«Говорят - спасай. А спасать надо было десять лет назад». Банкротство ждут радикальные перемены

Проблема «токсичных активов», разъедающих экономику, требующих бесконечной бюджетной подпитки, создающих социальное напряжение и цепочки неплатежей, угрожающие контрагентам и банкам, стала очевидной в последние годы. Остро встал вопрос «что делать». Одним из важнейших шагов по оздоровлению ситуации должна стать готовящаяся новая редакция закона о банкротстве. О том, зачем Беларуси революционный принцип неоплатности, что делать с «убитым» имуществом и почему доводящий предприятие до банкротства получает гораздо больше выводящего из него, TUT.BY рассказал председатель Ассоциации по антикризисному управлению и банкротству Игорь Ошуркевич, семнадцать лет отработавший антикризисным управляющим и имеющий опыт одной из самых успешных в стране санаций госпредприятия.

Не рассчитываешься — банкрот

Первый закон о банкротстве в Беларуси приняли в 2002 году. Ныне действующий вступил в силу в 2013 году, и уже в 2016-м начали работать над новым, внеся в конце 2016 года его в парламент.

— Судьба документа непростая, — уточняет Ошуркевич. — Он получил неоднозначную оценку из-за слабой проработки, согласованности и отсутствия полномасштабного общественного обсуждения. И подвис.

В 2018 году встал остро вопрос о возобновлении работы над документом. Тем более за два года, ситуация в стране заметно изменилась, были приняты революционные декреты № 7 о развитии предпринимательства и № 8 о цифровой экономике, радикально поменялись подходы к субсидиарной ответственности. Фактически пришлось разработать новую редакцию закона, меняющую всю систему банкротства. Сейчас проект проходит согласования.

— Первое и главное — полностью меняются основания для возбуждения дела о банкротстве. Ключевое тут — принцип неоплатности, — рассказывает эксперт.

Сегодня по бухгалтерскому балансу должника рассчитываются коэффициенты К1, К2, К3 (текущей ликвидности, обеспеченности собственными оборотными средствами и коэффициент обеспеченности обязательств активами) и сравнивают их с нормативными. Если четыре квартала вы в норматив не укладываетесь — есть основания для возбуждения дела о банкротстве. Новый проект закона уходит от системы коэффициентов и приходит к принципу неоплатности.

— То есть основания для подачи заявления на банкротство как у должника, так и у кредитора, а у суда для возбуждения дела возникают тогда, когда есть просроченный неоплаченный долг, — рассказывает Игорь Ошуркевич.

На этом месте многие поставщики, работающие с проблемными предприятиями, в том числе государственными, могут вспомнить не одну печальную историю выбивание долгов.

— Изменение очень чувствительное, — признает собеседник. — Но, насколько я знаю, ключевые органы госуправления согласны с необходимостью его принятия. Это нужно для стимулирования участников рынка, введения более жесткой финансовой дисциплины. Сейчас к любому директору госпредприятия приди и предложи поставку без предоплаты, с отсрочкой платежа, — он даже на цену не посмотрит. Скажет — вези! При этом отдавая себе отчет в том, что вряд ли вовремя рассчитается…

— А если новый директор придет, то оплаты поставщик вообще вряд ли дождется.

— Есть такое! Считают — долги не его. И новый закон должен их дисциплинировать. Проблема неплатежей растет и уже угрожает банковскому сектору. А при принципе неоплатности директор понимает — если он не рассчитается, это реальная угроза банкротства. И тут уже не стоит рассчитывать на то, что суд встанет на защиту госинтересов — законом такие основания просто не предусмотрены. Прописано четко — не рассчитался в течение девяти месяцев после наступления срока оплаты, у кредитора есть основания для подачи на банкротство. Может, это революционный, жесткий подход…

Кстати, действующий закон считают продолжниковским, именно должников-банкротов оберегают, дают возможность начать с чистого листа, замораживают долги. Сейчас власти и законодатели поворачиваются лицом к кредитору.

— Мировая практика показывает, что банкротство — это скорее последний шанс для смены собственника, — продолжает Ошуркевич. — То есть вопрос о санации в мире не ставится. Что санировать, если предприятие пришло к банкротству? Если собственник со своим топ-менеджментом его до этого довели? Зачем тратить неимоверные усилия, давать льготы, затягивать сроки… Причем и вопрос цены там не стоит: рыночная стоимость. Не получается продать имущественным комплексом как готовый бизнес, продается по частям. У нас все-таки цель основная — финансовое оздоровление, санация. То есть любое минимально действующее, живое предприятие будут спасать.

