История спасенной 70 лет назад еврейской девочки Зельды и дочери ее спасителей - Терезы

День Катастрофы и Героизма европейского еврейства мир отметил 5 мая, а накануне состоялась церемония в Минске, в Музее истории ВОВ. 6 ритуальных свечей горели в память о шести миллионах погибших евреев. Одну из свечей зажег посол Германии в Беларуси Петер Деттмар.

Дипломы и медали Праведников народов мира вручали потомкам тех, кто спасал от смерти евреев во время войны, несмотря на риск потерять жизнь свою и близких.

И это торжественное событие стало поводом для встречи спасенной 70 с лишним лет назад еврейской девочки Зельды с дочерью ее спасителей Терезой.

Еврейская семья Старобин проживала в местечке Видзе (сейчас это деревня Германовщина, Витебская область), у родителей Моше и Хаи были двое детей — Зельда и Иосиф. В конце июня 1941 г. местечко было захвачено немцами. Появилось гетто, куда согнали около 100 евреев. В декабре евреев собирались переводить в гетто в Свенцянах. Моше Старобин догадался, что этот перевод не предвещает ничего хорошего, поэтому заранее обратился к своему другу Эдварду Пачалко. Тот согласился спрятать его самого, жену и детей, а также сестру жены и ее семью и двух бабушек. Эдвард приехал на телеге, спрятал в ней Моше, Хаю и Зельду и отвез их на свой хутор. На следующий день вернулся за остальными, но не успел: их угнали. Все родственники семьи Старобин погибли, кроме брата Моше, тот сумел дойти сам во двор Пачалко.

Моше и Хая до конца своих дней не смогли простить себе, что не забрали сына с собой сразу…

Эдвард Пачалко был поляком-католиком и занимался охотой на лис. Его жена Эмилия вела домашнее хозяйство и занималась детьми, Вандой и Терезой. Если 14-летняя Ванда знала о спрятанных в доме и помогала носить им еду, то малышка Тереза, которой было всего 3 года, не знала о том, что ее семья спасает людей от смерти.

Евреев прятали на гумне, в свинарнике и в подполе амбара, где хранили овощи, в основном кормовую свеклу.

Зельда не помнит голода, только постоянную жажду, так как воду в амбар носили нечасто, а собирать дождевую возможности не было.

По словам Зельды, Пачалко был богатым крестьянином. В подвале амбара он прятал золотые монеты — выручку от проданных шуб из меха серебристой лисицы. Так что версия спасения евреев за деньги не представляется вероятной.

Тайник был маленьким и душным, поэтому Моше Старобин попросил соседа Богдановича об убежище. Крестьянин не согласился из страха, и Старобины остались у Пачалко. Весной 1944 г., когда отступающая немецкая армия приближалась к окрестностям, евреи ушли в лес. Шесть недель Зельда и ее родители прятались в сторожке лесника, а последние дни — в лесной чаще.

После освобождения семья вернулась в местечко Видзе на год, затем Старобины эмигрировали в Польшу и оттуда репатриировались в Израиль.

Моше и Хая Старобин переписывались с семьей Пачалко до самой смерти. Время от времени они пытались пересылать им деньги, но спасители боялись любых контактов с заграницей (как и все советские граждане).

А девочка Зельда переписывалась все годы со своей подругой Вандой. Когда та умерла, Зельда стала общаться с внуком Ванды. Через него удалось связаться с Терезой, младшей дочерью семьи Пачалко, которая до сих пор живет в том же доме.

Накануне приезда в Минск Зельда посетила и дом, и двор, и тот амбар, в котором пряталась, когда ей было 10 лет.

Зельда Шахам (урожденная Старобин):

— Что я могу сказать спасителям? Большое спасибо…

Мы были там, я, мой муж, сын, дочь, внучка… Это было очень-очень эмоционально. Подумать только, мы были там… Мой муж заплакал. Все я помню, все.

А Тереза мне родная, даже лучше. Так будет до моего последнего дня. И все мои дети, все внуки знают, что было.

Тереза Эвардовна Шинкевич (урожденная Пачалко):

— Зельда приезжала, и ее семья, фотографировали все. Ей 80 лет, я ей завидую, говорю «твои ножки пишут», а у меня болят, может, я много кушаю, что не держат ноги? (Смеется.)

