Создатель "Научсофта": В американской Силиконовой долине темп жизни намного выше

Как развиваются высокие технологии в Беларуси и какие возможности имеет отечественный hi-tech для успешного выхода на мировой рынок? Об этом и многом другом в студии TUT.BY в авторской программе Юрия Зиссера "Экспертиза" рассуждал изобретатель, бизнесмен, специалист в области искусственного интеллекта, американский ученый Валерий Цуриков.
 
Как вы оцениваете уровень белорусского hi-tech? Насколько он конкурентоспособен на мировом рынке?

Мировой рынок в области hi-tech двигается очень быстро, и с каждым годом темп увеличивается. Я думаю, сегодня мы можем вполне успешно работать на всех рынках в софте, программном обеспечении, и делать это можем хорошо.

У нас есть программное обеспечение, которое относится к hi-tech. В области аппаратной, микроэлектроники несколько сложнее, но мой тезис совершенно четкий: можем работать, если выполнить некоторые условия.

Почему сложнее с "железом", с электроникой?

Высокий уровень сложности и огромный капитал – это две главные причины того, что с электроникой работать труднее.

Я много раз был на предприятиях Intel, Motorola, видел, как они работают, какие громадные деньги вкладывают. Кроме того, важно правильно обучить людей работе с очень сложными вещами. Реализовать все это в такой маленькой стране, как Беларусь, очень трудно. Нужны партнеры, которые обеспечивали бы, прежде всего, деньгами.

Внимание! У вас отключен JavaScript, или установлена старая версия проигрывателя Adobe Flash Player. Загрузите последнюю версию флэш-проигрывателя.


Скачать видео (242 Мб)

То есть с интеллектуальным капиталом у нас все в порядке? Проблема только с денежным?

Человеческий ресурс у нас есть, но его нужно обучать. Важна практика, использование ноу-хау, изучение тех мелочей, которые видишь только там, где это делается. Нужно быть внутри процесса, поэтому необходим партнер, который может это обеспечить. Ноу-хау – это длинный список всяких мелочей, и такие списки лучше осваивать внутри предприятия.

Наш "Интеграл" столько лет был флагманом отечественной электроники. Это был чуть ли не самый большой завод электроники в Европе.

"Интеграл", я помню, в свое время платил самые высокие заработные платы. Но, я думаю, возможно, из-за этого и возникли проблемы: фирма большая, поэтому очень большая инерция. Требуется время для того, чтобы что-то радикально менять. Большие фирмы делают это медленно.

Но Intel тоже большая фирма…

Intel находится в Силиконовой долине, а там тебе нужно очень быстро бежать, независимо от того, большой ты или маленький, либо тебя обгонят. В Силиконовой долине темп жизни намного выше: я помню, когда там работал, пиджак от напряжения к концу дня был мокрым.

Какие, в таком случае, шансы на мировом и европейском рынках у "Интеграла", "Горизонта", "Витязя" – валообразующих предприятий, на которые государство делает ставку?

Я считаю, что шансы есть и будут еще более высокими, если будет капитал и партнеры, которые будут продвигать продукты, производимые этими фирмами, проводить брендинг, а также обеспечивать подготовку и переподготовку кадров. В hi-tech обученные кадры, деньги и рынки играют ключевую роль.

Какие шансы у предприятий Парка высоких технологий?

Я бы выделил три главных фактора, которые сильно играют в нашу пользу. Первый – это то, что мы – маленькая страна.

Второй – географическое положение Беларуси, то, что она находится в центре Европы. География очень важна: из нашей страны можно летать во многие страны, за два часа можно оказаться в Париже, Бонне, там, где есть hi-tech, рынки и капиталы.

Третий фактор – это Парк высоких технологий. Его создание было очень сильным ходом, как и то, что там располагается очень много фирм, которые успешно развиваются и быстро растут в компьютерной области и софте. А рост на самом деле идет очень быстро, что очень ценно. Это преимущество и нужно использовать.

