Мастер по созданию уникальных вещей: "Я работаю для человека, а не для истории"
«Изготовим любую вашу фантазию из выбранных вами материалов, выбранного вами размера, цвета, формы и стилистического направления», — вот что обещает нам «Мастерская Виктора Кушнерова».
Звучит даже слишком многообещающе — так, что чуть-чуть неправдоподобно, правда?
Разоблачать и/или восхищаться мы отправились в святая святых — мастерскую, где происходит производство волшебства.
Здесь, в одном из помещений Театра белорусской драматургии, Виктор создаёт всякую всячину: декорации и реквизит для спектаклей, а также: уникальные светильники…
уютные ключницы…
крошечные граммофоны…
настоящие арт-объекты…
И даже холодное оружие. Правда — из пластика…
Но обо всём — по порядку. Для начала мы попытались выяснить у Виктора, как он сам себя позиционирует: дизайнер, скульптор, художник?.. «Честно говоря, я сейчас как раз пытаюсь разобраться в этом вопросе», — смеется мастер.
В мастерской в это время происходит очередное таинство — Виктор работает над маской под названием «Весёлый покой»:
— Есть в работе с масками одна особенность, — замечает Виктор, нанося мазки бронзовой краски. — Ты полностью погружаешься в то состояние, которое воссоздаешь. Сейчас это покой, а вот с этими ребятами — кивает в сторону, где висят ещё две маски, — было непросто…
— Виктор, а помните момент, когда в вас проснулся интерес к тому, чем вы сегодня занимаетесь?
— Сложно точно сказать… Но хорошо помню, что очень завидовал двоюродному брату, у которого был целый ящик шикарного конструктора «Лего». Наверное, эту детскую зависть можно засчитать как первую профессиональную. (Улыбается.)
Жаль, что я тогда не мог заглянуть в свою сегодняшнюю мастерскую — увидеть детали, которые разрабатываю и отдаю на лазерную резку. Это самый потрясающий конструктор — «Лего» и не снилось. И этот конструктор, что важно для меня, родом из моей головы.
— А когда этот конструктор в голове стал складываться?
— Когда появился опыт работы. Поначалу я… Как это сказать? Не слишком ценил свои способности, наверное. Не думал, что я могу что-то особенное создать.
Работал в проектном институте техником-проектировщиком — считал спецификацию окошек по жилым домикам из железобетона. Это было довольно скучно, честно признаюсь…
Через полтора года «окошек» я загрустил совсем — и решил, что пора уходить.
Потом поменял еще пару мест работы. Работал на частников, справлялся… Но всё равно было это чувство: что-то не так. Ни один начальник не мог предложить мне то, чего я хотел от своей работы и от себя. И это понятно. Ну откуда он — начальник — может знать, что мне надо? Ну что он — телепат? Знает, что у меня за идеи в голове, хороши ли они?
Решил уйти на вольные хлеба. Потому что всё чаще случались ситуации, которые сталкивали меня лицом к лицу с вопросами: ты занимаешься тем, что нужно? ты полезен на своем месте? ты вкладываешь душу в то, что делаешь? Ответом на тот момент было «нет».
Зато была мысль о том, что всё может быть по-другому. Ну, а мысль — она же просится наружу, верно? И когда ты внутренне готов к переменам, они начинают происходить будто бы сами собой.
— Ну, далеко не каждый, кому «хочется что-то изменить», добивается того, чего хочет…
— Мне знакомый недавно сказал, мол, я тебе по-хорошему завидую: умеешь много чего, работу свою любишь, люди вокруг тебя интересные. А это закономерность на самом деле. Делаешь то, что любишь — вызываешь этим интерес. Чем больше этого, интересного, делаешь — тем больше опыта. Чем больше опыта — тем лучше получается. Простая цепочка. Никакой мистики в этом нет и ультраталанта тоже.
Поэтому у меня есть четкое убеждение: если любишь то, чем занимаешься, достигнешь в этом деле определенных высот — есть у тебя для этого дарования или нет. Правда, если они всё-таки есть, достижения будут немного выше. Ну, мне так кажется…
— Заработок в вашей сфере непредсказуем. То есть мастер по маникюру или татуировщик, например, может быть более-менее уверен в том, что запрос на его работу останется, даже если он перестанет работать «на дядю». В вашем случае никаких гарантий нет. Страшно было уходить в своё дело? Или, вернее, — в свою мастерскую.
