Красноармеец 41-го года
Михаил САМОНОВ (на снимке), один из старейших фронтовиков Беларуси, в эти дни отмечает свое 90-летие. Долгое время бессменно и достойно возглавляет Республиканский комитет ветеранов войны, в его «подразделении» есть даже генералы и полковники. Помимо всего прочего, он давний друг и автор нашей газеты.
«Дома мне скучно»
Таким людям, как Михаил Самонов, мы должны низко кланяться и говорить искренне: «Спасибо, солдат, что ты остался живым и сегодня с нами». Ведь прошел он через самый что ни есть ад, в котором, казалось бы, просто невозможно выжить. А он не только выжил, но и вместе с такими же ребятами, как сам, победил и разгромил сильного, хитрого, жестокого врага.
Вот уж житейская закалка, вот уж высокая нравственность, чистая совесть, огромное трудолюбие, ответственность, душевная щедрость. И это в таком возрасте, когда многие старики только и думают о своих болячках, ворчат и хнычут. Не будем их осуждать за это, если у человека за плечами 90 и более лет, многое ему простительно. А Михаил Сергеевич совсем другой. Часто звоню ему по телефону домой, спрашиваю, как самочувствие, он отвечает: «Самочувствие по паспорту, да что поделаешь. Сердце заноет — приму корвалола и еду на работу. А вот с ногами хуже: болят и плохо держат». — «Так побудьте дома, отдохните». — «Дома скучно. На работе больше жизни среди людей. И дел много, я все-таки отвечаю по долгу службы за всех ветеранов войны в республике. Они же, если говорить в целом, все — как мои однополчане. Ну а болезни пройдут», — смеется с задором. Удивительный человек.
Интервью с юбиляром
Красноармеец 41-го года. Подумаешь — и даже не верится. Сколько же их осталось сегодня? Никто не назовет такую цифру. Надо, однако, полагать, что, к сожалению, немного на огромной территории СНГ проживает тех, на чью долю выпало, пожалуй, самое страшное за все годы Великой Отечественной. А если такому солдату было тогда всего лишь 18, как Михаилу Самонову…
— Михаил Сергеевич, что больше всего запомнилось с войны?
— Конечно, оборона Москвы. В училище нас однажды ночью срочно подняли по тревоге, погрузили в вагоны и везут. Куда — никто нам не говорит, только в пути выдали зимнее обмундирование. И вот мы, юная ребятня, уже рота в составе 102-го спецбатальона, бои в районе города Химки. Учиться боевому искусству некогда, сразу же в бой. Я в пулеметном расчете, 2-й номер, наступаем по глубоким снегам. Ползем почти по-пластунски, задыхаемся от усталости, но поддерживаем атаки своих.
Те дни были самые тяжелые, немножко стало легче, когда освободили Солнечногорск. Здорово поработала наша артиллерия. Наступаем вдоль Ленинградского шоссе, на Волоколамск. Мороз под 25 градусов, а то и больше, погреться негде, да и некогда, но мы не унываем. Ибо по обочинам дороги огромное количество разбитой немецкой техники, бесконечные кладбища. Танки, орудия, особенно много автомашин. Мы, простые солдаты, с удовольствием отмечаем: вся эта техника повернута на Запад. Понятно, немец драпал от Москвы, да не успел. И везде вражеские трупы… Мертвые тела и красные от крови снега, жуткая картина.
Боевое братство
Потом был Клин и беспрерывные бои. Я не уберегся, да это и невозможно было в ту суровую зиму: отморозил ноги, в медсанбате меня спасли. Много в тех красных снегах полегло моих боевых друзей. Когда заняли Волоколамск, в нашем батальоне оставалось всего 17 человек. А в начале боев под Москвой он был укомплектован полностью.
— В чем проявлялось тогда боевое братство?
— Мы не различали друг друга по национальности, ибо все были солдаты. Разумеется, к русским относились с особым уважением, особенно к пожилым. Служил в нашем батальоне москвич Андрианов, имя его уже не помню. Он был старше нас и учил, как воевать. «Вот погнали мы сейчас фрица от Москвы, придет время — освободим и Беларусь, и Украину, — говорил. — Только вы, ребята, бейте немца так, чтобы ему был полный «капут» на нашей земле, а мы обязательно дошли до Берлина».
