Cмирнов – сын Смирнова
Те, кто не помнит прошлого, обречены переживать его вновь
Свой эпос «Жила-была одна баба» (призы 25-й «Ники» за сценарий и лучший игровой фильм, приз президента фестиваля «Окно в Европу-2011») Андрей Смирнов снял после 30-летнего перерыва в кинорежиссуре. Картина охватывает все войны и революции, происходившие в России с 1909 по 1921 год, и впервые касается темы Антоновского восстания.
Второе пришествие Смирнова-кинорежиссера было не менее ярким, чем первое. А в первом все помнят фильм «Белорусский вокзал» – Гран-при I Фестиваля в Карловых Варах и беспрецедентное признание на родине. Впрочем, попадание в десятку с военным фильмом неудивительно: Андрей Смирнов – сын Сергея Смирнова, автора знаменитой книги «Брестская крепость».
Немало поклонников у картины Смирнова «Осень», и критики, и зрители ценят его актерские работы («Дневник его жены», «Идиот», «Московская сага», «В круге первом», «Persona non grata», «Апостол», «Отцы и дети», «Елена»). Андрей Смирнов – автор сценариев, пьес, постановщик спектаклей в табаковской «Табакерке» и в «Комеди Франсез», одно время занимался преподаванием. Но в «смежных» кинематографических профессиях участвовал поневоле. С 1967 года лежала на полке его картина «Ангел» по рассказу Ю. Олеши – своего рода предтеча «Бабы», а вмешательство цензоров переносить становилось все труднее. В 1979 году Андрей Смирнов из кинорежиссуры ушел.
Сегодня Андрей Сергеевич Смирнов – гость «СВ».
– Что больше всего поразило, когда вы знакомились с материалами по Антоновскому восстанию? Вы где-то обмолвились, что готовились к фильму «Жила-была одна баба» 30 лет?
– Дело в том, что на картине «Ангел», довольно жесткой, я почувствовал себя режиссером, кстати, это была первая работа и выдающегося впоследствии оператора Павла Лебешева. Черно-белая картина была снята на материале Гражданской войны и рассказывала о крупных восстаниях против Советской власти. Судьба «Ангела» была оборвана, при этом даже негатив исчез, но когда через 20 лет Союз кинематографистов постепенно достал с полки почти целый кинематограф, комиссия порой не могла понять, что могло послужить причиной запрета. К счастью, копия «Ангела» сохранилась у монтажницы, с нее мы сделали дубль-негатив и картину до сих пор показывают по ТВ. В 1987 году она была на фестивале в Турине, была на ММКФ, ее можно найти в крупнейших синематеках мира.
Интерес к истории революции, который был у меня с юных лет и возрос во время съемок «Ангела», никуда не исчез и когда замаячила отмена цензуры. Помню, как в декабре 1987 года я вскочил среди ночи, чтобы записать мысль о том, что надо попробовать сделать фильм на материале Тамбовского восстания. Вообще-то восстания происходили повсеместно – от Бреста до Камчатки, начиналось разрушение деревенского мира, и этот мир сопротивлялся до самого раскулачивания. Это был огненный материал, а если учесть, что в 1917 году, по переписи, 83 процента населения относило себя к крестьянскому сословию, Россия была чисто крестьянской страной. Тамбовская губерния, черноземная, хлебная, где проживали почти 3 миллиона человек, поголовно крестьяне, рабочих менее 100 тысяч, тогда была гораздо больше – большие территории от нее отрезали и передали соседним Рязанской и Воронежской губерниям. И вот я начал копать, мне надо было понять, что такое тамбовская деревня, чем она отличалась от других деревень, как менялась на рубеже эпох. Постепенно стал вырисовываться замысел – я хотел рассказать соотечественникам, что же происходило в стране на заре Советской власти. Несмотря на то, что на эту тему были написаны тысячи повестей, рассказов, романов, был написан «Тихий Дон». Шолохов рассказал о судьбе казачества, а наш фильм стал одной из первых попыток рассказать о том, как прошлась машина красного террора по среднему крестьянину.
– Когда вы решили, что сделаете стержнем картины?
– Сюжет начал рождаться, когда я понял, что в основе должна лежать судьба бабы, простой крестьянки, на которой держатся семья, дом, Россия. Мне очень помогли работы историка Владимира Самошкина, я ездил к нему в Борисоглебск, он был моим главным консультантом. Еще при Советской власти он написал книгу-хронику Антоновского восстания и, на мой взгляд, это наиболее надежная работа из всех.
– Скажите, потоп в финале у вас был сразу задуман?
– Конечно, иначе как закончить картину? Любовник героини помер от ран, человека, которого она любила, расстреляли, ее высылают за пособничество бандитам, выступающим против Советской власти. И что показывать – как она погрузит детей на телегу и уедет в Архангельскую губернию? Я понял, что это невозможно, эмоциональный зритель будет испытывать страшное опустошение, так постепенно родилась тема Китежа и связанного с ним потопа.
– Сразу ли вы нашли актрису Дарью Екамасову на главную роль?
– Кроме Шиловского, под которого специально создавался персонаж, и Мадянова, с которым мы познакомились на съемках фильма «В круге первом», и я сразу понял, в какой роли буду его снимать, все остальные проходили серьезные пробы. На роль Варвары пробовались все молодые актрисы, которые могли играть крестьянок. Екамасова к тому моменту уже снялась в нескольких фильмах и по ходу проб была утверждена, что вызвало недоумение у съемочной группы.
– Вы начали работать над «Бабой» после огромного перерыва, насколько плавно удалось включиться в процесс?
