Мама усыновленных детей: для меня было шоком, что они не умеют плакать
Так получилось, что с Ниной Конон я знакома давно. Она достаточно известный минский парикмахер, ее руки всегда считали золотыми и советовали самым "сложным" клиентам. Возможно потому, что по образованию Нина — хирург. После трагического случая она оставила медицину и более 20 лет стрижет людей. От общения с ней у меня всегда оставалось ощущение тихого спокойствия и чувство, что все в жизни нам по силам. Несколько лет мы не встречались, а недавно я увидела ее на пресс-конференции в Sputnik — Нина рассказывала о своем опыте усыновления детей. Оказалось, что они с мужем взяли из детского дома трех девочек. Биологические дети Конон — двое сыновей — выросли, обзавелись собственными семьями, есть двое внуков. И однажды родители решили, что снова хотят, чтобы дом, который они строят, наполнился детским смехом. Дальше я предоставлю слово самой Нине. Лучше, чем она сама, о ее новой жизни все равно никто рассказать не сможет.
Даже во сне она держала меня за руку
Смеха никакого сначала не было. И слез тоже. Когда мы взяли нашу Сонечку, первое, что поразило, — ребенок не плачет. Даже когда разбивает в кровь коленки и лицо. Ее никогда не жалели, она не знает, что это такое. Ели что-то случалось — разлила что-то, разбила, она замыкалась, просила прощения, страшно боялась, но плакать не могла. Это было счастье, когда она впервые разрыдалась. У нее была настоящая истерика от того, что она наконец смогла нам довериться, открыться.
Это сейчас Соня занимается гимнастикой и танцами, играет в театральной студии. Когда мы ее взяли, ей было 3 года и 10 месяцев, она плохо ходила и не умела кушать — пила из бутылочки с соской, а чтобы съесть одно печенье, ей надо было 20 минут.
Конечно, нас отговаривали. Девочка появилась на свет в провинциальном роддоме на сроке в 28 недель. Врачи даже не пытались ее реанимировать. А она закричала. И стала жить. У нее не усваивался белок, не работала ферментная система. Она не росла. И всего на свете боялась. Первые полгода даже во сне держала меня за руку. Чтобы повернутся на другой бок, она сначала перекладывала мою руку из одной руки в другую, даже во сне. Ели мы с мужем куда-то уезжали и оставляли ее с бабушкой, ребенок не спал. Могла быть без сна 2-3 суток. Когда мы приезжали, она снова не спала — ложилась между нами, закидывала на нас и руки и ноги и контролировала, чтобы никто не ушел.
В детском саду первые полгода не участвовала ни в чем. Забивалась в угол и целый день сидела, наблюдала. Нам попалась очень опытная педагог — она ее не трогала. Примерно через полгода наш "волчонок" стал понемногу проявлять интерес к детям, к жизни…
Всех не осчастливишь, но одного можем
Почему мы решили усыновить детей? Начали строить дом, наши сыновья подросли — старшему сейчас 27, младшему — 24. Мы поняли, что хотим еще детей. По состоянию моего здоровья это невозможно. А мы очень хотели девочку. Особенно муж. Он мне еще после родов сказал: не волнуйся — в детских домах детей много.
Пока росли наши дети, я иногда бывала в детских домах — у салона, в котором работала, был благотворительный фонд, и мы возили в такие учреждения помощь. Девчонки-коллеги даже заходить туда не хотели. А мне было интересно. Будто я уже кого-то искала. Когда фонд в связи с кризисом закрывался, муж сказал: "давай возьмем ребенка — всех не осчастливишь, а одного мы можем вырастить, это и будет помощью". На семейном совете вместе с сыновьями решили, что это будет девочка.
Когда мы пошли "за своим", не выбирали — увидели первой Сонечку и сразу пошли решили оформлять. Она была как маленький волчонок — замкнутая, стриженная под мальчика, страшно напуганная.
"Ребенку все равно умирать"
Вторая девочка, Яна, нас сама выбрала. Мы только зашли в коридор, она выбежала и сказала: "наконец мои мама и папа приехали". Какие могут тут быть варианты. Потом уже мы узнали, что у нее есть сестричка Кира, девочка с инвалидностью.
Мы все вместе к ней ездили, навещали. И думали. Она часто попадала в больницу. Ребенку удалили часть легкого — осталась одна доля. А второе легкое с пневмофиброзным очагом. Детдомовскому ребенку в больнице гораздо сложней, чем обычному. Когда заканчиваются все обходы, она остается в боксе абсолютно одна. К ней практически никто не заходит.