Парк – это очень хорошая модель, которую можно и нужно тиражировать. Индия сделала это раньше, и IT в Индии на очень высоком уровне. Хотя лет семь тому назад софтверные фирмы в Штатах оценивались гораздо выше индийских, так как тогда Индия только набирала обороты. Сейчас индийские фирмы в софте оцениваются выше американских – это невероятно, но так и есть.

А ведь говорили, что индийцам не под силу высокоинтеллектуальные продукты, они только умеют кодировать, переписывать старые системы…

Этап переписки старых систем уже пройден. Минские фирмы тоже начинали с этого. Сейчас Индия обеспечивает поддержку крупных фирм мира своим софтом, сервисом, обслуживанием. Индия составляет часть самой активной мировой экономики, и теперь уже просто перекодированием успеха не достигнешь. Нужно делать программное обеспечение на очень высоком качественном уровне, и индийские фирмы это делают.

Беларусь идет тем же путем, и я верю, что через несколько лет капитализация минских фирм будет достаточно высокой. Мы же не хуже индусов.

Индия – это очень серьезный конкурент, как и Россия, Украина, Польша. Но у нас своя ниша. В Советском Союзе в Минске было обучено очень много людей, которые знают, понимают и могут помочь в развитии производства высокоинтеллектуальных продуктов. В той большой стране, которой сейчас уже нет, в Беларуси, возможно, из-за близости к Западу, была создана мощная среда по компьютерным наукам. Это преимущество все еще остается.

Выходит, что жители Беларуси склонны больше других соседних стран использовать высокие технологии?

Связанные с компьютерными науками – именно в этой области.

На это наш консерватизм и памяркоўнасць не распространяются…

Нашу памяркоўнасць я тоже считаю преимуществом: человек много раз обдумает, а только потом действует. Обдумывать надо, но действовать тоже нужно быстро, а это зависит от среды. Если, скажем, минская фирма заключила контракт по hi-tech с какой-то крупной западной фирмой, то темп работы будет обеспечиваться партнером. Мы просто вынуждены будем быстро бежать, и нужно учиться быстро бегать. А то, что мы основательно обдумываем, – ничего плохого в этом нет.

На первый взгляд, в Беларуси все связаны с оффшорным программированием, мало кто продает собственные продукты. Почему так получается?

Здесь нет простого ответа, и сам вопрос я бы немного изменил. Оффшорное программирование – это один из типов программирования, это сервис. Если раньше западные клиенты просто просили перекодировать базу данных в другой формат, то сейчас они все чаще просят наших специалистов приехать на их завод и разработать там спецификацию, а это уже гораздо более высокий уровень.

Продуктовая модель – это несколько иное, это более привлекательная сфера. Фирма сделала собственный софт, выпустила под своим брендом. Если продукт успешный, его можно тиражировать. Сервис нельзя тиражировать, а продукт можно масштабировать, копировать, продавать в большом количестве.

Продуктовый этап идет и сейчас у белорусских фирм в Парке. Просто у наших продуктов нет такого грандиозного успеха, который был у более крупных фирм. Со временем успех придет, но для того чтобы выпускать собственный продукт, нужно знать потребности рынка.

Можно идти и по другому пути: смотреть, что выпускают лидеры, и делать их копии. Ничего плохого в этом нет, если не просто копировать чужой софт, а делать какой-то похожий свой продукт.

Но лично я голосую за собственные идеи: почувствовав, что рынку что-то нужно или есть проблема, которую общество никак не может решать, найти свою концепцию решения и делать собственный продукт. Успех, на мой взгляд, больше определяется радикальностью идеи.

Что нужно, чтобы в Беларуси начали разрабатывать собственные продукты, перешли от сервисной модели к продуктовой?

Ответ очень прост: нам нужна Силиконовая долина.

Но она же у нас есть: Парк высоких технологий все журналисты называют "Силиконовой долиной".

