Ангел-хранитель вышел из загула: как женщины с алкоголизмом начинают новую жизнь в мастерской игрушек
— Три месяца назад ко мне пришла мама. Пьяная как всегда, конечно, — рассказывает Юля, пока мы идем к мастерской «Нашы майстры». — Мне двадцать пять лет, и теперь она решила попросить у меня прощения. «Ну, прощаю я тебя, прощаю», — говорю. А что еще я могу ей сказать? Все внутри у меня отболело уже давно — радоваться разучилась. А все равно жалко ее…
Юля ведет нас туда, где работают люди, которые, в отличие от ее родителей, решили попросить у своих детей прощения до того, как эти слова потеряют смысл.
Но их ангел-хранитель вовремя вышел из загула — и уберег.
Для самой Юли таким ангелом-хранителем стала создательница «Нашых майстроў» Катерина Коврова:
— Катя познакомилась со мной, когда я училась в школе, — вспоминает Юля. — Она приходила к нам в социально-педагогический центр — вела группу для детей, которые живут в неблагополучных семьях.
Мне было двенадцать лет, и я такая, с помпоном на голове, пришла за компанию с подружкой. Судьба это или что? Не знаю…
Но все тринадцать лет, которые прошли с того момента, Катя была со мной рядом. Она просто спрашивала «как дела?» — и это уже спасало. Особенно в подростковый период. Ведь, по сути, я жила в семье, где не было родителей.
Папа после Афганистана, с контузией, у мамы — свои проблемы. Пили и вдвоем, и в компаниях. Часто просто не пускали меня домой… Я приходила после школы — и утыкалась в закрытые двери. Был сильный страх повторить их судьбу. Ведь что мы, дети алкоголиков, о нормальной жизни знаем? Да ничего.
Когда мне исполнилось 17 лет, папа умер, а мама стала пить еще больше. Была в жизни одна опора — Катя. И мое полное отвращение к алкоголю. Я просто не переношу его.
Благодаря этому, думаю, закончила школу и институт, вышла замуж, родила сына… И устроилась на работу в Катину мастерскую. Раньше сама делала игрушки, а теперь принимаю их у мастеров, проверяю качество.
Муж смеется: «Юль, тебя в два часа ночи разбуди — ты на работу поедешь». Так и есть. Я могу быть здесь сутками — очень люблю это место. Работать здесь может не каждый, знаете, какие моральные силы для этого нужны? В мастерской останется только тот, кто сам решил поставить крест на прошлой жизни.
Крест на прошлой жизни решили поставить три героини нашего текста: Наташа, Оля и Света. Что было до и после этого креста — расскажут они сами:
«Я стояла у могил тех, кто допился до смерти, и думала, что буду круче, чем они. Не умру»: история Наташи
Есть гипотеза: человек с зависимостью останавливается в своем эмоциональном развитии в тот момент, когда впервые начал употреблять вещества, которые эту зависимость вызывают.
Для Наташи этот возраст: 13 лет. В ней и правда есть что-то подростковое: непосредственность, впечатлительность и отчаянное желание быть хорошей и нравиться людям — как бы она его ни отрицала:
— Что я в детстве себе обещала, когда пьяный папа маму бил? Что никогда, ни за что я водку в рот не возьму. Не буду такой, как родители… Но пришел момент, когда я стала хуже, чем они. Стояла посреди улицы и кричала: «Я буду пить всегда! Меня никто не остановит!». Господи, как вспомню…
А началось так: в 13 лет я почувствовала себя взрослой, пошла работать, появились деньги. Решила: я все могу себе позволить.
И началось: сигареты, пиво, шампанское, винчик, крутые компании… Все полетело к чертям. И за тринадцать лет привело меня к полному краху.
Уходила в загулы, ездила с ухажерами по стране, детей по несколько лет не видела — они с мужем моим сидели. Приезжала в новый город и думала: «Тут меня никто не знает и пальцем тыкать не будет — вот и хорошо».
Хотя… Какое там «думала»? Вместо меня думал алкоголь. Муж тоже начал пить — то, что я вытворяла в нетрезвом виде, никакой мужчина не выдержит.
Несколько лет назад, после очередной пьяной драки родителей, дети сами пошли в социально-педагогический центр и попросили, чтобы их забрали из семьи. Наташа вспоминает:
— Два года назад я осталась без семьи, без поддержки друзей, без работы и без документов. Через несколько дней после Нового года у меня изъяли детей и лишили родительских прав. Я поняла, что это конец. Нужно сделать выбор: либо дети, либо водка.
Поняла, что сама остановиться не могу, и решила: закодируюсь. Думала, все будет просто… Но нет.
