Армен Сардаров: «Архитектор должен понимать, что создает будущую жизнь для людей»

Армен Сергеевич Сардаров родился в Одессе и двенадцать лет кочевал с родителями по всей стране Советов до того, как осесть в Беларуси. В 25 лет защитил диссертацию на тему «Дорожная архитектура Беларуси», доказав, что дорога может и должна быть не только практичной и удобной, но и радовать приятными мелочами: изящными беседками, кованными решетками, оригинально оформленными остановками и указателями.

Сегодня Армен Сардаров – доктор архитектуры, декан архитектурного факультета Белорусского национального технического университета. Он – лауреат различных республиканских конкурсов, обладатель множества наград, в том числе и медали Франциска Скорины.

Среди работ Армена Сергеевича – знак «Начало дорог Беларуси» (прозванный в народе «Нулевой километр») на Октябрьской площади в Минске, хачкар на Ваенном кладбище, у которого собираются армяне, живущие на белорусской земле, чтобы вместе отметить памятные даты. Он же – автор эскиза армянской церкви, которую планируется построить в столице.

Мне удалось повстречаться с Арменом Сардаровым во время выставки «Радость Пасхи» и побеседовать об архитектуре, о его знаменитом отце, генерале-полковнике авиации Сергее Аркадьевиче Сардаровом, об армянской церкви и многом другом…

 – Армен Сергеевич, почему начав заниматься архитектурой, вы в первую очередь проявили интерес именно к дорогам?

– В меня с детства была заложена тяга к путешествиям, познанию чего-то нового. Мой отец был военным, мы постоянно переезжали, попадали в новые города, знакомились с новыми людьми. И во мне всегда было желание открытий. Когда я подрос, отец стал доверять мне автомобиль. Я очень рано сдал на права – в 15 лет, по индивидуальному разрешению ГАИ республики – и начал ездить, путешествовать, машина стала частью моей жизни.

Поскольку я увлекался рисованием, профессию во многом выбирал с точки зрения художественности. А уже в XXI веке, когда я впервые побывал в Карабахе, на родине отца, понял, что к этому была некая генетическая предрасположенность. Я увидел несколько домов, построенных моим прадедом, которого звали Ерём-строитель, и убедился, что это был человек с большим умением и художественным вкусом. Так что то, что я занялся архитектурой, было обусловлено генами.

И вот эти страсти – архитектура, искусство и автомобиль – сплелись во мне и я занялся очень необычной для того времени темой: предложил взглянуть на дороги с точки зрения красоты и удобства. Я обратился к дорогам Беларуси, поскольку здесь учился, окончил университет, успел полюбить эту страну. Да и корни мои по материнской линии связаны с Беларусью.

В процессе я открыл для себя (надеюсь, что и для людей) много нового, интересного. Ко мне до сих пор обращаются по поводу материалов, которые были написаны в 1970-х годах, когда я работал над этой темой. Вот, совсем недавно обращался человек, живущий в Бобруйске: он нашел там почтовую станцию, которые до сих пор сохранились на территории Беларуси. А я впервые описал эти станции в начале 70-х годов прошлого века.

И с тех самых пор эта тема стала целью, смыслом моего существования. Я пошел работать в дорожную систему и посвятил этому всю жизнь. А позже, уже будучи доктором наук, решил направить свои силы на воспитание и образование молодежи.

– Вам принадлежит тезис о том, что архитектура – это форма организации окружающей среды, включающей материальные объекты и коммуникации. Какой смысл вы в него вкладываете?

– Это очень сложный вопрос. На протяжении многих-многих лет, даже веков, считалось, что архитектура – это только здание, объект. Но во второй половине XX века люди поняли, что это не совсем так, что архитектура – это нечто большее. Почему пришло это понимание? Прежде всего, потому что мир стал глобальным. Обмен и передача информации теперь занимают не дни, недели и месяцы, как раньше, а считанные секунды. Сегодня мы мгновенно узнаем все о жизни целого мира и реагируем на это. Поэтому все стали говорить о едином информационном пространстве. А чуть позже – и о едином пространстве экологическом, ведь все взаимосвязано: если где-то вырвать травинку, это может повлиять на что-то в другом месте.