Почему? Первая причина — трудовой коллектив, возможная социальная напряженность, выплата зарплаты. Второй вопрос — выплаты в бюджет, кредиты банков и т.д. Эти интересы важно сбалансировать. Но может, рассуждает эксперт, не стоит заниматься санацией того, что уже нельзя санировать?

Начинаем спасать, когда спасать нечего

Управляющие, прошедшие опыт санации, обращают внимание на ключевую проблему — своевременность входа в процедуру банкротства. Те льготы и возможности, которые законодательство дает предприятию в банкротстве, очень важны — замораживаются долги, снимаются аресты со счетов, контрагенты не могут подать в суд.

— Это хорошо, если у тебя есть ресурс — производственный и людской. Дальше — твой талант управляющего. Наладил производство, снабжение и сбыт — предприятие спасено. Но мы сталкиваемся с тем, что в банкротство попадают те, у кого уже нечего санировать. Дела о банкротстве нужно было возбуждать еще десять лет назад. Но местные власти говорили, «мы будем спасать», профильные министерства — «мы возьмем под опеку, сменим менеджмент». А лучше не становилось. Только хуже. И тогда начинают банкротство, назначают управляющего и говорят — спасайте! А что спасать? Спасать надо было десять лет назад.

Новый подход позволит попасть в процедуру раньше, уверены эксперты.

— Документ практически согласован. Все понимают, нужна дисциплина, нужно стимулировать госпредприятия — завтра при заключении контракта их директора сто раз подумают, подписываться ли под договором и смогут ли рассчитаться в срок. И может, займутся, наконец, своей рентабельностью, себестоимостью, производством. А первые шаги к оптимизации — это именно работа со снижением себестоимости.

Но проблемы есть не только с госсектором. Принятый в 2017 году и горячо поддержанный многими декрет № 7 поставил глобальный вопрос о развитии предпринимательства, благодаря ему поменялось отношение к бизнесу. До его принятия должники очень боялись субсидиарной ответственности — практика привлечения к ней носила довольно массовый характер. Должник боялся, что всю жизнь будет рассчитываться личным имуществом, инвесторы реально опасались вкладывать в Беларуси свои деньги.

— Их логику можно понять: я дам денег, директор плохо поработает, и мне в мою условную Италию придет известие о том, что я пару миллионов должен белорусскому бюджету. Зачем? Декрет основания привлечения радикально поменял — как правило, дела сейчас заканчиваются без привлечения к субсидиарной ответственности. Но если должник начнет вольно относится к своим долгам, это тоже нарушит баланс интересов, — обращает внимание Игорь Ошуркевич.

Еще одна проблема — длительная процедура банкротства. В первую очередь, сроки затягивает процедура реализации активов, объясняет председатель Ассоциации по антикризисному управлению и банкротству. Существующая процедура продажи имущества очень четкая, прозрачная, достаточно адекватная, но вопрос в сроках, уточняет он.

— Чтобы продать предприятие, станок, стол, стул, сначала актив надо оценить, предварительно согласовав кандидатуру оценщика. Потом нужно утвердить начальную цену на основании выполненной оценки у кредитора и в суде, и только потом выставлять на торги. Там объект висит месяц, ведь как правило первичная оценка завышена. И не без причины — по госпредприятиям оценщик всегда поглядывает на балансовую стоимость, да и претензии контролеров никому не нужны. В общем, объект не продается за те деньги, которые просят. Процедура снижения четко прописана, все работает — но это опять время. И так цена снижена раз пять, продажа длится год, а тут как раз и оценка закончилась — она действительна один год. Процедура начинается с начала. Замкнутый круг. Дела, где много имущества, длятся годами.

Новый закон более либерально подходит к этому вопросу и вводит новую систему. Во-первых, снижается роль активности самого суда в процедуре банкротства. Суд уходит от несвойственных ему функций. Есть управляющий, он довольно жестко контролируется кредиторами и утверждения оценки ими достаточно, рассказывает эксперт.

Кроме того, вводится новая система электронных торгов голландским методом — не надо будет ждать пяти аукционов, чтобы понизить цену. Кредиторы на первом же собрании, утверждая начальную цену имущества, определяют и условия проведения электронных торгов, то есть минимальную планку продажи. К примеру, 80% от первичной. И дается срок — к примеру, месяц. После этого в публичном доступе на электронной площадке, государственной или частной, выставляется лот — от стула до предприятия как имущественный комплекс. Нет предложения? Цена снижается автоматически в режиме электронных торгов. Когда доходит до приемлемого для потенциального инвестора уровня — она фиксируется, но по этой цене объект не продается. Ждем новых предложений — выше. То есть от 100 рублей спустились до 40, но кто-то может купить и за 50. Цена разворачивается и двигается вверх. По опыту торгов, говорят эксперты, разворот может быть очень серьезным, цена иногда оказывается даже выше начальной. При этом в стране уже есть около десятка нормально работающих электронных площадок, частных и государственных.