Не может быть просто, когда нет ни паспорта, ни работы. Мне подсказали, что есть такая мастерская — место, где я могу подзаработать, сделать документы и найти таких же людей, как я сама.
Первую игрушку, сделанную своими руками, Наташа помнит в деталях:
— Страшное дело, что такое этот Миньон (Смеется) И ручки, и очки, и глазики, и чубчик у него есть — мелких деталек много. И ни одной нельзя пропустить! Его ж ребенок в руках держать будет. Увидит, что чего-то не хватает — расстроится.
Первое время у меня ничего не получалось: я психовала, плакала. Но уже через две-три недели бежала в мастерскую с радостью. И игрушки делала с настроением — чтоб те, к кому они попадут, тоже мою радость почувствовали. Рабочий день у меня начинался в 6 утра и длился до 10 вечера. Домой идти не хотелось… Потому что детей моих дома не было.
Наташа до сих пор удивляется, каким непривычным для нее оказался трезвый мир:
— Первые несколько месяцев мне здесь было очень страшно. Я даже не разговаривала ни с кем: уткнусь в свои игрушечки, тихонько их сделаю — и все. Если что спросят у меня — сразу в слезы.
Это не то, что в пьяных компаниях — там мне всегда море было по колено… А в трезвости перед мужским коллективом оробела — слова сказать не могла.
Да и что тут скажешь? Для женщины сказать «я алкоголичка» и поверить, что тебя не осудят — очень трудно. Только при большой поддержке, при понимании и уважении можно с этим справиться. А как это уважение заработать, если пила столько лет?..
Ну, надеюсь, спустя два года я его все-таки заслужила. Да, 7 января будет ровно два года моей трезвости.
Иногда сижу и думаю: Наташа, где ты была два года назад и где ты сейчас? Раньше — ничего: ни детей, ни друзей, ни уважения к себе. А сейчас у меня работа, семья, уйма знакомых, с которыми я могу поговорить по душам — за чаем. В прошлом году первый раз в сознательной жизни отмечала день рождения без алкоголя. Было так весело!.. И здорово понимать, что наутро тебе не будет за себя стыдно. Это такая эйфория, которую ни от какого бухла не получишь.
Наташа жалеет только об одном — она очень поздно это поняла:
— Сколько на моих глазах было смертей от алкоголя… Я стояла у могил тех, кто допился до смерти, и думала, что буду круче, чем они. Не умру. Я лучше, я умею пить, со мной такого не случится.
На самом деле: ничего мы не умеем. Не умеем контролировать это, не умеем вовремя остановиться, не умеем жизнь свою в собственных руках держать.
Сейчас я учусь этому. Понимаю: только в трезвости я могу что-то путное со своей жизнью сделать. Да, пьяная я тоже кричала: да я то могу, да я это… Да ничего я не могла! Стакан в рот — и все проблемы перенесла на завтра. А завтра они не решаются, все только хуже становится. Можно стать счастливой без стакана — правда, я поняла это, только когда оказалась на дне.
Все это Наташа рассказывает с улыбкой. Говорит: «Это потому что я сама по себе веселая, мне настроение трудно испортить». Но когда вспоминает, как вернула себе детей, плачет:
— Срывов за два года у меня не было. Слава Богу, слава Богу… Чистота у меня два года.
У меня была очень крепкая поддержка в мастерской: Катя, мои новые друзья, работники — такие же зависимые в прошлом, как и я. Смотрела на них и понимала: вот, у них в жизни и семья есть, и достаток, и уважение людей. А благодаря чему? Благодаря чистоте. И я тоже так хочу.
И вот этот день: мы с Катей поехали забирать моих деток. Сыну 11, дочке — 14, взрослые они. Не знаю, простили они они меня тогда — можно такое простить? Но все, что они мне сказали: «Мамочка, мы тебя больше никуда не отпустим».
«Я увидела его — и умерла. На всю жизнь»: история Оли
Слушаешь Олю — и заранее понимаешь: не поверят, что человек, который пил по черному — до инсульта, до петли, может так говорить. Так — это «по книжному», как в хорошей литературе.
Но Оля сама, как литературная героиня — и жизнь у нее такая. Любит до смерти, везде ищет красоту, хочет, чтоб все было идеально… Но так ведь никогда не получается:
— Из твоих рук выходит вещь, которая потом перейдет в руки другого человека, — рассуждает Оля о работе в мастерской. — Я все время об этом думаю! Эта вещь должна быть красивая, с душой. Поэтому я очень ревностно отношусь к тому, что я здесь делаю. Я везде ищу красоту. Я люблю, чтобы все было в порядке.
