"Гуглила "как ходить". Упавшая в центре "Фристайл" девушка получила инвалидность, но не сдалась
Несмотря на инвалидность и железо в правой ноге, сейчас с 16-летней Яной Ярмошевич все в порядке. На последнем первенстве страны по лыжной акробатике, который выиграла чемпионка Пхенчхана-2018 Анна Гуськова, она даже стала четвертой. А два года назад из-за несовершенства разгонной части водного трамплина комплекса «Фристайл» Яна вылетела с трассы и сломала бедро. Четыре месяца на вытяжке не принесли успеха, девочку прооперировали. Все время реабилитации она думала о возвращении к прыжкам и считает, что ей повезло — она не разбилась насмерть и смогла встать на ноги.
Что случилось с Яной и кто виноват?
В декабре 2015 года мы впервые рассказали про Яну Ярмошевич, которая в 14 лет стала заниматься вместе с ребятами из юниорской сборной под руководством двукратного призера Олимпийских игр Дмитрия Дащинского. Ярмошевич разучивала сальтовый прыжок с бланшем, в перспективе тренеры видели в ней члена нацкоманды.
Спустя несколько месяцев Яна дебютировала на юниорском чемпионате мира и взрослом этапе Кубка мира, а под занавес сезона стала осваивать двухсальтовые прыжки на водном трамплине комплекса «Фристайл». 16 марта 2016 года, в последний тренировочный день сезона, в центре случилось ЧП. Ярмошевич на скорости примерно 25 км/ч вылетела с трассы двойного трамплина, сломав бедром низкую боковую защиту (изображена на фото ниже), и с шести метров упала в бассейн, относящийся к зоне аквапарка.
Причиной падения подростка главный тренер сборной Беларуси по фристайлу Николай Козеко назвал нетехнологичную укладку разгона трамплинной части трассы. Покрытие стало неровным: подложка под воздействием высокой влажности набухла. Козеко требовал возвращения в комплекс «Фристайл» стоимостью 50 млн долларов строителей для устранения недостатков. На протяжении года спортсмены падали с трассы, а после инцидента с Ярмошевич даже члены нацкоманды отказывались подниматься на двойной трамплин. Примечательно, что за сезон 2015/2016 никто из них не выучил нового прыжка.
Козеко дошел до заместителя премьер-министра Беларуси Анатолия Калинина, в кабинете у которого состоялся разговор на повышенных тонах. Николай Иванович, после Игр в Пхенчхане тренер четырех олимпийских чемпионов, был услышан. Подложку трассы прижали к основанию с помощью саморезов, боковую защиту усилили высоким экраном и сеткой.
Вот только Яне Ярмошевич не стало легче. В больнице она провела четыре с половиной месяца, еще три недели — в реабилитационном центре и восемь месяцев потратила на то, чтобы научиться ходить без костылей и вернуть спортивную форму. Выходит, восстановление потребовало больше года. В интервью SPORT.TUT.BY Яна подробно рассказала, через что прошла и чего стоило возвращение во фристайл.
«Если бы удар пришелся на тазобедренную кость, больше не смогла бы ходить»
Весной 2016 года юниорская команда отправилась на соревнования в Швейцарию, а 14-летняя Ярмошевич, как один из младших членов коллектива, осталась в Минске тренироваться под руководством Максима Самойлова. Это опытный наставник, который на ранних этапах подготовки работал с такими акробатами, как Алексей Гришин, Максим Густик и Станислав Гладченко.
— У меня был прорыв, — вспоминает Яна. — За зимний сезон освоила новые прыжки: винт и два винта в сальтовом прыжке. Максим Эдуардович предложил: «Пошли на двойной трамплин!» Конечно, идея понравилась. В 14 лет прыгать двойные — очень круто! Не прошло и дня, как я впервые поднялась наверх. Первый прыжок получился. Это было два сальто без винтов. Второй раз прыгнула. Посмотрела видео, и на этом занятие завершилось.
