Есть ли жизнь после родины

За день до президентских выборов, 18 декабря 2010г., сидели большой интернациональной компанией в самом душевном заведении Минска - «Кальянной N1» на К. Маркса. Был среди нас журналист из «Коммерсанта», телеведущий, писатель, работающий на Harpers. Было много прекрасных дам. Вдруг заходит Алесь Михалевич. Оказывается, большой любитель кальяна. Подсаживается к нам и полтора часа, перескакивая с английского на белорусский, рассуждает о будущем родины и своем месте в этом будущем. Кто бы мог предположить, что пройдет два месяца и для белорусской политики Михалевич перестанет существовать.


Тогда, по очереди вдыхая «двойное яблоко», мы много острили и смеялись, и никто не допускал, что всего через три дня Алесь Михалевич переместится на 800 м, всего на 800 м на другую сторону проспекта, в заведение, в котором кальян не подают, как ни проси. Я не знаю, какие процессы происходили с Михалевичем в «американке», как не знаю и того, почему он решил выступить с сенсационными разоблачениями. Я знаю одно: эмиграция не принесет ему счастья. Потому что из проекта романтического бегства, каковой воспринималась эмиграция в середине 1990-х гг., она стала разновидностью не физической, но символической смерти.

Еще памятны те времена, когда апофеозом политической карьеры в Беларуси мыслились задержание, бегство из-под подписки о невыезде, лагерь, статус политбеженца и работа в лучшие, самые активные годы жизни грузчиком в супермаркете. Успешных людей, обменявших квартиру, машину, социальный статус на ощущение «свободы» в Бельгии или какой-нибудь другой стране, - масса. Бежали журналисты уровня замглавного редактора республиканской газеты, партийные деятели уровня руководителя регионального отделения крупной политической партии. Я далек от того, чтобы считать, что из страны их гнало исключительно желание сладкой жизни: нет, тут работал целый комплекс факторов…

Шли годы, и расклад плавно менялся. Уровень жизни в Беларуси и на Западе если не сравнялся, то стал отличаться не так сильно, как отличался после распада СССР. Появились гипермаркеты, продуктовый набор в которых сопоставим с тем, что видели обескураженные покорители европейских столиц в 1996г. Наконец, трансформировались мозги, осознавшие, что Беларусь, Россия и весь экс-СССР ничем не хуже Европы, в Минске можно и нужно жить. И можно найти в сотни раз больше преимуществ, чем недостатков. Ведь, в конце концов, там мы никому не нужны, а здесь вокруг нас - друзья, однокурсники, которые помогут устроиться, войти в бизнес и т.п.

В итоге из проекта романтического бегства эмиграция стала сначала жестом отчаяния (на нее решались под угрозой реальной потери всего - свободы, здоровья), а потом и вовсе перестали эмигрировать. Экс-кандидат в президенты Александр Козулин знал, что его посадят, но не эмигрировал. И посадили. И выпустили на похороны жены (наверняка мог бежать, но не бежал). И снова посадили. И снова выпустили. И не эмигрировал. Остался в этом городе, ходит по улицам, разговаривает по мобильному телефону, ничего не боится.

Этим-то и удивляет эмиграция Михалевича: он свалил в момент, когда никто уже не сваливает. Все те, кого арестовали после 2.00 20 декабря, могли бежать. В дипломатических машинах, партизанами через границу, но могли. Но большинство предпочло никуда не ехать, остаться в стране и сесть в тюрьму. Хочется думать, что не сбежали они потому, что думают о будущем. Потому что Зянон Пазьняк перестал быть значимым белорусским политиком ровно в тот момент, когда покинул Беларусь, - пусть даже ему действительно, как уже много лет он утверждает, угрожали физическим уничтожением. А его и так уничтожили. Но не физически, а символически. Убийство прекращает жизнь тела, эмиграция - жизнь того, что в теле находится.

Я прекрасно знаю, что ожидает Михалевича, т.к. по службе вынужден много времени проводить за границей, и представляю те трансформации, которые происходят с сознанием в отрыве от дома (даже эти строки пишу из Вильнюса). Больше всего это похоже на жизнь после смерти. Ты лихорадочно, при первой же возможности лезешь в Интернет, чтобы прочитать новости, чтобы убедиться, что Беларусь осталась, что она по-прежнему существует. И она действительно осталась, она действительно существует, только тебя в ней нет. И это чудовищно, это убивает больше всего: что бы ты ни сделал тут, в Вильнюсе, в Польше, - жизнь в Беларуси будет продолжаться так, как будто тебя больше нет. Ты начинаешь вести себя иррационально, начинаешь писать бешеное количество писем оставшимся в Беларуси друзьям - только для того, чтобы напомнить им о своем существовании. А люди сначала отвечают, им сначала интересно читать о твоих новостях, но потом начинают замечать тебя все реже и реже, ведь ты теперь - призрак, тебя теперь нет в Минске. С тобой теперь не выпьешь 50 г и не курнешь кальян.

И вот, со временем, начинается новая жизнь. Жизнь призрака. Для тех повелителей дум, кто устроился грузчиками в Бельгии, - освоение местных языков, попытка пристроить в школу детей. Для тех, кто накопил за время политической борьбы капитал, - приобретение недвижимости и стремительное и безнадежное спивание посреди пустой варшавской, краковской, таллинской квартиры - ведь жизнь закончилась, дел больше нет, осталось только пить, пить, пить. Есть еще те, кто пытается выстроить вокруг себя воображаемую Беларусь, поддерживать какие-то шевеления в диаспоре, организовывать службы на белорусском языке в костелах, на которые никто не ходит. И все глохнет, ведь Беларусь - не в Польше и не в Литве, Беларусь - в Беларуси.

И самый интересный эффект: те, кто бежал в поисках свободы, для избавления от паранойи, обнаруживают, что избавиться от нее невозможно. Что подозрительный, похожий на агента КГБ покупатель в чешской булочной вызывает тот же набор страхов, что и тонированный автомобиль со множеством антенн в собственном дворе на родине.

От себя убежать невозможно. В Беларуси зло примитивно и где-то даже смешно. Допрос, отсидка - все это легко пережить. А вот душевные терзания, ощущение упущенных возможностей, понимание того, что ребенок учится в арабской школе в черном квартале Брюсселя и непонятно кем вырастет в плане идентичности, - вот это пережить сложно.

В Праге есть место, где можно заказать кальян - кафе «Сахара», рядом с Карловым мостом. С поиском места, где можно найти себя, Алесю Михалевичу будет сложнее.