Посмотрели они, как мы живем, вспомнили… Зельда как зашла во двор — и сразу по стежке пошла прямо туда, где они прятались… Вот какая память, малые хорошо помнят такой страх.

Никто не верил, что они могли быть в той землянке. Помню, носила пустые кастрюли постоянно, думала, откуда они берутся только? Мне ж никто не говорил, что в сарае евреи живут, бо я еще малая была. А узнает какой сосед, скажет немцу, и тогда спалят всю деревню, и все, ой-ей-ей (вздыхает).

У нас в деревне сейчас только 3 дома осталось, а было 33…

Сейчас я имею таких вот родственников, довольна очень, они меня к себе приглашают в гости в Израиль, но где ж я поеду? Я старая уже. Ванду, сестру свою старшую, я похоронила, а теперь мне Зельда как сестра.

Сотрудница мемориального института Яд ва-Шем Ноа Сигал (представляет Международную школу преподавания и изучения Катастрофы):

— Эмоции, конечно, есть… Стараешься тормозить их. Хирург, который не сдерживает эмоций, — скверный хирург, так и преподаватель, говоря о трагедии, не может каждый раз плакать.

В школе тема Холокоста присутствует в малом формате, есть всего лишь абзац в учебнике, но в программе эта тема не стоит. Этого недостаточно. И учителя, которые все же дают эту тему глубже, — действуют на свой страх и риск, в разном контексте войны: Великой Отечественной, Второй мировой, на уроках новейшей истории, когда говорят о приходе к власти фашизма, на уроках обществоведения. И учителя искусства, и учителя начальной школы находят способы говорить на эту тему — на внешкольных занятиях, например.

Здесь, в Беларуси, у учителей замечательная мотивация, могу говорить об этом, так как мы провели уже 2 семинара с белорусскими педагогами. И с этого года семинары с белорусскими учителями в учреждении Яд ва-Шем будут ежегодными.

— А как находите Праведников мира?

— В нашем институте (Яд ва-Шем) есть большой отдел, который занимается такой работой. (Прим. — есть сайт на русском языке http://www.yadvashem.org/yv/ru/) Обычно люди сами туда обращаются. Для отдела Праведников народов мира самый важный аргумент — это свидетельства самого спасенного. В редких случаях, при наличии документальных подтверждений факта спасения, присуждается звание Праведника и без свидетельства спасенного.

— Прошло так много времени, люди уходят…

— Не соглашусь, в 90-е годы был период так называемой «большой алии», большой репатриации. Миллион репатриантов из стран бывшего Союза. И приехало много пожилых людей, которые наконец-то могли поделиться той информацией, которая никому не была нужна в советское время. А если они что-то и рассказывали, то кого интересовало, что их, евреев, кто-то там спасал?

А когда они приехали в Израиль, узнали, что есть такой институт, такой отдел и что они могут отблагодарить (хотя и с таким опозданием), если и не самих Праведников, то их детей.

Когда я начала учиться на курсах в Яд ва-Шеме в 2000 году, нам тогда назвали цифру — было 16 000 Праведников. А к 2015 году их уже больше 24 000 человек… И это с учетом того, как много времени прошло. И отдел продолжает свою работу.

Справка: В Беларуси в годы войны было свыше 200 гетто, больших и малых. В них было уничтожено более 800 000 евреев.

Израильский литератор, подпольщик вильнюсского гетто, командир еврейского партизанского отряда Натан Альтерман написал стихотворение «Мама, уже можно плакать?», ведь именно об этом спросила еврейская девочка, выйдя из укрытия.

Ты мечтала об этом не раз:
Можно плакать теперь не таясь.
Ты не бойся: бессилен палач…
Плачь, дитя мое милое! Плачь!(…)
Знала ты в те страшные дни,
Что и ночью-то плакать — ни-ни!
А разве вдомек палачам,
Что зубки болят по ночам!
Минул ужас, и страх прошел.
Написали большой протокол.
Нет теперь у нас старых проблем:
Разрешается плакать всем!(…)
(Перевод Давида Маркиша)