На следующий день, 16 марта 2016 года, прыгнула несколько раз сальтовые прыжки, пошла на двойные. Прыгнула в первый раз — нормально. Тренер предложил повторить и завершить работу. Поднялась. Что-то меня смущало. Видимо, еще боялась. Досчитала до трех, развернулась и поехала. Что было дальше, не помню. Открыла глаза, будучи в бассейне аквапарка. Увидела сломанный мной бортик и отключилась. Пришла в сознание снова, когда меня несли на носилках. Орала на весь центр «Фристайл». Не потому что больно, а от испуга. Меня отнесли к лифту, а он не работал. Тренеры пошли через лестничный пролет, вынесли на улицу, хотя я была мокрой. У людей — паника, никто не подумал снять с меня жилет, ботинки… Мама рассказывала, что у Максима Эдуардовича тряслись руки.
Меня отнесли в холл у главного входа в центр. Охранники толпились вокруг, прибежала медсестра и вколола обезболивающее. Наконец, с меня сняли ботинки и проверили голеностоп — в порядке. Из видимых повреждений был только «шарик» поверх правого бедра. Думаю, что плотная ткань гидрокостюма позволила избежать худшего. Рваных ран, а вместе с тем кровопотерь не было. Как я узнала позже, от места удара до тазобедренного сустава было шесть сантиметров. Если бы удар пришелся на тазобедренную кость, больше не смогла бы ходить.
«Сказала маме: „На страховку купишь мне кроссовки“. И снова „бум“ — сплю»
Ярмошевич отрывками помнит, как ей оказывали первую помощь. Из-за травматического шока она лишь на короткое время приходила в себя.
— Спрашивала каждый раз: «Сколько времени?» Казалось, что прошло не больше двух минут с момента падения, хотя скорая помощь приехала спустя полчаса после вызова. Меня интересовало, что с лыжами — целы ли они. Боялась того, как отреагирует на случившееся мама, и просила тренеров не звонить ей. Вновь после потери сознания открыла глаза, а надо мной склонилась мама. Я не выдержала и стала кричать, что больше никогда не буду прыгать. Мама успокаивала. Она «прилетела» раньше скорой: быстро водит машину.
По приезду медики наложили шину, в следующий раз очнулась в 6-й городской клинической больнице. Рядом были мама и несколько друзей среди фристайлистов. В приемной отделении нашу компанию из примерно семи человек назвали цирком, а я сказала врачам: «У меня ушиб, везите домой».
Интересно, что пока была «в отключке», продумала такую схему. Я ведь знала, что за мой случай полагаются страховые выплаты. У лыжных акробатов прописывается высокий коэффициент в страховом полисе. И вот к чему пришла: «С ногой что-то не то. По страховке получу деньги и куплю себе кроссовки». У меня тогда появились две пары кроссовок, но не те, что хотела. Когда снова пришла в себя, сказала маме: «На страховку купишь мне «Jordan». И снова «бум» — сплю. Врачи изумились!
По изображению на рентгеновском снимке лечащий врач понял, что достаточно будет положить Яну на вытяжку на на две-три недели.
— Проснулась после небольшой операции в пятиместной палате, — продолжает рассказ Яна. — За окном темно, нога подвешена. Мама объяснила, что скелетный грузик растянет кости и позволит им срастись. Когда узнала, сколько времени нужно провести в таком положении, ужаснулась. Но в депрессию не впала, а попросила привезти что-нибудь поесть. В первую ночь тело ныло. Обезболивающее не помогало, и я просила лед. Со льдом засыпала на пятнадцать минут, просыпалась и просила медсестру еще льда. Ей очень скоро надоело носить лед, тогда позвала медбрата. Он очень помог. Просидел со мной всю ночь, прикладывая к месту ушиба лед.
Спустя несколько дней после травмы одумалась и, несмотря на истерику в день падения, решила, что буду дальше прыгать. Мне все говорили, что я дурная, моя мама дурная. Никто не верил в мое возращение в спорт. В больнице советовали заняться после восстановления шахматами. Постойте, как я без фристайла? Это моя жизнь, мои друзья, все мое свободное время. Бывает, что после недели отпуска ловлю себя на мысли: «Хм, а что делают обычные дети?»
В первую неделю на вытяжке не знала, чем себя занять. Засела в соцсетях, как это делают все подростки. Ко мне приходили учителя, но не задерживались. Спрашивали: «Яна, сколько у тебя по физике?» — «Девять». Самостоятельную работу выполняла за пять минут. Пять минут физики — это все, что у меня было в больнице!
