые заподозрили его в поджоге сарая с сеном. Тогда президент лично вмешался и не допустил – слова оказалось достаточно, – чтобы убийцы получили настоящее, предусмотренное законом наказание. Теперь они на свободе. Кажется, даже где-то в интернете был репортаж, который свидетельствует о том, что они не покаялись.

Я не помню ее имени, но помню ее слова. Она говорила: «Он был хороший, он любил меня…»

То же говорит сейчас и Светлана Коржич. Но ей, как и той, имени которой я не помню, отказывают в праве на справедливость.

Государство у нас жесткое. Оно опирается не на жизнь человеческую, а на смерть. Даже если на каждом столбе будет написано – «Государство для жизни» – Светлана Коржич в это не поверит. Как и Любовь Ковалева. Как и та, имени которой я не помню.

Страшное у нас государство.