— Все говорят — эта система должна заработать. Не надо будет ждать год, если имущество за месяц, несмотря на снижение цены, никому не нужно. В этом случае мы его или предлагаем кредиторам, или списываем на металлолом. Сроки должны сократиться очень сильно. Сегодня до начала первых торгов проходит 6−8 месяцев. В среднем по официальной статистике дело о банкротстве длится чуть больше года. Но это средняя температура по больнице, — говорит Игорь Ошуркевич. — В реальности, если имущество минимальное, нет автомобилей, недвижимости и т.п., срок будет около 8 месяцев. Если в банкротство заходит предприятие с мало-мальски значимыми активами — материалы, нереализованная продукция, станки, здания — средний срок будет уже два-три года. Так что средние цифры мы получаем за счет большого количества фирм без имущества.

Больная тема — финансовый вопрос

Беспокойство на определенном этапе подготовки законопроекта вызвали новые подходы назначения управляющих в делах о банкротстве — через автоматизированную систему.

— Новый закон предусматривает случайный выбор управляющих. Две основные причины прихода к этому — коррупционные дела и изучение мирового опыта. Везде в мире есть случайный выбор управляющих и это работает. Прозрачность повышается, — заверяет председатель Ассоциации по антикризисному управлению и банкротству.

Это тянет другую проблему — дела бывают разные. Можно заниматься банкротством фирмы с двумя столами, а можно — предприятия с тысячей сотрудников. Соответственно, и квалификация управляющего нужна разная.

— Рейтингование управляющих, которое у нас сегодня есть, на три категории в зависимости от численности сотрудников, не очень ложится в систему предприятий, которые у нас попадают в процедуру банкротства. Это может быть высокотехнологичное предприятие, где всего 50 сотрудников — и управляющий с минимальной категорией формально может туда заходить. Но квалификации у него не хватит. Мы понимаем, что, решая одну проблему, рискуем получить другую — попадание управляющего в дело, не подходящее ему по квалификации, при случайном выборе. Возможно, проблема решится с помощью программы, которая будет делать случайный выбор, — предполагает собеседник.

Противники закона говорят, что создаваемая Палата антикризисных управляющих, делая случайный выбор, якобы сможет «нажимать кнопку», подыгрывая конкретным управляющим.

— Сейчас уже есть прикидки по программному обеспечению, и мы приходим к тому, что, возможно, случайный выбор будет делаться автоматически — никому не придется «жать на кнопку». Есть технологии, есть блокчейн тот же. К примеру, при регистрации дела в суде автоматически запускается программа и компьютер в течение пяти дней выберет ту секунду, когда сделать этот выбор. Важнее решить вопрос, как сделать правильную выборку, чтобы дело соответствовало квалификации и не было ситуации, когда у одного управляющего 15 дел, а у второго — одно, аргументирует эксперт.

Больная тема — финансовый вопрос и вознаграждение управляющего. Сегодня закон этот вопрос не регулирует — идет отсылка на постановление Совмина. Готовящийся проект идет по тому же пути. Вознаграждение антикризисного управляющего сегодня — 1 базовая величина в день. Это 760 рублей в месяц, напоминает Игорь Ошуркевич.

— Причем это грязными. И если работает юрлицо, то с этой суммы еще платятся все налоги, аренда офиса, штат работников и т.д. Мы считали — директор рублей триста положит себе в кошелек. При этом управляющий, к примеру, занимается санацией госпредприятия, где директор, который был до него, который угробил предприятие, получал тысячи — две-три-четыре-пять! А от нас ждут эффективности: пришел на убитое предприятие, получил 760 рублей в месяц, а за твоей подписью — миллионы рублей и задача полностью поднять предприятие. И убивали его десятилетиями, а у тебя есть 2,5 года.

Сегодня в банкротстве крупные предприятия — к примеру, «Забудова», около 600 человек, — продолжает эксперт. — Это высочайшая ответственность. Да, есть возможность дополнительных вознаграждений. Но их должны согласовать кредиторы, потом суд. И это не срабатывает, мы на него даже не рассчитываем. Как при этом можно решить вопрос квалификации и необходимой численности управляющих?