Это только шаг. Это очень сильный ход, но полной среды, полного цикла производства пока нет.

Например, у какого-то человека есть идея. Он написал первый код, которым заинтересовались покупатели. Для того чтобы реализовать проект до конца, нужны деньги. Для Парка высоких технологий они неинтересны, потому что у этого программиста нет продукта. А вот наши местные капиталисты, у которых есть свободные деньги, могли бы выписать чек на 25 тысяч долларов – тот самый "ангельский капитал" – вот что важно и ценно. Важно поддержать разработчика на очень рискованном этапе, когда нет подробного бизнес-плана. Нужен капитал, который помог бы довести до прототипа, а там уже нужно искать партнера или деньги – в этом вопросе уже может помочь Парк.

Мне был очень интересен Startup Weekend: это мероприятие было великолепно организовано и очень хорошо проведено. Я участвовал во многих подобного типа weekend’ах в разных странах и могу сказать, что наш, минский, прошел очень хорошо. Там были интересные, перспективные идеи, у их авторов горели глаза, они готовы работать и работали, не считая часов. Были первые осторожные будущие "ангелы", которые интересовались проектами с точки зрения финансирования. В целом, это мероприятие меня очень обрадовало. Я бы хотел предложить и собственный опыт в качестве помощи.

Но меня несколько удивило, что слабо использовались возможности интернета. Там было всего два проекта по интернету, но хотелось бы видеть больше.

Поэтому нам нужен полный цикл: идея – "ангельский капитал" – стартовый капитал – партнеры. Поэтому такие Startup Weekend нужно чаще проводить, они очень нужны.

Можно надеяться на то, что у нас вскоре появятся свои Google и Microsoft?

Вполне. Вспомним, например, Skype – гигантский проект с огромной прибылью, который полностью изменил способ общения людей. Он был запущен в Эстонии маленькой командой, куда входил один швед и пятеро эстонцев. Вот пример того, как в небольшой стране может возникнуть продукт, получивший мировую популярность.

Когда, на ваш взгляд, белорусы начнут пользоваться программным обеспечением и электроникой, сделанной в Беларуси? Возможно ли такое вообще?

Мы – маленькая страна, и нам не нужно все делать самим. Я думаю, нужно поддерживать те идеи, продукты и прототипы, которые у нас зреют и появляются. В какой-то области будем пользоваться своим продуктом, в какой-то – шведским или корейским. Собственный имидж у нас, конечно, будет. Если появится начальный капитал, где-то что-то "выстрелит". Это неизбежно: у нас очень много умных людей, мы находимся в центре большого континента, у нас есть Парк высоких технологий – эти преимущества позволят нам "выстрелить".

Но есть очень большая проблема – это визы, и вопросы, связанные с ними, нужно обязательно решать. Визы очень сильно мешают и отпугивают партнеров.

Это самоубийство! Европа от нас отгородилась, потому что им не нужны гастарбайтеры – это еще можно понять.

Но зачем мы отгораживаемся от людей, которые везут нам деньги, – это для меня совершенно не понятно, и это нужно менять.

Как вы думаете, насколько способствует белорусская система образования подъему уровня hi-tech в стране?

Есть мнение, что у нас самые образованные студенты, – это, конечно, миф. Все зависит от кафедры, ее лидеров, того, насколько новы курсы и образование, насколько к нему мы успеваем адаптироваться. Те бывшие студенты, с которыми я общаюсь, показывают, что у нас достаточно хорошее высшее образование, но хотелось бы быстрее адаптироваться к тому новому, что возникает в технологии, быстрее вводить инновации.

У нас есть стереотип, что школы дают знания. А сейчас важнее всего навыки. Студенты пытаются на третьем курсе устроиться на работу и утверждают, что лекции им не нужны. Насколько оправдан такой взгляд?