И мои коллеги архитекторы поняли, что нужно не просто строить здания, а организовывать пространство, среду. То есть, понимать архитектуру более обширно, глобально, потому что все связано. Надо относиться к миру глобально, а не только как к месту твоей жизни. Архитектор должен вникать в жизнь, понимать ее, взвешенно воспринимать все связи: отношения между людьми, соотношение объектов между собой, сочетание с другими объектами, с пространством, с природой. Это очень важно – только тогда это будет глобальная архитектура, архитектура среды.

Мое понимание выразилось через дороги, потому что раньше в эту тему не приходили архитекторы, это была своего рода терра инкогнита. Сейчас я уже ушел из этой сферы, но очень рад, что в дорожной системе Беларуси продолжают работать мои ученики, которых я когда-то брал на работу. Мое дело продолжается.

 – В вашей речи часто звучит слово «искусство». Но ведь архитектура – это не только творчество, полет фантазии. Она включает множество технических составляющих…

– Абсолютно верно. И наша профессия в этом смысле уникальна. Когда приходит молодежь и я читаю им первые лекции, я стараюсь им внушить, что чистым искусством, чистым художеством им не отделаться. Мало обладать только воображением и фантазией – необходим очень большой запас точных знаний. И на архитектурном факультете мы этот запас студентам даем: здесь преподаются не только предметы, связанные с искусством, хотя их тоже много и они очень серьезные, но и дисциплины, связанные с техникой, с инженерией – все, что преподают строителям. Будущие архитекторы должны все это воспринять и знать, потому что в дальнейшем, когда они выходят из этих стен, они обязаны уметь не только придумать какую-то форму, нужно сделать ее жизненной, чтобы она могла быть воплощена с помощью существующих материалов и современных технологий и эксплуатироваться в дальнейшем. К тому же, сегодня мы говорим о том, что абсолютно необходимы экологические знания, люди должны понимать значение сбережения нашей природы. Только сумма всех этих знаний даст хорошего, полноценного специалиста. И, что еще более важно, архитектор должен понимать, что он создает не просто объект, а будущую жизнь для людей. Потому что от того, что и как он нарисует, спроектирует, зависит то, как люди будут жить. Это огромная моральная ответственность! Ты понимаешь, что своей работой посылаешь месседж в будущее, поэтому подходить к ней нужно серьезно и ответственно, только тогда можно чего-то добиться.

 – Вы – автор многих работ. А какие из них самые любимые?

– Самый любимый ребенок – самый последний. И если говорить о творчестве, об архитектуре, как о детях, то совсем недавно, к Дожинкам 2011 года вместе со скульптором Александром Михайловичем Финским мы создали скульптуру Богоматери, которая встречает людей на въезде в Молодечно. Есть такая старинная белорусская традиция – ставить у дорог скульптуры и кресты. Нам хотелось ее возродить, и мы создали такой объект.

Если говорить о Минске, то одна из любимых работ – бульвар по улице Ленина, было очень интересно над ним трудиться.

Много мостов, в Бобруйске, Пинске, Гомеле и в столице, было создано с моим участием. Над мостом обязательно работает инженер, а я, как архитектор, отвечаю за его эстетику. Я очень горжусь этими работами, они мне нравятся, я считаю, что это та часть архитектуры, которая обязательно должна быть. Кстати, великолепная традиция мостостроительства в Армении, я там многому научился. Когда впервые попал туда, увидел прекрасные мосты, которые армяне построили в XII, XIV, XVI веках. Это было важным опытом для меня.

 – Коль скоро мы заговорили об Армении. Что общего между белорусской и армянской архитектурой?

– Можно ответить парадоксом: все общее и разница при этом огромная. Разные строительные материалы, совершенно различны ландшафты. А ведь возможности строительства, климат, природные особенности (наличие деревьев, камней) очень сильно влияют на архитектуру. И национальные традиции разные во всех странах, у всех народов.