Сегодня есть планы поменять эти подходы — уйти от базовой величины, привязать вознаграждение к средней зарплате по стране. И вместе с законом должно идти постановление о вознаграждении, уверен Ошуркевич. Без этого просто не получится создать предусмотренную законом Палату антикризисных управляющих, считает он.

Есть опасения и того, что на первом этапе действия нового закона управляющих может не хватать, и тут опять обостряется вопрос вознаграждения.

— Сегодня достаточно крупных консалтинговых компаний — они готовы заниматься вопросами санации, ресурсы есть, есть юристы, экономисты, бухгалтеры. Штат, готовый взять на себя какое-то не стоящее на ногах предприятие, и со всем своим знанием теории показать, что это работает на практике. Но не за 700 рублей. Им проще написать бизнес-план и получить 10 тысяч, — говорит собеседник.

В итоге на банкротстве зарабатывают все, кроме управляющего, — разводит руками он.

— Кредиторы нанимают адвокатов — у них один день работы стоит 300−350 рублей. Обязательно нужен оценщик. Оценка предприятия как имущественного комплекса у хорошей компании займет пару месяцев и стоимость работ по предприятию со средней численностью 50 человек,с недвижимостью, оборудованием, транспортом будет порядка 10−20 тысяч рублей. При этом минимум ответственности. Если предприятие в итоге продастся в десять раз дешевле оценки — не их проблема. А вся ответственность, все внимание контролирующих органов — на управляющем.

Фактор социальный и человеческий

В большинстве санаций госпредприятий управляющий работает лучше, чем предыдущий директор, уверяет Ошуркевич.

— Говорят — вы не специалисты, вы юристы-экономисты, куда вам шить одежду или производить яйца. Мы на своем опыте показываем — времена «красных директоров», которые знают на предприятии, где лежит каждый ржавый гвоздь, прошли. Топ-менеджер как минимум должен знать основы юриспруденции, бухучета, не говоря про маркетинг. 99% случаев доведения до банкротства — это человеческий фактор. Это нерадивое руководство. Это неправильные управленческие решения, незнание маркетинговой ситуации, отсутствие гибкости. Оставшийся 1% — внешние факторы. Приходит управляющий, который знает, что не надо работать на склад, не надо отгружать на неплатящие райпо или непонятным зарубежным покупателям, растить дебиторку и хвастаться при этом положительным балансом, хотя денег нет и зарплату платить нечем…

Еще один больной вопрос — судьба предприятий, которые поступают в банкротство с невыплаченными долгами по зарплате.

— В рамках процедуры банкротства погашаются эти долги на 10−30 процентов. А откуда взять деньги? Очень громкое показательное дело — банкротство обувной фабрики «ЛеГранд», где люди реально не получали два года зарплату до банкротства, не платили взносы в ФСЗН, что чревато не включением этого периода в стаж для начисления пенсии, — говорит собеседник.

Выплаты в процедурах банкротства незначительные, признает он. Глобальное решение этой очень острой социальной проблемы, особенно в регионах, — создание гарантийного фонда за счет отчислений предприятий.

— Да, это допнагрузка на работающие предприятия. Но отчисления мизерные — сотые доли процента от фонда оплаты труда. К примеру, ФОТ — 200 тыс, отчисления — около 20 рублей. Этот опыт очень хорошо работает в Великобритании, в Латвии, остальные присматриваются. Нам это нужно! Если предприятие попадает в банкротство с невыплаченной зарплатой, долг гасится из фонда за какой-то определенный промежуток времени, условно — за три месяца. При этом у трудового коллектива также появляется право подать на банкротство собственного предприятия, если долги составили свыше трех месяцев.

И наконец еще один вечный белорусский вопрос — контроль над деятельностью управляющего, отмечает председатель Ассоциации по антикризисному управлению и банкротству. Поэтому и пришли к созданию Палаты антикризисных управляющих.

— Сегодня контроль сводится к написанию на управляющего жалоб высококвалифицированными адвокатами кредиторов, должниками в департамент по санации и банкротству. Закон сложен, там немало пробелов, управляющие принимают решение, берут ответственность на себя и получают за это административки, даже если есть только формальные нарушения. А два привлечения к административной ответственности за год — лишение аттестата. В итоге управляющий — самая уязвимая категория, ему проще ничего не делать. Защищать его некому. Важно отделить пустые жалобы от реальных, от тех случаев, когда управляющий действительно нарушает закон. Пока по мелочам наказывают, крупные вопросы часто не решаются.