Я слышу жалобы от фирм, которые работают в Парке высоких технологий, о том, что хотелось бы видеть более глубокое образование у тех молодых людей, которые приходят к ним работать. То, что ребята рано устраиваются на работу и начинают получать рабочие навыки, – это хорошо, но иногда они слишком увлекаются. Учиться тоже надо.

Какая здесь может быть гармония? Может быть, преподавателям нужно меньше давать знаний, которые в сфере программирования очень быстро устаревают, а делать упор именно на практические навыки?

Я бывший доцент и знаю, что если студенту давать интересные и новые вещи и так организовывать процесс, чтобы они работали, навыки появляются.

Каким образом вы использовали возможности коммерческого успеха продукции белорусского hi-tech на мировом рынке?

Искусственный интеллект – это такая большая область, что ею можно заниматься всю жизнь, что я, в принципе, и делаю. С пятого курса я начал писать коды, до этого читал книжки о том, что такое искусственный интеллект, экспертная система – это было очень интересно, особенно книжка Станислава Лема "Сумма технологий". Лем описал будущее искусственного интеллекта лет на тысячу вперед.

Были периоды, когда искусственный интеллект сильно ругали, и не зря – обещали много, но сделали мало. Но потом пришло его время: компьютеры стали быстрее, и это было очень важно, потому что интеллектуальная система, особенно система глубокого искусственного интеллекта, требует быстрых компьютеров. Мы прошли все стадии. Нам никто не верил и не поддерживал, но все-таки нашлась пара "ангелов", которые выписали маленькие чеки, и с этого все и пошло.

В начале 90-х годов работать было очень трудно, денег не было: считали каждый рубль, а потом каждый доллар. Когда ездили на выставки, спали в мотелях без подушек, потому что не было денег оплатить постель.

Сейчас системы искусственного интеллекта везде, люди их даже не замечают. Искусственный интеллект отделяет от себя блоки, которые живут сами по себе. Например, объектное программирование, семантика когда-то были частями искусственного интеллекта.

Чем вы занимались в 80-е годы?

В 80-х годах я читал лекции в Школе молодого изобретателя по теории решения изобретательских задач (ТРИЗ), а также по методам искусственного интеллекта. Я обучал людей, которые потом приняли участие в проекте "Изобретающая машина", родившемся в этой школе.

Расскажите подробнее о ТРИЗ. Можно ли вывести теорию изобретательских задач?

ТРИЗ – это системный подход к решению изобретательских задач. Если взять техническое устройство или процесс как сложную систему, сделав анализ, выявить слабые места, применить приемы решения проблем, которые были выявлены Альтшуллером и другими, можно сделать прогнозы развития объекта. В ТРИЗ имеются элементы теории, это очень хорошая наука в качестве образования и тренинга. Это стык психологии и системного анализа.

Насколько программная реализация ТРИЗ была распространена в Советском Союзе?

Когда наша минская фирма сделала этот продукт, создала кооператив и начала его продавать, мы заняли 95% рынка СНГ.

И какие объемы продаж были тогда?

В те времена речь шла о сотнях тысяч рублей – по тем временам немалые деньги. У нас работало сорок человек, мы быстро выросли до нужного уровня. Помню, когда мы организовали в минском Дворце шахмат выставку новой версии "Изобретающей машины", к нам приехали 600 человек, только на нашу выставку. Мы получили письмо от Совета Министров с просьбой в следующий раз планировать такие мероприятия заранее, потому что размещать чиновников было некуда.

Что изменилось после того, как рухнул Советский Союз?

Во-первых, исчез рынок, и случилось это по объективным причинам. Наше программное обеспечение покупали, потому что ТРИЗ была известна. Кроме того, это было новое, были кооперативы, можно было более свободно использовать деньги. Была атмосфера творчества, оптимизм: мир открыт, надо что-то делать, что-то изобретать. Но экономика есть экономика: в СНГ начался очень сильный кризис, и предприятия на территории СНГ перестали искать изобретательские идеи. Теперь нужны были технологии, ноу-хау, которые можно было перенести, линию, которую можно купить, например, у Siemens, и обучить людей. Это был объективный процесс, рынок исчез вообще.