Но главное, что всех объединяет – это сверхзадача архитектуры. Скажем, сверхзадача любого храма – это вера. И если сравнить храмы Беларуси и Армении, видно, что они созданы народами, которые вдохновляются и живут своей верой.

Если копать глубже – тут есть вообще много интересного, масса не до конца изученных и понятых связей. Например, христианская архитектура вышла с Востока, из районов Сирии, Греции, Армении. Там зародились какие-то идеи, а позже по пути из Варяг в Греки они пришли и в Беларусь. И в ее архитектурных памятниках угадываются какие-то элементы ранней христианской архитектуры. Эти черты не прямые, но они есть. Скажем, в Софийском соборе, в его древней части, мы видим, что апсиды сделаны гранеными, а, как известно, граненые апсиды – это традиция армянской архитектуры. Также и Коложская церковь: ее украшения уникальны, они сделаны на поверхности стен, так, как делали в раннехристианской архитектуре.

Невольно начинаешь задумываться: а как же это пришло? Возможно, были еще какие-то связи, но, к сожалению, это происходило более тысячи лет назад, и отследить все досконально просто невозможно, есть только гипотезы, догадки. Поэтому главное в обеих христианских архитектурах – это обращение человека к Богу, вера и сила, которую она дает и тому, и другому народу.

 – У вас есть работа, в которой совместились и армянские, и белорусские архитектурные традиции – это многострадальный проект армянской церкви в Минске. Как вы думаете, что его ждет?

– Это действительно очень деликатный вопрос. Я не хочу сказать «больной», но весьма болезненный. Потому что мечта об армянской церкви существует ровно столько же, сколько существует община – уже более двух десятилетий. Но пока все наши мечты – на бумаге, в эскизах, в добром отношении людей и в их желании реализовать проект. Я считаю, это все очень серьезно и важно еще и потому, что традиция нашего народа в том, что он живет со многими нациями, как бы принимая их душой, вбирая в себя. Но при этом бережно сохраняя свое. В этом – уникальность армян. А такое сохранение идет, в том числе, и через веру, через Армянскую Апостольскую Церковь, через строительство храмов.

Помню, еще будучи молодым мальчишкой, студентом, я отправился в туристическую поездку в Румынию. Там познакомился с местной девушкой по фамилии Андриян (думаю, что она была все же немножко армянкой), которая предложила, если я хочу, отвести меня в армянскую церковь в Бухаресте. Конечно же я захотел! Это было такое счастье! Оказалось, что в этот момент туда как раз приехал армянский патриарх из Константинополя. И случилась удивительная вещь: меня к нему подвели, меня с ним познакомили. Мне тогда было всего 19 лет. Потом во многих городах мира я посещал армянские церкви, радовался, что они есть.

Конечно же, церковь в Минске должна быть. И ее архитектура, безусловно, должна быть армянской. Но обязательно – с учетом белорусской ментальности, белорусских традиций. Церковь должна совмещать и одни, и другие черты, нельзя просто механически перенести в Беларусь армянскую архитектуру, должен быть соединяющий подход. Но по канонам, ритуалам, правилам церковь должна остаться армянской.

 – Сами вы по канонам какой церкви живете?

– Родился я в 1948 году, когда религия была фактически под запретом. Напротив нашего дома в Одессе была церковь. Мама говорила, что бабушка меня там тайно крестила. Хотя знать этого я не мог, но ощущал себя христианином всю жизнь. Уже в начале 1990-х, когда была создана община в Беларуси, мы пригласили армянских священников, и я крестился в армянскую веру, то есть, это произошло уже в Минске. Но я ни в коем разе не противопоставляю одно другому. Конечно, когда я вхожу в армянские храмы, меня охватывают особые чувства. Но и в православную церковь я захожу с трепетом. Да и католический храм для меня не чужой. Ведь это все – христианский мир, христианская церковь, христианские убеждения и христианская вера. Мне кажется, самое важное – это отношение к миру. Между этими церквями нет каменной стены, они все объединены верой в Христа. И если мне хочется зайти в храм – я иду в храм, в христианский.

