"Одноэтажный Минск": как живут в Курасовщине, где частные дома сносят под многоэтажное жилье
Два гектара частного сектора в микрорайоне Курасовщина коммерческому застройщику ОДО «Айрон» продали в прошлом году. На месте семи домов построят многоквартирное жилье и паркинг. Те, кто живет здесь всю жизнь, уезжать категорически не хотят. REALTY.TUT.BY в своем проекте «Одноэтажный Минск» прошелся по кварталу и узнал, что владельцы домов думают о переезде и как выбирали квартиры по количеству окон.
«Нет здоровья, чтобы сопротивляться»
Частный сектор в границах улиц Брестская — 4-й Брестский переулок — улица Рижская начал строиться после войны. Землю тут давали участникам сражений, работникам близлежащих к Минску колхозов, а позже — сотрудникам Белорусской железной дороги. Участки нарезали по-разному: первым поселенцам больше 30, а иногда и все 60 соток, тем, кто селился позже, — по 6.
Строили все маленькие деревянные дома. Спустя шесть десятилетий большинство домов все-таки обросли пристройками и вторыми этажами.
На краю частного сектора стоят добротные коттеджи, некоторые сдаются под офисы.
Проданные с аукциона гектары «Айрону» надо будет отселить. Под снос пойдут шесть домов по 3-му переулку Зубачева: 5, 7, 9, 11, 13, 15, один — по ул. Зубачева — 19а. Застройщик должен будет также рассчитаться с собственником участка по пер. 3-му Зубачева, 3.
Все дома, идущие под снос, — одноэтажные деревянные. Один из них обшит сайдингом. Хозяева домов говорят, что продали их кусок частного сектора, потому что здесь у каждого участки больше 30 соток.
Снос еще не начался, но квартиры в качестве компенсации владельцам домов уже предоставили и в ближайшее время им вручат ключи. О сносе хозяева домов говорят неохотно.
— Нам очень, очень жаль наших домов, — говорит Людмила Викторовна. — Муж прожил здесь всю жизнь, 70 лет, участок еще его родители получали как участники войны. Дом этот построили, и, конечно, тут все свое, родное. Я прожила тут 45 лет… сердце щемит. А муж совсем расстроен. В хорошую погоду выйдет, у нас тут птицы поют. А в квартире, говорит, так не будет. Здесь жарко стало — пошел в тень спрятался, а в квартире всегда будет жарко. Он теперь все сравнивает с той квартирой. У нас очень хорошо было, все друзья всегда собирались у нас. А теперь вот ничего не делаем, все равно уезжать. Раздаем свое добро: лавочки и большую беседку отдали соседям, которых не сносят. За два гаража застройщик с нами рассчитываться не хочет, говорит, что они вошли в оценку дома. Но я сомневаюсь, что это так. Мы бы свой дом на рынке продали за 90 тысяч долларов, а так нам дают квартиру за 60 тысяч. Это честная оценка разве?
Семье Людмилы Викторовны за неприватизированный участок в 33 сотки и дом, который разделен на две квартиры, предложили двухкомнатную квартиру в новом доме на улице Маршала Лосика (это между Сухарево и Малиновкой).
— Мы «двушку» сами попросили, не хотели трехкомнатную. Здоровье уже не то, сил мыть столько окон нет, — говорит хозяйка. — Муж подумывал пободаться пару лет, но, если честно, сил, здоровья, да и желания сопротивляться уже нет. Документы еще не подписывали никакие, на следующей неделе нас вызывают на приемку квартиры, и, скорее всего, в мае мы уже переедем. Соседи тоже не сопротивляются, хотя уезжать не хотят. Люди тут родились, это их родное место, как отсюда уехать?
«Хорошо, что наш дом сгорел — вместо него мы построили еще лучше»
Частный сектор когда-то называли «птичник» — недалеко тут работала птицефабрика. Сейчас этого названия никто из местных уже не помнит. Запахи, которые вьются над кварталом, чаще идут от мясокомбината, который стоит через дорогу.
— Я тут всю жизнь живу и стал знатоком ароматов. Вчера, например, действительно пахло птицефабрикой, хотя птичника здесь нет давно. Да и название это все уже забыли, — говорит хозяин одного из домов Максим.
Дом Максима его дедушка строил в 1950-х годах. Участок дед получал, как и многие на улице Шабловского, как работник Белорусской железной дороги и участник войны.
— Тут у всех были одинаковые деревянные дома. Потом, и это хорошо видно в нашем частном секторе, все пристраивали к нему с нескольких сторон комнаты. Кто-то так и оставил, кто-то облагородил, — говорит хозяин дома Максим. — Раньше строили с перспективой на всю семью: что внуки останутся здесь жить и правнуки. Сейчас у кого-то так и живет по четыре поколения в доме, у кого-то молодые, наоборот, хотят жить отдельно и подальше. У нас в доме живет три поколения, и это здорово. Только деда моего, жалко, нет уже, он был интересный человек.