— Очень даже страшно! Первые пару лет — постоянный стресс. Засыпаешь — и не знаешь, чего ждать, не то что через неделю или месяц, а уже завтра. Схема простая: есть заказ — есть деньги, нет заказа — нет денег. Производство более чем непоточное, а кушать надо каждый день… И семья есть.
— Что помогло испугаться не настолько сильно, чтобы передумать?
— Надо благодарить провидение, высшие силы, теорию большого взрыва — я уж не знаю, кто у нас главный. (Смеётся.)
А если серьёзно, спасибо жене. Мне без её поддержки сложно. Но поддержка была и есть. А сейчас я и сам в себя чуть-чуть начинаю верить. Раньше постоянно был в напряжении: будет заказ или нет. А сейчас думаю так: я всей душой люблю свою работу, делаю её как могу хорошо, а всё остальное приложится.
— Кстати, есть для жены какая-то практически-бытовая польза от ваших умений?
— Думаю, да. (Улыбается.)
Вот разбилась кружка дома. Я посмотрел на нее и подумал: какая красивая кружка — не буду её выбрасывать! Пусть полежит еще в осколочках… Она полежала буквально месяц! А потом я решил: почему бы и да?
И собрал ее обратно в форму кружки, но с промежутками между осколками. Потом вставил туда свечку, пошел в темную комнату — увидел, что это хорошо… И понял, что мои кружки теперь обречены. И не только мои! Я всем говорю: если бьется керамика, несите мне.
— А аксессуары вы можете делать?
— Да, конечно. Мне нравится работать руками, делать красивые вещи и смотреть в улыбающиеся глаза человека, для которого эта вещь сделана. А все остальное — детали. Приложить руки можно к чему угодно — и я, условно говоря, не чураюсь ни установки плинтусов, ни создания брошек.
Вот жена как-то попросила сделать ей какую-нибудь «зверюгу». И я сделал зверскую зверюгу - суровую рыбу. Ей очень понравилось. И, как говорят, — понеслось!
— А «оживить», или, как модно говорить, «проапгрейдить» старую вещь вы можете?
— Да, обыграть, сделать интересной можно любую вещь, но начал я в своё время со светильника. Он был обычный, скучный. Я его «ошкурил», немного переработал и перекрасил. Всем понравилось — и начались «заказы на лампочки», как я их называю.
Правда, на лампочки самые разные — и настольные, и складные, и потолочные. Недавно даже главный режиссер нашего театра принесла свою лампу на переработку. (Улыбается.)
Переделка, переосмысление вещи — это очень интересный процесс. Во-первых, мы зациклены на постоянном приобретении нового, притом что старое может быть куда более интересным. Во-вторых, мы слишком любим «вылизанность» и правильность во всём. А ведь в любой предмет добавь царапин, потертостей, пятен непонятных, швов — и он вдруг становится фактурным, богатым. У него появляется биография…
Была китайская лампочка за 10 баксов, а стал дизайнерский светильник.
— Можно заметить, что вы говорите о вещах как о живых существах. Это философия вашей работы?
— У вещей, несомненно, есть характер. Если это не салфетка какая-нибудь. Хотя… Где-то наверняка есть салфетка с характером! (Улыбается.)
Прежде чем работать над вещью, с которой человек будет жить, нужно включать глубокое осмысление: почему эта вещь такая, что она значит, какое настроение она создаёт…
А ещё в каждой работе мне нужно понимать характер человека, для которого она делается. Те же лампы для переделки. Для одного — это заклепки, швы, будто светильник собран из стальных листов, как корпус старых кораблей. А в случае с режиссером, например, это не лампочка, а хаос настоящий, который упорядочен только формой.
— Трудно, наверное, расставаться с работами — с таким отношением к ним. А что-нибудь для себя самого сделали?
— Всего одну вещь — вот этот гастрольный чемоданчик. Когда зовут в другой город работать, я делаю вот так (закрывает чемодан) и увожу его вместе со всем своим скарбом.