 – А помимо церкви и хачкара у вас есть еще армянские проекты?

– Мои коллеги даже немного посмеиваются над теми объектами, которые я делал не как «армянские», над тем же Ленинским бульваром. Дескать, в них есть армянские черты. Если абстрагироваться и беспристрастно взглянуть на то, что составляет мое «Я» как архитектора, то, наверное, мне свойственно стремление к декоративности поверхности, уважение к материалу, желание выразить его, что очень характерно для армянской архитектуры. И эти черты я стараюсь воплотить в своих работах, что-то сознательно, что-то нет. Армянская архитектура очень рациональна, она сильна по своим конструктивным особенностям, для нее свойственна ярко выраженная эмоциональность, что для меня, как для архитектора, очень важно. Я тоже стремлюсь, чтобы здание или объект стал каким-то символом, знаком, имел какой-то характер…

 – Насколько я знаю, вы занимаетесь еще и дизайном…

– Конечно! Это для меня важный вопрос. Я понимаю архитектуру более широко, как организацию среды, пространства, всего, что окружает человека, что он видит, использует. Все должно быть красиво и удобно – в этом смысл нашей работы. И с этой точки зрения я с большим удовольствием и любовью занимаюсь дизайном, независимо от того, крупный объект или мелкий.

В этом на улице Калиновского открылся Минский городской центр олимпийского резерва по борьбе. Ко мне обратился Александр Медведь, неоднократный олимпийский чемпион, которого я знаю много лет, и попросил заняться залом славы, посвященным этому виду спорта. Для меня это было интереснейшее дело!

Кроме того, я постоянно участвую в различных конкурсах и абсолютно не стесняюсь этого, мне это интересно, да и желание посоревноваться присутствует до сих пор.

 – Вы обмолвились, что ваши работы – как ваши дети. А если говорить о детях настоящих?

– У меня, как у короля Лира, три дочери. Я всегда в шутку у них спрашиваю, кто будет Корделией. Они замечательные: очень умные, талантливые, красивые. Две живут в Москве, они замужем. Только младшая еще с отцом. Она закончила магистратуру при Лингвистическом университете, преподает там, танцует в ансамбле «Эребуни». У меня уже два внука. Один в инженерное дело пошел, второй растет футболистом, говорят, что очень способный.

 – Ваш отец был во многих отношениях выдающимся человеком. В 2010 году в с. Азох Гадрутского района ему был открыт памятник. Как вы считаете, его личность наложила на вас отпечаток?

– Можно сказать, что его влияние было в моей жизни основополагающим. На мой взгляд, это был удивительно прямой и честный человек. Ни для кого не секрет, что эпоха, в которую он жил, часто требовала от людей двуличия, умения приспосабливаться. А в отце этого не было. К тому же, он был очень интеллигентным человеком. Крупный военачальник всегда представляется таким огромным, с гремящим голосом – есть такой стереотип. Отец совершенно ему не соответствовал. Он мог повысить голос, иногда поставить человека на место. Но всегда это делалось как-то очень мягко и тактично.

Отец был удивительно талантливым человеком: приехал из небольшого карабахского села и сам добился всего, сам себя сделал. После окончания рабфака он сразу же поступил в «бауманку» – самый престижный на тот момент технический, инженерный вуз, который сохранился в России после революции. Но когда сказали, что нужно идти в авиацию, – он собрался и пошел, поставив крест на себе, как на ученом. Я думаю, если бы отец остался в Бауманском училище и окончил бы его, стал бы большим ученым, потому что отличался логическим, аналитическим мышлением.

Отец никогда не стремился к стяжательству: несмотря на очень высокое положение, у нас не было ни дачи, ни каких-то особых богатств. Единственное – автомобиль, я уже говорил, что отец обожал технику, великолепно в ней разбирался и во мне воспитал эту любовь. Он считал, что летчик не должен полагаться только на механиков, нужно самому во все вникать.