– Вначале, конечно, было тяжело. Съемки начались под Задонском, со сцены, где героиня идет на богомолье. Там, на берегу Дона, монастырь Тихона Задонского. Места красивейшие – степь в цвету, палящий зной, июль, пахнет полынью. А у меня массовка 600 человек, полтора десятка актеров, костер, телеги, лошади, и вдруг раздается звонок. Позвонил из Лондона Андрей Кончаловский, мой товарищ, вместе у Ромма учились, и спрашивает: «Ну, как ты?» Я с трубкой отошел подальше, чтобы никто не слышал: «Андрюша, снимаю, но какой кошмар, вечером смотрю и лезу на стенку, ничего не получается. Полный ужас и с массовкой, и с артистами – ни-че-го!» Он меня матом: «А чего ты хотел-то, сколько лет ты не снимал?!» – «29 с половиной». – «Ну, было бы странно, если б у тебя сразу получился шедевр. Возьми себя в руки, через несколько дней все будет нормально, давай, я в тебя верю!» Поддержал меня, конечно, душевно, это помогло справиться с эмоциями, и действительно, через несколько дней что-то стало получаться.
Что касается знания материала, я был спокоен: все, что было написано и издано о Тамбовском восстании, прошло через мои руки. Со мной работали специалисты, во время съемок крестьянских сцен всегда присутствовали этнографы, например Александра Михайловна Кальницкая, преподаватель Тамбовского университета. Она выросла в деревне, и когда мы ездили по Тамбовской губернии в поисках натуры, работала с нами. В сценах, где снимали священника (Всеволод Шиловский. – Ред.), за тем, чтобы мы не напортачили, следил батюшка. А местные крестьяне, должен сказать, ничего не знали, я же, когда писал сценарий, пожил в местных деревнях и разговаривал с 80-летними бабками. Что они могли помнить, они были малыми детьми во время Гражданской войны, а два поколения родителей молчали. Те, кто сдался добровольно или кого арестовали в начале 20-х годов, отсидев свое, вышли на свободу, а в 30-е годы их стали сажать по новой. Некоторых расстреляли, вторая волна в конце 30-х годов была страшная. Но чтобы сыновья или внуки участников боев на стороне Антонова знали об этом, было невероятной редкостью. В Тамбовской губернии уничтожили память об этом событии. Вот яркий пример – приехал я в село Царёвка – дворов 300, новая церковь, двухэтажная деревянная школа, а тогда оно и того больше было. И в этом селе, подобно тому, как это показано в нашем фильме, брали заложников, кстати, тексты сцены взяты из подлинных документов. И всех этих людей – 80 человек – расстреляли за один день, в три приема. И кто был в заложниках – мужики-то в Красной армии или в лесу, у Антонова… Остаются – старики, бабы и подростки… Разговариваем с учительницей, и она приглашает меня в школьный музей. Смотрю – висят фотографии первых председателей сельсоветов, которых убили антоновцы, и чекиста, который проводил «чистки», а потом сам погиб в советских лагерях в конце 30-х годов. Я говорю: «Как же так, у вас тут 80 человек угрохали, их фотографии должны висеть!» Учительница: «Нас так учили».
– В последние годы снимается много исторических фильмов, уменьшилось ли, по-вашему, число белых пятен?
– Совсем нет, могу вспомнить фильм Балабанова «Про уродов и людей», а что еще? Я был уверен, что когда отменят цензуру, писатели и режиссеры накинутся на историю революции, начиная с 60-х годов XIX века можно вообще с декабристов начинать. Но ничего такого не случилось, а вот на меня нападок было много – и дореволюционная деревня не так показана, и много зверств. Но в 90-е годы Толстым была написана «Власть тьмы», а Чеховым – рассказы «В овраге» и «Деревня». Просто материал этот до конца еще не понят. Посмотрите на школьные учебники, сколько раз они переписаны. У меня четверо детей, младший несколько лет назад окончил школу, и все они учились по разным учебникам. Устоявшейся точки зрения нет, размышляя об истории России в XX веке, стараются никого не обидеть. Ленинская политика была направлена против помещиков и капиталистов, но на самом деле никто не пострадал в такой мере, как два сословия – крестьянство и духовенство.
– Прокомментируйте, пожалуйста, девиз вашей картины: «Те, кто не помнит прошлого, обречены переживать его вновь».
– Эти слова американского философа Джорджа Сантаяны обращены ко всем, кто хочет разобраться в истории своей страны. И на местах уже появляются люди, которые копаются в архивах по антоновщине. В Тамбове издали огромный том документов, дающих исчерпывающую информацию. Таких восстаний было много, знаем только о самых крупных – Ижевско-Воткинском, Петелинском в Рязанской губернии, а они были по всей России.
– Какова прокатная судьба картины?
– В прокате ее посмотрели всего 100 тысяч человек, по ТВ – около 2 миллионов. По России смотрели где-то лучше, где-то хуже, но в десятке городов-миллионников «Бабу» даже на порог не пустили. Хорошо смотрели в Монреале, на фестивале. Показали в Берлине, Лондоне, Париже. Сейчас зрители вообще не ходят в кино – в прошлом году на американском кино из 100 кресел 83 весь год оставались пустыми, что говорить о нас – меньше 10 процентов. Но есть мысль, которая меня греет, – если бы нам с Лебешевым кто-то сказал, что «Белорусский вокзал» будут показывать через 40 лет и даже подростки будут знать, что это такое, мы бы не поверили своим ушам. Ну и «Осень» иногда показывают, а ей тоже скоро 40, надеюсь, что и «Баба» не устареет.