Что вы делали? Закрылись?

Мы использовали прибыли, сделали корявый перевод нашего программного обеспечения на английский язык, и я с пятью дискетами полетел в Нью-Йорк, полагая, что там прямо у трапа встречают с кучей денег и доллары растут вместо бананов. Нас поддерживала небольшая посредническая фирма, но в течение целого года мы не продали ни одной копии. Это была полнейшая нищета, но уже на американский манер. Не было даже денег оплатить услуги врача.

Это нормальный этап, потому что в 1992 году в Америке была рецессия, капитала на рынке не было, инвесторы, как и сейчас, ждали какого-то сигнала, что экономика улучшится. Было тяжело, но это была великолепная школа.

Потом появился первый клиент, который одолжил денег в банке, чтобы купить нашу систему. Затем к нам пришел Procter&Gamble, Motorola – фирмы, которые были включены в список самых инновационных компаний США, фирмы, которые постоянно ищут новое. Это их стиль работы, их культура. В автомобильные фирмы, как мы ни бились, попасть не смогли, а вот в микроэлектронных и тех, которые гонят ширпотреб, типа Procter&Gamble, у которых такая острая конкуренция, постоянно применяют hi-tech, борются за каждую новую идею. Они начали делать заказы.

Потом вышли японцы – компания Mitsubishi. У японцев есть некоторый комплекс из-за того, что они слишком долго копировали американские патенты, и этот имидж они хотели изменить. Поэтому наша программа у них шла очень хорошо.

На каком уровне американцы принимают такие решения? Кто у них ведает закупками таких систем?

Внутри фирмы должен быть человек, который захочет увеличить свой вес внутри компании и путем покупки нашего софта сделать карьеру. Но для этого нужно поверить. Большие фирмы – это как государство, с такой же бюрократией: никто ничего не слушает, ничего никому не надо, кроме своего начальника. Но если есть человек, который понимает, что это на самом деле важно, тогда он будет ходить, показывать, убеждать менеджмент фирмы.

На Motorola закончилось тем, что председатель правления Роберт Гэлвин прошел мой пятидневный курс обучения и после занятий изобрел новую электронную игрушку для своего внука, используя наше программное обеспечение.

Получается, что если бы СССР не прекратил своего существования, вы бы не вышли на международный рынок? Не было бы такой экономической потребности, и Motorola никогда бы не стала вашим клиентом?

Я думаю, что если бы не мы вышли на международный рынок, это сделал бы кто-то другой. Нашу идею начали массово копировать, но так как мы были первыми и у нас были подготовленные люди, нас поддержали серьезным капиталом венчурные капиталисты – Motorola, Intel Capital, Citigroup. Такой продукт, связанный со сложной системой искусственного интеллекта, стоил очень дорого. В Минске мы сделали маленький прототип. Позже ТРИЗ стал только маленьким кусочком, а мы стали заниматься настоящим искусственным интеллектом – тем, что называется семантикой.

Настоящая система искусственного интеллекта должна понимать текст так, как его понимает человек. Когда человек читает текст, он видит субъекты, объекты, связи между ними, глаголы, все нюансы – то, что называется причинно-следственными связями.

То есть речь не идет об эмоциональной оценке, у компьютера не должны расширяться зрачки…

Пока этого нет, но со временем мы и к этому придем.

Можно сказать, что искусственный интеллект в Беларуси уже сделал историю. Ученые всего мира бились над тем, чтобы сделать программу, которая понимает тексты, написанные разными людьми.

Мы шли от другого. Наши пользователи говорили, что ТРИЗа мало, что нужно каждый день вытаскивать знания из огромного количества текстов. Мы решили проверить, можно ли научиться извлекать знания из текстов, делать выжимку самого важного из огромного текста. И это нам сделать удалось.

