Последствия большого взрыва

В следующие после взрыва несколько суток город переменился - неуловимо, но до неузнаваемости. Жители самого чистого города Земли теперь озирались по сторонам, машинально стараясь вовремя зафиксировать оставленные без присмотра личные вещи или подозрительную личность, готовую вот-вот оставить личные вещи без присмотра. О валюте и сахаре, впрочем, при этом никто не забыл.


Город говорил только об одном - улицы, автобусные остановки, рынки, гипермаркеты, окраинные продуктовые лавки обсуждали произошедшее. Отовсюду слышались обрывки бесед о вмешательстве небесной службы личной охраны, которая предотвратила появление того или иного горожанина на ст.м. «Октябрьская» в 17.56: «Проехал станцию за 10 минут до всего этого», «Я бы там был, если бы не задержали на работе», «Как чувствовал - не стал спускаться в подземку, поехал на автобусе».

Отныне и, похоже, навсегда исчезло национальное чувство безопасности, не покидавшее каждого белоруса с рождения, пока он шел по жизни в сопровождении пресловутых полутора тысяч милиционеров на каждые 100 тыс. населения. Больше никто не чувствовал себя здесь защищенным: на звук сирены скорой синхронно повернул голову весь салон троллейбуса N53 и так же синхронно проводил ее взглядом, пытаясь вычислить направление движения. Окраины страны узнавали панические столичные слухи даже раньше минчан: родственники из всех провинций наперебой звонили в Минск, чтобы расспросить о«взорвавшейся «сотке».

Кто-то пошел на работу пешком, кто-то продумал витиеватый маршрут с пересадками на богом забытых транспортных линиях, стратегически неинтересных для токарей-экстремистов.

«Стабильности оторвало голову», - сказал кто-то из компании студентов, стоявшей у Mc’Donalds. «Единственный национальный бренд к чертям собачьим», - подхватил второй. К ребятам присоединились девушки с цветами, и все двинулись к белым стендам с именами погибших. Люди с цветами шли сюда отовсюду; к ним подходили другие и спрашивали, где можно купить букет - в окрестностях станции уже все закончились. «Вам для траурных целей? - спросила у корреспондента «БелГазеты» цветочница в переходе у вокзала. - Для взрыва, да?»

До запуска первой линии метро сотые автобусы двигались уплотненным потоком, часть из них была без кондукторов - вероятно, на всех не хватило. На некоторых радужными красками сияли поздравления с «вялiкай перамогай»: подготовка к майским праздникам шла по плану, хотя и резала глаз прохожим. Один из пассажиров говорил другому: «Смотрю на остановку и думаю, кто из этих милых людей мог бы сейчас взять и взорвать бомбу». «Вон тот», - указал его собеседник на крохотную бабушку с большой котомкой, пытавшуюся пристроить ее в углу скамьи, и оба улыбнулись без особой веселости.

«Работа у вас опасная! - доказывал кондукторше мужчина. - Я проехал и вышел, а вам туда-сюда, сюда-туда! В Лондоне после взрывов в метро еще несколько автобусов взорвали!» Кто-то, услышав это краем уха, вскричал: «Да хватит уже пугать! Хватит! Замолчите вы, молодой человек!» В другом конце автобуса две пожилые, но еще не старые женщины говорили о сахаре, войне и послевоенной разрухе: мол, тогда тоже ничего не было и тоже на минах подрывались, но ведь как-то жили. «Ай, о чем мы с тобой говорим! - вдруг спохватилась одна. - Когда это было! Это родители наши так жили! А теперь внуки так будут жить? Так войны же нет! Это нормально?!»