Воевали в батальоне казахи и киргизы. Было с ними сначала немало хлопот: мы в 1,5—2 километрах от передовой, немцы начинают лупить из дальнобойной, а эти ребята собираются в круг и молятся. Когда все стихает, мы им терпеливо и понятно объясняем, что при обстреле надо разбегаться, а не сидеть на одном месте. Наконец поняли, и мы крепко подружились.
— На каких фронтах воевали?
— Их было три: Западный, Калининградский, Прибалтийский. В августе 1942-го — ранение в руку. Подлечился — и опять в бой… Очень не повезло в апреле 45-го в Курляндии: от взрыва мины контузило и перебило ключицу левого плеча. Последствия на всю жизнь — плохо работает левая рука, постоянные головные боли…
Такое счастье — трижды видел Георгия Жукова
— Приходилось ли вам, Михаил Сергеевич, встречаться на фронте с видными советскими полководцами?
— Да, такое счастье, иначе не назову, мне выпадало, и не раз. Наверное, было и везение. Дело в том, что меня отобрали в 102-й особый полк охраны штаба Западного фронта и представителей Ставки. Что и говорить, насколько исключительно ответственная служба. Тогда и увидел нашего прославленного маршала Георгия Жукова. Причем первый раз зимой 41-го в Химках. Второй раз — в штабе 20-й армии, недалеко от дороги, ведущей на Ржев. Здесь Жуков проводил совещание по операции под Ржевом. Я стоял метрах в десяти от места совещания и отчетливо слышал Жукова, его крепкий, уверенный голос. А еще встречался с прославленным полководцем в августе 1942 года. До передовой отсюда было примерно полтора-два километра, Жуков вместе со своим адъютантом примерно три часа ходил по поляне, они что-то оживленно обсуждали. Мы четверо охраняли это место и стояли в первом кольце. Совсем близко, метров на 5—6, приближался Жуков к нашему посту. Разумеется, мы умело маскировались, но, думаю, он видел нас. Я же видел Жукова хорошо — в шинели в наброску, очень сосредоточенный, суровый, даже мрачный.
А поистине легендарный генерал Николай Берзарин… Он командовал 20-й армией, и мы, солдаты, поражались его интеллигентности. Не потому ли таким авторитетом пользовался он у немцев, когда был первым комендантом Берлина после капитуляции гитлеровской Германии.
Или отчаянно смелый и в то же время удивительно скромный генерал Леонид Сандалов. Войну он начинал в июне 41-го в Беларуси начальником штаба 4-й армии. В битве под Москвой был начальником штаба 20-й армии. Одно время я служил в его личной охране, ибо Сандалов попросил подобрать ему преданных белорусов.
— Во время торжественного шествия 9 Мая, в День Победы, вы, Михаил Сергеевич, идете в первой шеренге. Что чувствуете?
— Гордость. Я, сын простого колхозника 30-х годов, в самый большой праздник, поистине святой для всего нашего народа, иду рядом с Президентом Беларуси А.Г. Лукашенко. Для меня это особая честь, а в моем лице — и всем ветеранам войны, считаю именно так.
«Мы не умеем жить без дела»
— Много работы в вашем комитете?
— Много, если относиться к своим обязанностям добросовестно. Именно это и характерно для наших ветеранов. Но к моим друзьям очень подходят слова: «Мы не умеем жить без дела, без дела жить мы не должны». Конечно, насколько позволяют еще силы, нам хочется быть полезными обществу. Особенно в воспитании нашей молодежи. Ведь встречи и воспоминания непосредственных участников войны порой больше говорят, чем фильмы.
Если же говорить о других заботах нашего комитета, то это, безусловно, увековечение памяти погибших в годы Великой Отечественной. Такая работа — веление наших душ, наш моральный долг перед теми, кто не дождался Великой Победы, но сделал во имя ее все, что мог.
От «Р». Уважаемый Михаил Сергеевич! Коллектив редакции газеты «Рэспубліка» сердечно поздравляет Вас с замечательным юбилеем. Доброго Вам здоровья, настроения, оптимизма, успехов в Вашем благородном деле.