Получается, что скоро компьютеры научатся книги писать?

Они уже читают, и, между прочим, на Всемирной конференции по искусственному интеллекту, которая прошла пару лет назад, в разделе по автоматическому написанию текста в статьи было очень много докладов. То есть это уже делается.

Я сейчас работаю над проектом по синтезу новых текстов с помощью искусственного интеллекта, таких текстов, которые востребованы обществом: в науке, технике, экономике, медицине. Система искусственного интеллекта, которая семантически вытаскивает отношения между словами, была сделана группой под управлением выдающегося белорусского ученого профессора Игоря Совпеля, который работает в Белорусском государственном университете.

Обращало ли государство на вас внимание?

В Америке государства вообще не видно, кроме полицейского на улице.

Но ведь вы были на приеме в Белом доме.

Когда наша фирма попала в семерку самых быстро растущих фирм штата Массачусетс, я получил приглашение от губернатора штата посетить специальный прием для новаторов и предпринимателей, чьи фирмы показывают быстрый рост. Но в Америке нет такого пиетета перед властью, и я не пошел на прием, потому что был занят с клиентом.

Потом Белый дом проводил прием для фирм, которые быстро растут в hi-tech. В этом вся культура Америки: предприниматели там – те паровозы, которые тянут экономику страны. Власть там крутится вокруг предпринимателей, а не наоборот. И в этом их сила.

Помните ли вы какие-то аналогичные мероприятия у нас? У нас ведь тоже есть ГКНТ, поддерживаются инновации, и Академия наук должна этим тоже заниматься…

В Академии наук есть интересные идеи, там ведутся фундаментальные исследования, создаются приборы. Я же участвую в том, что называется "от идеи до продукта", там, где используется собственное ноу-хау.

Какую роль в вашей деятельности сыграл переезд в США?

Я не переехал полностью, я живу в "Боингах" между Бостоном и Минском. Я считаю себя белорусско-американским предпринимателем, ученым. Паспорт у меня белорусский.

Прежде чем поговорить о том, как развить успешную hi-tech-компанию на мировом уровне, позволю себе задать несколько личных вопросов. Помогает ли в вашей работе семья?

Конечно, помогает. Еще в мою студенческую бытность моя жена Лариса оказывала мне очень активную помощь, за что я ей очень признателен. Когда дочь была маленькой, она все время ползла к пишущей машинке и пыталась там что-то делать. А сейчас и дочь оказывает помощь: у нее хорошее образование, и она выдает очень хорошие идеи.

Она работает у вас в фирме?

Нет, она окончила бизнес-школу и получила образование в той области, в которой у меня образования нет. Она пока еще нигде не работает, но часто предлагает хорошие идеи в бизнесе.

Дочь пытается все делать сама, чтобы гордиться своим успехом, а не быть папиной дочкой, которая что-то сделала с помощью папы.

Что еще помогает в работе в hi-tech-сфере? Может быть, личные качества лидера такой компании? Какими они должны быть?

Startup Weekend показал то, что очень важен горизонт мышления. Важно мыслить крупно, глобально. Часто человек бьется над проблемой, которая, если взглянуть на нее шире, решается автоматически. Этому можно учить, можно показывать нашим молодым людям, что нужно сразу думать о крупном успехе. Сейчас можно сидеть на Браславских озерах, с Wi-Fi, с лаптопом Toshiba, и обслуживать клиентов, которые находятся в Южной Корее. Всего лишь нужно думать более масштабно.

Лидер компании должен мыслить масштабно и воспитывать своих людей думать так же.

Какими качествами должны обладать менеджеры?

Менеджмент – это наука, психология управления, системный анализ рынка, опережение потребностей клиентов. Все это имеет большое значение, поэтому менеджеры в компании должны быть обученными.

Очень важен и лидерский характер. Люди, которые могут поставить задачу и добиться ее решения, двигают компанию. Есть обученные люди, которые не могут внедрить свои идеи.