Вскоре навестили ребята из нацкоманды и юниорской команды. Это Саша Романовская, Дима Мазуркевич. Дмитрий Владимирович Дащинский поменял свою майку на майку моего размера из формы юниорской команды, чтобы таким подарком поддержать меня. Была очень рада! Понимала, что меня еще ждут в команде.
«За четыре месяца в больнице ко мне прилипло прозвище Пахан отделения»
По словам Максима Самойлова, Ярмошевич рвалась на трассу спустя четыре дня после падения. Увы, встать на ноги девочка не смогла через заявленный врачом двух-трехнедельный срок. В мае 2016 года ей снова пообещали снять гирю, но произошло это нескоро.
— За окном палаты, в которой лежала, стоял каштан, — говорит Яна. — Наблюдала за тем, как сначала на нем лежал снег, потом стали появляться цветы. Наконец, они опали. По другую сторону окна была дверь, за ней — коридор в бабочках. Четыре месяца так провела. Друзья перестали ходить. Не обижалась, у людей своя жизнь. 21 июня справила день рождения. Среди подарков был огромный мишка — 1,30 м в высоту. Игрушки в больнице нельзя иметь, но мне разрешили до конца недели оставить мишку.
К тому времени ко мне прилипло прозвище Пахан отделения. Для меня не существовало понятие «режим». Ко мне приходили на тихом часу, меня не будили по утрам, врачи разрешали играть в карты с девочками по палате, хотя медсестры из-за этого нервничали. Вернувшаяся из отпуска воспитательница встретила словами: «Ё-моё, ты еще тут?»
Каждую неделю мне делали снимок, и врач уверял, что все хорошо. Естественно, верила. Уходя в отпуск в июле, доктор сказал, что семьдесят процентов срастаемости есть. Мы с мамой ликовали. А потом мной занялся другой врач — из приемного отделения. Он увидел меня в гипсе, который начинался на уровне выше пупка и был до кончиков пальцев ног, отвез на контрольный снимок и спросил: «Ты сколько лежишь уже? Ощущение, будто ты две недели назад сломала ногу». — «Помните, в марте к вам приезжал «цирк»? Так это со мной». По реакции врача поняла, что все идет не по плану.
Через два дня мне сделали операцию, которую следовало провести сразу. Одновременно со мной в больницу поступил мальчик, и ему через две недели после того, как кости не срастались, сделали эту операцию, а мне пришлось ждать аналогичного решения четыре месяца! Операция прошла 20 июля 2016 года.
Про операцию. Это был интрамедуллярный остеосинтез. Долго запоминала название. Выражаясь по-простому, в шейку бедра мне засунули палку и закрепили ее шурупами. Такую операцию детям обычно не делают, так что оперировал меня врач для взрослых — Герасимов Александр Георгиевич. Вместо двух часов на операцию ушло почти четыре. Очнулась в реанимации. Оказалось, потеряла много крови. Кости в нижней части срастались неправильно, поэтому врач принял оперативное решение дробить их, ставить в верное положение. Во время перевязки ужаснулась из-за размеров швов.
Ночью после опеарции мне стало плохо: темнело в глазах, звенело в ушах. После трубки в горле говорить не могла. Пульта, чтобы позвать медсестру, не оказалось. Когда мимо палаты прошла медсестра, я скинула с кровати пульт от нее. Медсестра посмотрела в мою строну, а я ей помахала: «Сюда». Она подошла, я положила ее руку себе на лоб, и она вскрикнула: «Батюшка, да у тебя жар!» Да, около 41 градуса. Медсестра облила меня спиртом и стала растирать, подключила к капельнице.
Вернувшись из реанимации в палату, первым делом накрасилась. Я вообще каждый день наносила макияж. Это было моей отдушиной. Хоть я и болела, считала, что не должна выглядеть, как умирающий лебедь. Только в огненно рыжий цвет дважды красила волосы. Не хватало измнений в жизни, поэтому меняля что-то в себе. Красила волосы в желтый и белый, в цвет коньяка.