Точнее даже: чтобы все идеально было. Хотя не получается у меня в жизни ничего сделать идеально.
Двадцать пятого февраля у Оли будет четыре года трезвости. Она отмечает эту дату как второй день рождения:
— Думаю, моя зависимость начала формироваться гораздо раньше, чем случился взрыв…
В 17 лет я пошла на работу — в университет не поступила. А на работе турслеты, фестивали, походы, постановки — у нас был свой театр… У меня была хорошая, веселая жизнь.
С мужем я познакомилась на репетиции. Знаете, как было?
Я увидела его — и умерла. На всю жизнь.
Это был 92-ой год. На нем были выбеленные штаны, майка, базильевские очки, бандана — и гитара в руках. Я это помню, как сейчас.
Мы стали семьей, у нас родился сын. Мы построили квартиру в Сухарево, мы купили машину… У нас была своя небольшая семейная компания. И друзья семьи — 6−8 человек. Я была домохозяйкой, время от времени работала — больше для себя.
Это был весь мой мир, а большего и не нужно было.
Я не думала, что это когда-нибудь рухнет. А когда рухнуло… Простите, мне это очень трудно дается. (Плачет).
А когда рухнуло, я одномоментно ушла в запой. Жизнь остановилась.
Оля, рассказывая об этом периоде жизни, все время повторяет «страшное время, страшное время, страшное время»:
— Он уходил, приходил и снова уходил полгода. Это было страшное время.
Сначала я просто почувствовала: что-то не так… У нас связь была очень сильная: если с ним что-то происходило, я всегда знала. Вплоть до крапивницы на руках — чувствовала на расстоянии.
Эта связь и сейчас есть, хотя прошло 9 лет.
Так вот: девять лет назад первого января в 10 часов утра я накрыла на стол, мы сели завтракать, и он мне все сказал. Я знала, я чувствовала: полгода устраивала скандалы, истерики. Я требовала от него правды. А ведь я знала правду — зачем нужно было ее требовать? Я теперь не понимаю. Я всех загнала в угол.
Когда он ушел, я не могла есть и спать. Я кричала, выла, лезла на стены… и пила. Пила всегда одна, дома — я чувствовала себя половой тряпкой, мне было так стыдно… Как можно было идти с этим к людям?
Когда на мои крики стали приходить соседи, я начала уходить с бутылкой за Кольцевую.
Оля точно не помнит момент, когда она захотела остановиться. Захотела — но не смогла. Держалась максимум два-три дня, а потом все заново. Оборвал этот марафон самоуничтожения только инсульт:
— Но уже через два месяца после инсульта я выпила первые 50 грамм. Зачем я это сделала? Не знаю… Наверное, я не могла вынести эту жизнь.
Знаете, я все время думала не о том, что он со мной сделал. А о том, что он теперь ест, что пьет, как он себя чувствует. Я не могла спать от этих мыслей.
Потом я попала в наркологию… И началась борьба. У меня получилось победить только с третьего раза.
Нужно было сжать зубы — и терпеть. Пройти все этапы химической зависимости… А это была ломка. Помню, как меня накрыло в первый раз: было 4 месяца трезвости, я ехала на встречу с психологом. И тут как будто свет для меня выключили, бутылка перед глазами, руки выкручивает… К психологу — это она рассказала, я себя в том моменте не помню — я пришла черного цвета. Но пришла.
Все этапы избавления от химической зависимости забрали у меня полтора года.
Когда спрашиваю у Оли, что заставило остановиться, она надолго задумывается:
— Я устала слушать ветер: прислушивалась — и слышала его голос… Я поняла, что схожу с ума — и мне во что бы то ни стало надо соскочить.
Девиз был один: «Я останусь трезвой». Истерила, срывалась, била посуду, молилась — когда молитва стала приходить в мою жизнь… Но не брала бутылку.
Теперь я знаю: чтобы оставаться трезвой, мне надо быть не усталой, не злой, не одинокой и не голодной. Всего четыре состояния — и я их отслеживаю.
Недавно меня поднакрыло, я пошла к друзьям… И съела два сладких куска торта. До тошноты. Я понимала, что делаю то механическое действие, которое позволит мне не пойти вечером в магазин за бутылкой…
Так я могу оставаться трезвой… алкоголичкой. У меня есть зависимость, она никогда не уйдет. Я живу с этим, как другие живут с диабетом.
Оля признается: тот мужчина и спустя 9 лет держит ее эмоции в своих руках. Но, кажется, она поняла главное:
— Единственное, чего я хочу: это добиться чего-то в этой жизни. Мне нужно знать, что я могу что-то дать себе самой и своему сыну. Он остался со мной, несмотря ни на что.