Как вы относитесь к понятию коммерческой тайны? У многих компаний засекречено буквально все – от финансов до мелочей.

Я считаю, что такая паранойя только вредит. Конечно, что-то нужно защищать: например, какую-то формулу или решения для работы с электронными чипами. Такие вещи можно охранять патентами, хранением описания ноу-хау в сейфе. Но в софтверном бизнесе это не имеет значения: нужно просто двигаться быстро.

Что-то нужно охранять, но быть параноиком не стоит: нужно просто быстро бежать.

Насколько допустима ложь в компании? Иногда приходится врать во благо.

Я сторонник как можно большей открытости. Конечно, есть PR-менеджеры, которые указывают, что можно, а что нельзя говорить всем, чтобы не поняли неправильно. Но даже если правду скажешь, то понимают не так. Но я сторонник большей открытости, потому что когда описываешь проблемы, неожиданно находятся люди, которые их решают.

Как вам нравится концепция open space – открытого пространства, когда люди работают без перегородок?

Мне очень нравится такая концепция: это общение, которое в открытом пространстве происходит легче. Сейчас мы находимся в экономике знаний, и люди быстрее получают знания, когда общаются друг с другом, обмениваются идеями. Двери и перегородки мешают общению.

Есть люди, которые не могут открыть дверь, и это им мешает. Я сам таким был. Когда приехал из деревни и хотел пойти к декану просить общежитие, я стоял возле двери и боялся ее открыть. Дверь – это барьер, и человек часто испытывает дискомфорт, когда ее открывает.

Я много работал с исследовательским отделом компании Honda возле Токио. Когда приехал в первый раз, меня поразило то, что тысяча исследователей сидели в одном помещении. Ни одной двери между ними там не было!

А как же работает Microsoft, где каждый программист находится в отдельной клетушке?

Microsoft – это матерая фирма с собственной культурой, и ее сотрудникам нужно поддерживать то, что у них есть. Эта компания никогда не была в списке самых инновационных фирм в Америке.

Несмотря на то, что у них на каждого программиста приходится один тестировщик, в их продуктах очень много ошибок. Я думаю, это из-за того, что они не общаются: ведь основная масса ошибок происходит из-за нестыковки между программами разных специалистов.

Windows Vista – очень яркий пример: ею невозможно пользоваться. Но, тем не менее, Microsoft начинает с чего-то рыхлого, малоупотребимого и доводит это до нужного уровня. Так что у них своя культура.

Насколько важна миссия фирмы, философия компании или люди работают больше за зарплату?

Это вопрос, чрезвычайно интересный для меня. Приехав в Штаты, я считал, что деньги – это все, пока не прочел обзор в Harvard Business о том, что в Штатах деньги находятся на четвертом месте. Люди работают на фирме, и на первом месте для них находится миссия, то, что они вместе вносят что-то хорошее в общество. Потом идет возможность самореализации, интересная работа и интересная команда, и только потом – деньги.

Миссия очень важна. Если я в юности мечтал совершить какое-то открытие, слетать в космос, высадиться на Марс, создать мощный искусственный интеллект, то сейчас, становясь старше, понимаю, что главный источник проблем в мире – это неравенство между странами, то, что они слишком далеки друг от друга по экономике. Поэтому однажды я решил, что нужно как-то бороться за уменьшение этого неравенства. Если мы в Беларуси живем экономически хуже Америки, Швеции, Дании, то мне хотелось бы, чтобы мы подтянулись. Для этого нужно привлечь как можно больше капитала в республику – и это часть моей миссии. После того как я объявил, что мы начнем больше двигаться в эту сторону, люди поддерживают меня, понимают, принимают эту идею, им это нравится. Заработная плата – это не миссия.

Какова формула успеха в hi-tech-бизнесе?

Рецепт очень простой – страсть. Если вы заняты делом со страстью, вы будете успешны.