«Я брала полотенце в зубы и кричала на всю Аксаковщину, когда сгибали больную ногу»
За время на вытяжке правая нога Ярмошевич сильно исхудала, мышцы атрофировались. Неудивительно, почему после операции Яна не могла согнуть ногу ни в колене, ни в голеностопе.
— Нога была словно деревянная доска, — не стесняется в оценках девушка. — Мама принесла костыли. Сидя на кровати, пыталась опереться на них, подставив тазик под больную ногу. Мама просила потихоньку встать, а я орала на нее. Тут в палату зашел врач Александр Георгиевич, воинственный мужик. Смотрит на тазик, а затем как выбил его из-под моей ноги. Нога упала и согнулась, я кричала от дикой боли. Врач за шкирку поднял меня и спросил: «Ты прыгать хочешь?» — «Хочу». — «Чтобы через три дня, когда тебе снимут дренаж, я видел тебя гуляющую на улице на костылях». Александр Георгиевич указал на маму: «Она будет тебя жалеть, а я — нет. Поставлю тебя на ноги!»
Я гуглила «как ходить», потому что, оказавшись на ногах, не знала, что дальше. Вопрос врача про то, хочу ли я прыгать, заставлял работать через слезы. А еще — страх, что врач нещадно будет сгибать больную ногу. Александр Георгиевич — мой спаситель, мой мотиватор!
Когда пошла на костылях, стала сбегать из больницы. Мама отвозила меня в гости к друзьям, брала с собой по магазинам. Вскоре мне порекомендовали перебраться в центр реабилитации в Аксаковщине еще на месяц. По-моему, 2 августа я была уже там. У меня были электрофорез, водные процедуры, два занятия в день по ЛФК. Что они из себя представляли? Меня переворачивали на живот, я брала полотенце в зубы и кричала на всю Аксаковщину, когда сгибали больную ногу. Мужчина ложился мне на спину и тянул на себя ногу. Уехала из Аксоковщины через три недели, так как атмосфера — те же ярко-зеленые стены, словно в психушке, — сильно давила на психику.
Меня встретили в РНПЦ спорта. В диспансере говорили, что на полную реабилитацию уйдет в два раза больше времени, чем то, сколько я пролежала в больнице. То есть речь шла о восьми месяцах. Я хотела превзойти их ожидания. Ежеденевно работала над собой порядка шести часов. Около часа у меня было ЛФК в РНПЦ спорта, потом массаж всего тела. После этого ехала в центр «Фристайл», где мне предоставили полный доступ. Сказали: «Называешь свое имя — и все двери перед тобой открыты». Много плавала, пока мама читала книгу. Мама могла и покомандовать, как тренер: «Быстрее! Шевели ногой! Не бойся». В тренажерном зале качала все, кроме ноги. Крутила педали на велотренажере. Еще успевала в школу заскочить.
Иногда приходила на тренировки ребят, которые прыгали на водном трамплине, и завидовала. Верила, что придет день, и я буду прыгать вместе с ними. Мне очень не хватало занятий на батуте, полетов, адреналина, который появляется при изучении новой программы, людей, с которыми провела так много времени.
«Страх перед участком трассы, с которого я сорвалась вниз, пробирал до костей»
Через шесть месяцев после операции Яна Ярмошевич выполняла на батуте все те же комбинации, что и до травмы. Через восемь месяцев — приседела со штангой и готовилась к соревнованиям среди фристайлистов по батуту, упражнениям на дорожке и в части ОФП. На турнире в Гомеле Яна выиграла серебрянную награду. Затем из ноги девушки извлекли болты, которые удерживали титановый стрежень, чтобы в прошедшем олимпийском сезоне она могла прыгать на воду и на снег.
— К тренировкам с юниорской командой меня допустили, несмотря на инвалидность, — отмечает Яна. — Ее присвоили в связи с тем, что провела в больнице 120 дней. Положение инвалида мне ничего не дает. Проезд? Я и так школьница. Сразу две пенсии у нас в стране не получают. Дело в том, у меня есть пенсия по потере кормильца (у Яны умер отец. — Прим.ред.), а ее размер выше, чем пенсия по инвалидности. Выбор очевиден. Пока не выстащу железо из ноги, буду оставаться инвалидом. На конец марта назначена операция по извлечению железа.