Дом, который строил дед Максима, сгорел в 2009 году из-за неаккуратного обращения с огнем. Семье пришлось все начинать сначала: на строительство бросили все силы и финансы. Но в этом мужчина даже видит что-то хорошее.
— Все что ни делается — к лучшему. Если бы мне кто-то сказал это после пожара, я бы горло перегрыз. Но сейчас понимаю, что никогда бы не затеял никакой ремонт и реконструкцию, если бы дом не сгорел, — говорит мужчина. — Все делали своими силами, соседи помогали, как могли, — у нас сгорело вообще все. Но желание восстановить дом было, поэтому мы первый этаж переделали, второй достроили. И все это у нас узаконено. Но в 2009 году, когда получали документы, выдавали их со скрипом. Уже тогда говорили, что нас вот-вот снесут и смысла достраивать дом нет. Но разрешение все равно дали. Тут кому-то даже прописывать не позволяют в домах — угрожают скорым сносом.
Участок у Максима небольшой — около 6 соток, площадь дома чуть больше 140 «квадратов». Но уезжать из частного дома в квартиру мужчина не хочет.
— Я считаю, что квартира — неравноценная замена дому. Здесь же можно выйти в свой двор, упасть на землю и лежать. А куда я выйду из квартиры? Частный дом — это возможности, которые дает земля: хочешь — в грядке копайся, не хочешь — сиди в беседке, — говорит Максим. — Снесут, не снесут — не знаю. Но жизнь ведь пока идет. Планы у меня большие: станет тепло — спилю старые деревья, беседку доделаю, баню хочу сделать. Вообще, частный дом — хорошая школа молодого бойца: у нас же не было никаких удобств, туалет на улице, вода — холодная. Так что закалился как надо. Мы все коммуникации сами вели. И смешно было, когда делали воду, в «Водоканале» нам сказали: вы провели трубы, верните на улицу асфальт, который вскрыли ради труб. А у нас асфальта никогда не было! Оказывается, по документам он был! Через какое-то время его и правда положили, но историю мы запомнили.
С участка Максима видно несколько многоэтажек, которые стоят на улице Брестской. Строили их еще в 70-х годах на месте пустыря.
— Эти дома росли у меня на глазах, — говорит Максим, прогуливаясь с нами по частному сектору. — Их строили на краю частного сектора, наверное, даже ничего и не сносили ради них. Мы с ребятами, когда были маленькие, бегали по тем стройкам, нам интересно было. Да тут вообще куда ни глянь — увидишь часть своей жизни. Компьютеров тогда не было, мы хватали батон с колбасой в руку, бегали к речке. Там борщевик Сосновского рос, ожоги третьей степени получали. Но подглядывание за девчонками того стоило. По ночам лазили на вишни к соседям. А они с нами боролись: мазали стволы коровьим навозом. Мы ночью приходили, не видно ничего. Весело нам тут было, жалко, если всю эту память снесут.
В частном секторе есть и дом с историей. В соседнем доме жила Валентина Адамовна Выхота. Учитель и переводчик, которая во время войны спасла еврейскую девушку, когда за той пришли немцы. После войны Валентине Выхоте Израилем было присвоено звание Праведницы народов мира.
— Валентины Адамовны уже нет, но ее дом с красной крышей здесь знают все, — говорит Максим.
«Вся семья живет за стенкой, правнуки приходят каждый день»
Семья Леонида Викторовича в частном секторе живет больше 60 лет. Сначала они жили на улице Рижской, но во время войны дом разбомбили, и после освобождения города семье дали участок в 3-м Брестском переулке.
Тогда участки выделяли очень большие, и семье Леонида Викторовича дали около 60 соток. Потом его разделили между родственниками и стали застраивать.
Сейчас на 18 сотках стоят три дома: к старому деревянному пристроен еще одноэтажный и высокий двухэтажный.
— В первом доме живу я, за стенкой — сын с женой, в большом доме внук с правнуками, — говорит Леонид Викторович. — Хорошо, когда вся семья рядом. Правнуки прибегают ко мне, когда хотят, сын и внук помогают. Тут хорошо у нас: выйдешь, покопаешься в грядке, посидишь. Даст Бог, поживем тут еще. Мне 90 лет, но жить надо. Не хочется мне в квартиру, я тут хочу остаться.
Внук Виталий двухэтажную пристройку сделал сам. Узаконить реконструкцию мужчине не давали три года.
— Документы утверждать не хотели, все говорили, что нас снесут. Но я добился разрешения, и теперь у меня все узаконено, — говорит Виталий. — Я вообще считаю, что людей специально отрывают от земли и загоняют в бетонные коробки, чтобы ими было легче управлять, — говорит Виталий. — Когда человек растет на земле, что-то садит и растит, он видит, как зарождается жизнь, знает ее ценность. Дети учатся этому с самого детства. А когда человек растет в квартире, он не видит полную картину мира, не знает ценности жизни. Да и расстаться с квартирой человеку гораздо проще, чем со своим домом. Поэтому нас всех в них и хотят запереть.