Когда Кира в очередной раз попала в больницу — речь шла об удалении части второго легкого, я пошла к врачу поговорить о ее перспективах. Та совсем спокойно сказала: "Какие перспективы? Ребенку все равно умирать. Шансов у нее 0,5%. Либо она задохнется во время ночного приступа, либо мы ее прооперируем — дни будут сочтены, но приступов не будет". Мы решили сразу оформлять ребенка. Еще года не прошло с момента удочерения Яны, и большинство наших бумаг были действительны. Написали официальный отказ от операции и забрали Киру домой.
Опыт жизни с ребенком-инвалидом у нас уже был — старшая внучка перенесла лейкемию — были химиотерапия, больницы, реабилитация. Но с Кирой все оказалось еще сложнее. Девочка спит в полусидячем положении. Усаживаю в подушки и всю ночь слушаю ее дыхание. Как только она сползает, начинается приступ удушья. Сначала было по 4-5 приступов за ночь. Было тяжело. Но через несколько недель открылось второе дыхание. Я спала с ней днем. И это было наше спасение. Я подстраивала под ее график всю нашу жизнь: детский сад — школу старших, свою работу и все-все. Эти часы сна были для нас священными. Мы на строгих ингаляциях и лекарствах по часам, но постепенно восстанавливаемся. Уже не задыхаемся ночами. Мы спим. И я в том числе.
Слава богу, муж не боялся с ней оставаться — когда у него был выходной, я могла работать весь день. Он знал что делать, даже уколы научился колоть. А я отвлекалась и могла перезагрузиться. Мужчины нашей семьи вообще меня удивляют в экстремальных ситуациях. Когда наша внучка лежала в онкологии, я поразилась сыну — он вернулся из командировки, уволился, — сказал, что здесь нужнее, и через сутки подменял жену. У внучки тогда шла жесточайшая химиотерапия — 36 дней нон-стоп. И капельницы, и плохо, и ночи бессонные. Тогда я поняла — сын вырос. После того как он женился, мне поначалу казалось, что он "зеленый".
Мы больше их не сравниваем
Я точно знаю, что я все делаю правильно. У меня никогда не было ощущения чужого ребенка. Ни с одним из детей.
Яна была очень гиперактивным ребенком. Через несколько часов воспитательница из сада звонила и просила ее забрать — с ней не могли справиться. Она падала на пол и закатывала истерики. В магазине на нас показывали пальцем, стыдили. Но каждому же не будешь объяснять, что это за ребенок. Муж шутил, что у Яны не просто шило в одном месте — там засела целая семья дикобразов.
Конечно, мы сравнивали детей. Повторяли, что наши так не делали. Но только поначалу. Позже приходит понимание, что эти дети совсем другие. Каждый из них считает, что он один. Яна вроде и признала нас родителями, но долго еще выкидывала коленца — могла вырвать на улице руку и побежать, куда газа глядят — на проезжую часть, в другую сторону. Защитная реакция ребенка, который психологически боится к тебе привязываться.
Второго и третьего ребенка брать было не страшно. Первого — очень. И реакция окружающих была просто удушающая. Я давно перестала отвечать на вопрос "зачем вам это надо?" и выслушивать, что у них у всех ужасные гены. Да, конечно, гены тяжелые. Все недоношенные, все проблемные. Но я ни разу не пожалела о том, что эти дети стали нашими. А многие люди, которые нас откровенно осуждали, просто ушли из нашей жизни. Зато появились другие, которые разделяют наши принципы. И от этого мне тоже хорошо.
Расскажу ли я им об их родителях? Конечно. Соня уже спрашивает, кто ее биологическая мама. Она знает ее имя-фамилию. Я ей сказала, что полную информацию предоставлю ей в 18 лет, когда она сможет сама решить, надо ли им встречаться. Сонина мама была на 100 процентов уверена, что девочка не выживет. И уехала. Сейчас она живет в другой стране. Родители Яны с Кирой не пьют, но дети с ними не живут. Судя по их здоровью — девочек совсем не ждали, скорее наоборот. Но подробности о биологических родителях — то, что они захотят знать. И я должна буду им это сказать. Это нормально. Мы же не для того их растим, чтобы привязать на всю жизнь. Мы ведь тоже получаем свою порцию счастья. Просто потому, что они есть в нашей жизни.
P.S. Семья Конон примет участие в фестивале семей усыновителей "Родные люди", который пройдет в Новогрудском районе на базе Свято-Елисеевского Лавришевского монастыря с 1 по 3 июля. Вы сможете не только познакомиться с ними, но и расспросить обо всех сложностях и радостях жизни в большой семье.