Как с ним дело было? Принес человек гармонь на «посмотреть» — можно её спасти или нет. Гармонь я вскрыл и установил — она убита временем и усилиями артистов. Отдал ее в отдел реквизита, ну, а чемодан, в котором её принесли, был слишком прекрасен, чтобы расстаться с ним просто так. И с тех пор этот верный друг со мной.
— А если к вам приходят с откровенно сомнительными заказами. Типа «я хочу, чтоб всё было мистически, романтически, шикарно, изысканно… и чтоб все на меня смотрели»?
— Раньше, когда я ещё не работал на себя, мне приходилось прогибаться под заказчика. Точнее, под его вкус или под его дурновкусие. Сейчас у меня всегда есть возможность сказать, что это, на мой взгляд, плохо и что я этого делать не буду. Это очень важная штука, на самом-то деле. Да, мы все живем примерно в одном месте — на планете Земля. И здесь, конечно, царствуют рыночные отношения: никто не хочет остаться без куска хлеба. Но поперёк себя ходить нельзя — в этом я уверен.
— Поговорим о театре. По сути, делая декорации, вы создаете спектакль. Не теряется ли для вас волшебство происходящего на сцене?
— Конечно, я воспринимаю всё не так остро, как, например, в 12, 15 лет. Тогда я приходил на спектакль, сидел с открытым ртом и забывал, что есть такая потребность как дыхание. Но сейчас открыл для себя иное волшебство театра. Оно заключается в том, что театр — это большая духовная школа, в которой человеку предоставляется редкая возможность прожить не только свою жизнь. Такой шанс даёт ещё разве что только книга…
— Расскажите, как проходит ваша работа над спектаклем?
— Начинается всё с художников. Это они создают образы и рассказывают мне, что будет происходить на сцене и почему: целая маленькая жизнь разворачивается, и у меня появляется шанс поучаствовать в ней.
Это одна из интереснейших частей создания спектакля. Но при этом я знаю, что самое «вкусное» для меня ещё впереди. Потому что, когда образы сложились и сценография решена, я воплощаю всё это в материале.
По рисункам и чертежам, которые мы наметили с художником, я создаю миниатюры всего, что будет на сцене. А потом мы расставляем эти маленькие предметы, заводим на «сцену» фигуры человечков, водим их туда-сюда, пытаясь понять, всё ли так, как надо. Да, такая взрослая игра в куклы. (Улыбается.)
Занимаясь декорациями, реквизитом, я понимаю: чем правдоподобнее будет моя работа, тем более честным будет спектакль для зрителя. Не могу халтурить, потому что хочу, чтобы волшебство, о котором мы говорили, сохранялось для того, кто будет в зале… Это греет.
— А откуда эта любовь к созданию миниатюрных вещей?
— Тоже из детства. Меня мама водила маленьким в проектный институт и показывала макеты зданий. Я смотрел, очень впечатлялся, хотел также уметь… Но не умел! А потом начал учиться. И теперь просто пользуюсь навыками, стараясь добавлять к ним художественное видение.
— Виктор, а расскажите, какие-нибудь романтичные подарки — для любимых — у вас заказывают?
— Я заметил, что мужчины боятся заказывать у меня подарки для своих женщин. Просматривают мои странички в соцсетях, видят там оружие, маски кровоточащие… И им, наверное, становится страшно: вот преподнесу такое своей жене — получу оплеуху. (Смеется.)
Кажется, что человек потащит такую стилистику во все работы — в том числе и в украшения, например. Хотя, на самом деле, достаточно донести свою мысль, свое желание — и будет создан образ, который нужен именно вам.
Но, возвращаясь к вашему вопросу: есть одна работа, которую сразу вспомнил. Муж заказывал для своей супруги к «оловянной» свадьбе вот такого трубадура:
— Насколько я понимаю, находясь в вашей мастерской: далеко не все работы вы выкладываете в социальные сети и на сайт?
— Да, с самопиаром дело непросто обстоит: потому что погружаешься в работу — и просто выпадаешь из жизни. Иногда на два часа, а иногда на двое суток или на две недели. И только по факту думаешь: черт, снова забыл сделать фото. А вообще… Я делаю вещи для человека, а не для истории.
— Самое трудное в вашей работе — это?
— Труднее всего отказываться от себя. Не делать того, что ты можешь сделать. И поэтому в работе мне сегодня легко.