В мае 2017 года впервые после травмы исполнила сальтовый прыжок на воду. Было страшно, плакала. А потом повернулась и поехала на трамплин, в голове одна мысль — как бы ноги не разъехались. Как получилось, так и прыгнула. Обрадовалась. Первые 10−20 прыжков не задумывалась о том, чтобы что-то показать в воздухе. Просто хотелось доехать до трамплина. В конце июля тренеры стали твердить: «Надо идти на двойные прыжки». Командный психолог, который с помощью приборов узнает о функциональной готовности, тоже была уверена, что я готова. Мне советовали представить, как я прыгаю и сделать это. Не смогла. Поднимаясь на трамплин ради наездов, замечала, как все тело дрожит. Три недели делала только наезды, но пойти на прыжок не решалась, так как страх перед участком трассы, с которого я сорвалась вниз, пробирал до костей. Даже если бы я пересилила себя, добром бы это не закончилось.
В процессе реабилитации с Яной работали по меньшей мере пять психологов. Сперва это были спецалисты 6-й ГКБ Минска.
— Кто-то говорил: «Яна, ты девочка! Тебе не нужен фристайл». Кто-то убеждал маму, что это ей нужно, чтобы я занималась фристайлом. Мама же была одним из немногих людей, который верил в мое возвращение. Она несколько раз видела огонь в моих глазах, когда у меня все получалось в спорте, поэтому отвечала всем, что мы будем прыгать и дальше... Да, я не раз плакала. Находясь на вытяжке, у меня часто отмечались перепады настроения, вплоть до истерик. Как потом призналась мама, ей хотелось плакать вместе со мной, но, если бы она так сделала, мы бы обе расклеялись. Вместо этого она орала на меня, я — на нее! После этого мы обе не хотели плакать.
Еще одного человека, который поверил на меня, встретила в Аксаковщине. Это был местный психолог. Она сказала: «Ты вернешься, у тебя получится». До меня у этого психолога проходила реабилитацию балерина. У нее была раздроблена стопа. Врачи в Минске отказались делать операцию, в Москве ее прооперировали. После курса в Аксаковщине балерина положила на стол психологу два билета на свой концерт.
Когда мой папа умер, у меня был личный психолог. К нему стала ходить в ноябре прошлого года, чтобы преодолеть барьер в виде страха перед двойными прыжками. Мне ведь стали сниться очень нехорошие сны. Психолог вопреки мнению тренеров сказала, что пока двойное сальто прыгать не стоит. Передала ее слова Дмитрию Владимировичу Дащинскому и Юрию Алексеевичу Купрацевичу. Они поддержали. Предложили сначала съездить на горнолыжный сбор в Кировск, позже — попрыгать с сальтового трамплина в сезоне.
Из Кировска вернулась уверенной в себе. В Раубичах после восстановительного сбора тренеры предложили съехать со склона. Я поехала, но испугалась и упала. За очками не было видно, но я плакала. На следующий день нормально съезжала со склона, меряла скорость. Дмитрий Владимирович предложил прыгнуть. Отказалась, а потом подумала: «Если не прыгну сегодня, то не сделаю это ни завтра, ни послезавтра». Сказала Дащинскому, что готова прыгнуть, а он: «Ну вот, Яна! Другое дело! Иди». Подняла руку, поехала, вылетала. Мне выкрикнули: «Хорошо!» Приземлилась в ноги. Как же я была рада! На втором прыжке еще мандражировала, а от третьего и четвертого получила кайф. Машинально стала делать все те же движения, что и до травмы. Речь о положении рук в разных фазах прыжка, поправке очков перед стартом. Захотелось прыгать двойные прыжки на снег. Стала мерить скорость, делать наезды под руководством Юрия Алексеевича. Думаю, тренеры поняли, что в следующем сезоне я пойду на двойное сальто.
Через неделю после Олимпийских игр в Пхенчхане Яна Ярмошевич соревновалась в Раубичах на юниорском чемпионате мира и показала лучший результат среди спортсменов с сальтовым прыжком, заняв в итоговом протоколе седьмое место.