В автобусе N73, идущем к БСМП, один из пассажиров забрался на импровизированный постамент - возвышение в центре салона, напротив одного из сидячих мест - и всю дорогу размышлял вслух: «Что вы молчите как бараны? Сначала сахар… Потом наших людей - за что?! У меня от друга ничего не осталось почти…» Он взывал к пассажирам не с истерическими интонациями подвыпившего автобусного говоруна, а с недоумением, а потом извлек из кармана помятую бумажку с фамилией друга, номером этажа и уточнением«ожоговая реанимация БСМП». Мужчина еще несколько раз повторил вопрос о причинах молчания салона, но салон продолжал безмолвствовать: не откликнулась ни одна скорая на язык и на расправу тетушка-зачинательница острых салонных дискуссий. Кто-то дремал, повиснув на поручнях и кожаных петлях, кто-то отворачивался, а один дедушка, заслышав очередное «Ну почему вы молчите?», вздрагивал и втягивал голову в плечи. Потом он сместился поближе к мужчине, и они стали тихо переговариваться о чем-то уже вдвоем весь остаток пути до больницы. Выходя из автобуса, мятежный мужчина наконец позволил всем продолжить молчать: «Ну и молчите дальше! Я вас всех за это прощаю!»

Двое дедушек, шагавших по велодорожке (возможно, не желали больше путешествовать общественным транспортом, а велосипедов не имели), скупо обсуждали событие и качали головами, сетуя, что «никто не снят с должности, никто не наказан, головы ничьи не полетели, кроме тех, кто в метро ехал». «Зато награды всем дадут, президент велел, чтобы у них и с квартирами проблем не было!» - заключил один, и оба умокли.

В рассчетно-кассовом центре ЖЭСа Первомайского района висело много плакатов о вреде насилия, особенно домашнего, а кассирши переругивались с захожим пенсионером. «Вы оскорбили моего кассира, а на суд не пришли! - кричала одна из них. - Почему на суд не пришли?» «Прокуратура с вами разберется!» - ответил пенсионер. Кассирша между тем показывала посетителям (двоим братьям) заключение экспертизы, где крупными буквами было прописано: «Трезва». «Он заявил, что я пьяная на рабочем месте, - поясняла она. - Пришлось ехать на освидетельствование, Br20 тыс. платить из своей зарплаты…»

Вдруг все притихли: в центр зашел мужчина в кожаной куртке, волоча тяжелую сумку с большим предметом округлой формы внутри (скорей всего, это был мотоциклетный шлем). «Какой-то он подозрительный!» - громко сказал один из братьев другому. Внутренние распри со скандальным пенсионером, следящим за соблюдением директивы N1 на рабочем месте, мгновенно стихли: ЖЭС объединился перед лицом потенциального врага. Но тот задал пару вопросов о счетчиках воды и исчез, после чего внутренние распри вспыхнули с новой силой.

Привычные рекламы в метрополитене выглядели неуместно, хотя слоган про «Дуэт из трав - и спокоен, как удав» теперь действительно пригодился бы некоторым пассажирам, спустившимся сюда явно в силу вынужденной необходимости или эксперимента над собственной силой духа: они сидели как на иголках. Никто не толпился у самых дверей, чтобы выскочить из вагона первым, и голосовые инструкции «Проходите внутрь салона, не скапливайтесь у дверей» звучали зловеще.


  На злополучной «Октябрьской» после ее открытия было непривычно тихо: люди не смеялись, говорили вполголоса, не назначали здесь встреч - площадка, которая обычно использовалась как зал ожидания, пустовала. Мужчины на входе перечисляли милиции содержимое больших сумок и подставляли их под металлоискатели. Все молча смотрели на следы трагедии на стенах и старались обходить стороной место, зияющее новенькой мраморной плиткой, где недавно находилась та самая скамейка. На эту плитку никто не наступал. «Это теперь как могильная плита такая», - прокомментировал кто-то из компании тинейджеров, остановившихся у кромки рокового места.

Впрочем, жизнь, как сообщила одна из ведущих государственных газет, продолжалась. На той же станции представительный мужчина знакомился с грузной очаровательной горожанкой, груженной тяжелыми пакетами. Та басовито хохотала, интеллигентно отнекивалась и наконец, вылавировав между пассажирами, издали крикнула: «Спасибо, у меня свой муж на диване лежит - следователь по особо важным делам».

Жизнь действительно продолжается. Совсем не та жизнь, которую мы знали до сих пор, наполненная подозрительностью, страхом, слухами, ежеминутным ожиданием новых плохих новостей. Жизнь, в которой новой приметой любого большого интерьера является металлодетектор на входе. Но которая, несмотря ни на что, прекрасна - особенно когда понимаешь, как она хрупка и как легко бывает ее потерять.