Не на парте, а под ней: хотят ли современные писатели в учебник?
Предположив, что белорусский писатель достоин места не только в вечности, но и школьной программе, корреспондент Sputnik Елена Васильева обратилась к литераторам-современникам с двумя вопросами: "Хотите ли вы в школьную программу?" и "Что вы можете школьной программе предложить?". Оказалось, что "вечность" и "учебник" не тождественны, и место в последнем манит отнюдь не каждого. Кто-то даже считает, что его место не в учебнике на парте, а под партой — как когда-то сами читали в школе.
Андрей Жвалевский: "не хочу, но попадаю"
Мы с соавтором постоянно повторяем, как мантру: "Не дай Боже!" Но все равно попадаем. В результате один из самых популярных запросов, которые приводят на мой сайт — "Время всегда хорошее" — краткое содержание". Я против любой обязаловки, когда речь идет о таком интимном удовольствии, как чтение. Понятия не имею, что уцелеет из того, что мы с Евгенией Пастернак пишем сегодня. Мы были уверены, что "Правдивая история Деда Мороза" не доживет до 2012 года — в результате в 2012 пришлось финал переписывать. В следующем году будем редактировать "Время всегда хорошее", которое наполовину происходит в 2018 — а ведь тоже не думали, что доживет.
Евгения Пастернак: "хочу, чтобы меня читали по доброй воле"
Свои произведения в школьную программу категорически не хочу. Я хочу, чтобы наши книги читали только по доброй воле, чтобы у ребенка была возможность не дочитывать, если не понравилось, не писать сочинение, говорить, что он думает, и чтобы ему не рассказывали, "что хотел сказать автор".
Николай Чергинец: "книги, которые зарождают уважение"
У меня немало произведений, я бы хотел, чтобы в школьную программу включили те, которые зарождают в читателях любовь к себе и уважение к близким, к родине, к людям. Понимать свою значимость в жизни, быть самокритичным, но целеустремленным, добиваться целей не благодаря маме и папе, а с помощью собственного труда, таким образом становясь нужным обществу человеком — вот задачи для юного поколения.
Из своих произведений порекомендовал бы роман "За секунду до выстрела" — роман о молодом человеке тринадцати лет, который столкнулся с войной, оккупацией. Он взрослел, боролся и в итоге стал начальником Уголовного розыска Минска. На его примере можно посмотреть, как нужно жить.
А еще у меня есть книжка "Вам — задание" — об издевательствах оккупантов над детьми. Ребятам приходилось мыслить по-взрослому, они сопротивлялись, но фашисты отнимали у них жизнь.
Есть и фантастический роман детективной направленности "Пилоты безумия". Главная мысль в том, что пока страны не объединят усилия в борьбе с террористом, он будет существовать. В романе наряду с большими странами в борьбе с терроризмом участвуют и представители Беларуси. В этом романе предсказание — за десять лет до того, как террористические самолеты обрушились на башни-близнецы в США, он говорит об этом.
А скоро будем отмечать день белорусской милиции, которую создавал Фрунзе. Это взято из моей книги "Приказ №1", это ребятам тоже интересно. Пала царская власть, еще не пришла новая — именно об этом времени идет речь.
Я считаю, что даже плохой преподаватель не отобьет у ребенка желание прочесть увлекательную книгу, а прочесть неинтересную едва ли заставит и самый строгий преподаватель.
Виктор Мартинович: "без сквернословия и секса"
Я хотел бы попасть в учебники по белорусской литературе с романом "Озеро Радости". Почему именно с ним? Потому что там нет сквернословия, почти нет секса, а еще потому что это произведение про то, как человек становится взрослым в 2010-х в Беларуси.
Адам Глобус: "я бы хотел, чтобы включили "Дом"
В школьной программе изучают мое стихотворение "Сталіца". Это не лучшее мое стихотворение, но в учебник попадает не произведение и не писатель, туда попадает явление. Когда произошел урбанистический взрыв в стране, которую всегда считали колхозной, в которой вдруг появился двухмиллионный город, в учебник попали писатели, которые писали про урбанистику. Если набраться наглости, я бы хотел, чтобы в школьную программу попал мой роман "Дом" — текст о семейных ценностях. Во времена Советского Союза игнорировалась семья, ценен был человек, воин, "Мальчиш-Кибальчиш", а я думаю, нашим детям было бы правильно любить своих дедов, родителей, и про это я написал роман.
Если текст писателя попадает в школьную программу, узнать об этом можно только случайно, если кто-то знакомый расскажет. Чаще писатели попадают туда после смерти. Хоть и нахальные писатели, которые лезут и требуют, есть. Но эти вопросы решают не читатели, а ученые, а это другая система.
Школа не всегда прививает любовь к литературе. Поэтому писатель, попадая в программу, может и многое потерять. Попадется плохой преподаватель, который заставляет тебя читать "Молодую гвардию" на две тысячи страниц (уже от этого школьнику нехорошо) или "Войну и мир" (школьник открывает — а там по-французски)…
Образовательный процесс — это социализация человека, это не "Библиотека приключений и научной фантастики", а немного иной процесс.
Илья Син: "мне в программе не место"
Интересно представить себе пэтэушника, который пересказывает на экзамене художественное содержание моего текста "BDSM". Фактически получается готовый эксплуатационистский перформанс, достаточно жестокий для вынужденного участника и забавный для всех окружающих. Такие сейчас в тренде. Но эксплуатационизм — не наш метод. Посему мне в школьной программе не место, и дело совсем не только в explicit content — как раз этим сегодня вряд ли кого-то удивишь. Читая мои тексты, человек получает новый опыт восприятия, который может оказаться для него несколько травмирующим. А для этого необходимо добровольное согласие — что, в принципе, исключает обязаловку.
Великолепный теоретик искусства Юрась Борисевич еще в середине 90-ых сформулировал одну из важных особенностей нового поколения белорусских литераторов — в отличие от всех предшественников, они не хотят попасть в школьные программы, сознательно отказываясь от этого надежного и теплого местечка в истории. Их книги можно разве что втихаря читать под партой — как я в свое время читал Сартра на уроках про какого-нибудь классика беллита.