А еще у нас всегда было огромное количество книг, можно сказать, что это – главная принадлежность нашего дома. По сей день сохранилась очень большая армянская библиотека, поэтому все армянские имена в литературе я знал с детства. Были русские и мировые классики, много книг по философии. И все это отец знал и любил.

Не могу не отметить, что это был человек с огромным достоинством. Не секрет, что грубость, бестактность были нормой в среде руководства, особенно московского. И в то время сохранить свое достоинство, не унижаться – это был огромный подвиг. А отец смог это сделать. Когда он чувствовал, что то или иное указание неверно, он позволял себе противоречить.

Ну, и конечно, он никогда не забывал о родине, которую будучи военным и государственным деятелем, не мог активно пропагандировать. Но всегда помнил о ней, говорил какими-то штрихами, прививал интерес детям. Он сумел сформировать во мне ощущение, что в Армении – действительно родина. Отец не был экстремальным в национальных вопросах, всегда старался отдать должное другим народам, выказывал уважение к их истории, культуре, языку. У него сложились очень добрые отношения со многими белорусами. Но армянское – это было свое, родное! Всю жизнь он сохранял уважение к семье, к родителям: дед с бабушкой и его сестры жили не очень богато, и он постоянно посылал им деньги.

Я очень благодарен отцу за то, что не давил на меня с выбором профессии, дал возможность принимать решение самостоятельно. Он считал, что не нужно идти туда, где прибыльно или «карьерно», должен всегда присутствовать элемент самоопределения.

Вспомнилось: недавно одна моя студентка, будучи на распределении, говорила: «Я не знаю, куда мне идти и что делать. У меня вообще дома отец с инфарктом лежит». А я ей сказал: «Знаете, так случилось, что мой отец слег с инфарктом как раз тогда, когда я поступал. Представляете, какое было напряжение: мне надо было сдавать экзамены, а в этот момент он был в тяжелейшем состоянии? Но я никому не жаловался и не пытался на это давить». Призвал студентку к ответственности, так сказать (смеется).

Гибель старшего сына (моего брата) очень сильно подкосила отца. Если бы не это, он мог бы дольше жить и трудиться, но из-за сильных переживаний стало болеть сердце.

Резюмируя, могу сказать, что личность моего отца колоссально на меня повлияла.

 – Армен Сергеевич, у вас очень много различных наград. А что вы чувствуете, когда получаете очередную: гордость, удовлетворение от того, что ваши заслуги были оценены по достоинству, или, может, просто коллекционируете их, как Брежнев?

– Когда мне было 25-26 лет, и я получил свою первую награду, то испытал чувство глубокой радости от осознания того, что моя деятельность, мой труд кому-то нужны. А не так давно в Академии наук была презентация очень интересной книги «Археологическое наследие Беларуси», которую издала Ольга Николаевна Левко – человек, которого я очень близко знаю. И тогда возникло понимание, что вот это – действительно праздник. Для меня самые высокие чувства связаны с моментом человеческих отношений. И очень трогательно, когда берешь в руки изданную тобой книгу или когда спроектировал сооружение и оно построено. Вот это – чудо, вот это – подъем! А не тот момент, когда на грудь вешают награду.

И это присутствует всю жизнь, с тех пор, как я начал работать. Радуют даже самые маленькие вещи: я студентам недавно с гордостью показывал небольшую криничку под Раковом, которую я оформлял, будучи совсем молодым архитектором… Когда вышла моя самая первая книга «Дорожная архитектура Беларуси», у отца тоже был инфаркт. И я с сигнальным экземпляром помчался к нему в госпиталь, чтобы подарить ему свою книгу – самую первую, чтобы он разделил со мной мою радость. В прошлом году, когда мы поставили скульптуру Богоматери в Молодечно, тоже был момент высочайшего удовлетворения. Вот это настоящий праздник – когда твоя фантазия, твоя мысль становится реальностью. Это – самое главное!

 Ольга ГРАДИНАР