Уже совсем взрослый, 23 года — сын заменил хозяина в доме. Он видел слишком много… Но он почему-то гордится мной. И я хочу, чтобы у него были для этого причины.
Мой сын говорит: «Мам, ты так и осталась бы клушей, которая сидела дома и пекла пироги, если бы он не ушел». Так и есть. Сидела дома, пекла пироги и ела — на тот момент, когда все случилось, я весила 107 кг. Из них 36 ушли за месяц — я просто не могла есть.
Но если бы не тот завтрак 9 лет назад, я бы никогда не пришла к себе и к Богу.
Я была Фомой неверующим: мне нужно было четкое определение Бога, формула, концепция. Я потратила слишком много времени на потребительство и антураж: машины, золото… Когда-то меня это интересовало.
А сейчас, кажется, пазл сошелся. Я познакомилась с монахиней, сестрой Еленой. В самые трудные моменты моей жизни она появляется как будто из ниоткуда. Я услышала ее — и я впервые поняла, о чем говорят люди, которые верят Бога.
Спасибо ему за это. Я уже ничего от него не хочу — только бы он жил…
«Лечиться пошла, потому что пообещали: дадут выпить и закусить»: история Светы
Света хочет быть красивой: она надела платье, которое открывает длинные худые ноги, накрасила глаза, смеется кокетливо, но сдержанно — потеряла зубы и еще не вставила.
Света очень любит детей — всех. Признается, что до мастерской всю работу делала на, скажем так, «отвали»… А тут — не смогла так. Потому что для деток.
Но больше всего Света любит свою дочку, которая досталась ей чудом. Ради нее и не пьет:
— Я никогда не считала, что кому-то делаю плохо. Я добродушный человек… Ну кому от меня вред? Но когда пошла по программе (Света имеет в виду программу реабилитационного центра, в котором она проходила лечение — Прим. редакции) — поняла, список тех, кому я должна сказать «прости», жуть какой большой.
Больше всего хочу прощения у бабушки попросить. Но не могу, нет ее уже… Только в церковь хожу — прошу…
А еще — перед мамой. У нее было пять детей — каждая ей седых волос на голове прибавила… Но столько, сколько я — никто. Нас осталось только две у нее: старшая и я, младшая.
В свое время я упала ниже плинтуса. Дышать не могла, света не видела. А сейчас слава Богу…
Я не намного выше плинтуса поднялась. Но меня стали уважать мои родственники, со мной здороваются соседи, которые раньше мне плевали в спину. Значит, я не последний человек, чего-то да стою, нельзя снова падать в грязь…
Как и когда Света упала ниже плинтуса, она точно сказать не может:
— Не знаю, но думаю: все из семьи. Отец пил страшно… Помню, у нас рядом с домом еловая аллея была. Мама в крещенские морозы убегала туда со мной, укутывала меня в шубу — и мы там спали… Прямо на снегу. Много страшного в детстве было…
А потом меня на воспитание забрала бабушка, но было поздно. Компания уже появилась. Не хотелось отличаться от своих друзей, хотелось быть такой же крутой. Вышла замуж — муж тоже выпивал и курил траву.
Если сначала алкоголь у меня был «только в субботу перед дискотекой», то потом его стало так много… Что я попала в место лишения свободы. Дали срок за разбой. Я, когда напивалась, не контролировала себя. Сказали что-то не по шерстки — выход один: драка. Я просидела ровно год и шесть месяцев. И даже там я умудрялась быть нарушителем.
Это было хорошее время, чтобы подумать. Я писала письма маме и бабушке, я столько обещала и я столько решила для себя. Но в первый же день после освобождения я вышла за ворота одновременно с другой женщиной — и мы пошли «отмечать». И понеслось…
Дошла до того, что пила все, вплоть до обычного чернила. У бабушки крала бражку.
И гордилась этим — вот как я могу…
А потом меня забрали в больницу. Делали операцию… А после поставили диагноз: бесплодие. И я вообще потеряла смысл жизни. Для кого, зачем? Нахрен надо.
Света честно признается: в мастерскую она пришла просто подработать, очень деньги были нужны. На трезвых и вроде как довольных жизнью мастеров смотрела с недоверием: «Дебилы какие-то»…
— Неделю с такой мыслью проработала, две… А потом мне посоветовали сходить на встречу в реабилитационный центр. Я решила сходить по приколу, посмотреть, что за придурки там заседают.
Пришла и купилась на обещание: «Ты, — говорят, — Продолжай ходить. Будем давать пить и закусывать».