— А еще через неделю на чемпионате страны, выступить на котором наряду с Аней Гуськовой и Сашей Романовской было честью, стала четвертой, — отмечает Ярмошевич. Кстати, на снег она прыгает в ботинках, которые ей достались от олимпийской чемпионки Гуськовой.
— После возвращения в команду на воду мне нашли снаряжение, а на снег ничего не было. Как-то увидела в раздевалке Аню. Она сказала, что у нее есть одна пара ботинок, которая была ей великовата. Мне же подошла. «Ну забирай», — сказала Аня. Теперь она олимпийская чемпионка. Приятно осознавать, что у меня ее ботинки, а у моей подружки Леры Абалматовой — Анины лыжи. После победы Ани у нас появилась дополнительная мотивация. Хочется прыгать!
«Когда знакомые называют меня героем, умиляюсь. Я просто не хотела уходить из фристайла»
В 2015 году, когда Яна Ярмошевич училась в девятом классе училища олимпийского резерва, ее средний балл равнялся 9,2. Несмотря на травму, больших проблем с учебой она не испытала, но…
— …золотой медали не будет, — признается фристалийстка. — Поссорилась с учительницей белорусского языка. Она мне в десятом классе влипила четверку за четверть, которая лишила шансов на медаль. Сейчас мой средний балл — 8,8. В этом году заканчиваю одиннадцатый класс, планирую поступать в БГУФК.
Про детей в спорте говорят, что у них нет детства. Трудный путь восстановления заставил Ярмошевич повзрослеть еще быстрее.
— Я не понимаю сверстников, однокласскников из школы, — говорит она. — У нас разный круг интересов, разные взгляды на жизнь. Наверное, все потому, что после длительного лежания не мыслю как 16-летний подросток. Ценю, что могу ходить. Рада, что на меня больше косо не смотрят, что было, когда ходила на костылях. Читать больше стала, есть стремление развиваться. Во мне много энергии, которой нужно найти применение.
В интервью до травмы Яна отмечала, что практически все ее одноклассники приходили в училище с переломами и вывихами, а она ни на что не жаловалась, подчеркивая, что фристайл вопреки стереотипам неопасный вид спорта.
— Когда вернулась в школу, меня жестко стебали. Дело в том, что без костылей какое-то время не получалось не хромать. И вот, например, подбегал мальчик и хромал вместе со мной. Неприятно! Но я и сейчас не скажу, что фристайл — опасный вид спорта. Здесь все движения доводятся до автоматизма. Произошедешее со мной — несчастный случай. Отчасти моя вина в том, что случилось: не смогла устоять, сохранить равновесие. Отчасти — дело в неровном покрытии разгонной части трассы и слабой боковой защиты, которая не помешала мне улетелеть в соседний бассейн. Но я же не первая, кто упал. Падали и казахи, и наши. Видимо, надо было кому-то упасть, как я, чтобы, наконец, установили надежные заграждения и отремонтировали разгон.
Считаю, что мне еще повезло с тем, куда приземлилась — в бассейн, а не на кафельный бортик или на железную лестницу. При таком развитии событий могла бы и не выжить. Когда меня спрашивают, не боюсь ли, что что-то такое повторится, отвечаю: «Мина два раза в одно место не падает». Надо верить, что все будет хорошо. Кроме того, теперь я опытная, работаю не только телом, но и головой. Каждую фазу двойного сальто буду проходить осмысленно.
Когда из ноги Яны достанут титановый стержень, она еще около двух недель пробудет в больнице, а затем приступит к подготовке к новому сезону. Вероятно, в мае она поднимется на двойной трамплин и тогда обязательно прыгнет.
— Это надо будет отпраздновать! — считает Ярмошевич. — Не знаю, может, татуировку набью. Одна у меня уже есть — на ребрах (надпись и ласточка), посвящена отцу. Мама подарила мне этут татуировку на 16-летие. Она неординарная, заботится обо мне. Понимаю, что, если бы не прошла путь восстановления вместе с мамой до конца, очень сильно пожалела бы. Вероятно, стала бы одним из тех подростков, которые бесцельно просиживают дни в интернете и ничего не делают в школе… Когда знакомые называют меня героем, умиляюсь. Я просто не хотела уходить из фристайла, да еще и так нелепо. Люблю дело, которым занимаюсь.