И я три встречи ждала, что мне кто-нибудь нальет! (Смеется)
Думала: ну что за уроды такие, сами, значит, бухали тут, мне обещали… А теперь не дают!
Так вот: я сходила на три встречи, а после третьей не смогла уснуть. На четвертую я пришла и сказала: «Всем привет, меня зовут Света. И я болею алкоголизмом».
И мне стало так классно в этот момент! Первый раз в жизни я сказала правду сама себе. И меня поняли, приняли… Я знала: если мне будет хреново — я не пойду бухать. Я позвоню кому-нибудь из группы, и мне станет легче.
Новая версия Светы не устроила ее мужа. И он поставил условие: либо центр, либо он:
— Полдвенадцатого ночи было, когда он это сказал. Я понимала: если останусь с ним, трезвость со мной будет максимум месяц. Потом снова понесется: буду бухать, курить… Не исключено, что и колоться.
В двенадцать я собрала свои вещи, сказала «я свой выбор сделала» — и ушла в никуда.
Через три месяца встретила его, пьянющего… Он спрашивает: «Не жалеешь?».
Нет, я ни о чем не жалею.
Женский алкоголизм не лечится, но я сделаю все возможное, чтобы не потерять свою трезвость. Я сохраняю ее почти четыре года… Почти, потому что был срыв.
Помню, меня накрыло — я позвонила одному человеку, второму… Никто не взял трубку. И вместо того, чтоб еще кому-то позвонить, я решила сходить в бильярд — посидеть у барной стойки.
Так посидела, что проснулась синяя… Смотрю в телефон, а там сообщение от счетчика трезвости: поздравляем, вы в трезвости 5 месяцев.
Мне никогда в жизни не было так стыдно. Не перед кем-то! Перед собой.
И я написала в чат нашего сообщества: «Ребята, не пять месяцев в трезвости… А первый день».
Самой сильной мотивацией сделать так, чтобы этот первый день превратился в первый год стала новость: «бесплодная» Света ждет ребенка:
— Я работала тогда в магазине, а девки из колбасного отдела говорят: «Света, какая-то ты невыспавшаяся…». Я объясняю: «Девочки, просыпаюсь по ночам, потому что тошнит! И есть хочу все время. Хлеб, майонез, лук, пирожное — и сверху баночку икры могу сожрать».
А одна женщина, коллега моя, говорит: «Светка, да ты беременна, стопудово».
Я отвечаю: «Да прекращайте!». Какое там беременна, когда врач — и не один! — диагноз мне поставил.
И вот поставили меня на отдел «соков» — верхние полки протереть и заставить. Я стою, а мне так хреново! И ощущения какие-то… Ну, неправильные.
Думаю: нет, пойду-ка схожу в аптеку. Чем черт не шутит.
И сразу две полоски, четкие. Вдоль стенки в туалете съехала, посидела так… А потом еще шесть тестов сделала. И все шесть из шести — две полоски!
Вот уж какой мой муж козел, а за дочку я ему благодарна. Ангелиной ее назвала. Она в День ангела родилась, ангел мой.
Ради нее и ради себя я трезвая. Моему ребенку не будет стыдно, что мама валялась пьяная. Мой ребенок не будет дышать перегаром. Моему ребенку не придется слушать крики пьяной матери.
Иногда приходит мысль: «Мне так надо! Ну хоть рюмочку надо, ничего не будет».
А потом сама себе говорю: «Света, ну ты дура?! У тебя где рюмочка — там и три. У тебя сестра умерла от алкоголя. Ее сын сгорел, потому что она пьяная ушла гулять, оставила его дома одного.
Хочешь такого же окончания? Мало того, что у ребенка нет отца, хочешь, чтоб и матери не было?»
И этот разговор с собой держит меня. Держит… И я в любой момент готова помочь тому, кто будет во мне нуждаться, так же, как сейчас помогают мне.
Справка:
- «Нашы майстры» — это социальный проект. Мастерская, в которой работают люди с алкогольной зависимостью, которые приняли для себя важное решение — жить трезво, чтобы заботится о своих детях. Важная часть работы мастерской: изготовление игрушек для детей, которые проходят долгое лечение в больницах, имеют особенности развития или живут в неблагополучных семьях. Белоснежные гипсовые игрушки получили в подарок более трех тысяч детей в Беларуси. Мастер-классы по раскрашиванию фигурок помогают этим детям чувствовать поддержку, а взрослым — участвовать в добрых делах и благотворительности.
- Адреса и контакты групп, в которых проходят лечение героини материала, можно найти по этой ссылке.