Сделайте мне приятно. Что может реанимировать экономику Беларуси
Все же живет в обывателе неизбывная надежда на чудо. Которое само, без усилий и жертв с его стороны, сделает его жизнь удобной и приятной. Или кто-то сделает. Со временем меняются объекты надежд, но суть — остается: кто-то должен ему, такому хорошему и послушному, счастье принести на тарелочке с голубой каемочкой. И не важно, кто: Бог даст, царь или боярин «с барского плеча», КПСС или президент. Обывателю всегда должны.
Все свободны
В 1991 году обывателю вбили в голову, что, во-первых, «Запад нам поможет» (точнее, оплатит наш отказ от коммунистической идеологии и согласие на развал СССР), и, во-вторых, что он, обыватель, всегда через голосование может поменять руководителей страны. Если у них не получается предоставить ему ожидаемое им счастье.
Сегодня эти мифы остались в головах лишь самых упертых эпигонов 1991 года. Да, Запад оплатил независимость Чехии, Польши, Венгрии, Балтии. Но дальше платить смысла не было: сами лезли… Да, Запад помогает. Если видит в этом свой конкретный интерес. Сегодня уже не столько политический, сколько коммерческий. (Украина, видимо, последний политический проект Запада на постсоветском пространстве). А интерес этот постепенно падает.
Демонтаж советской экономической системы, деиндустриализация, характерные для всего постсоветского пространства, сделали шансы создать тут хоть какой-то противовес Западу ничтожными. И одновременно снижают интерес западного бизнеса к региону.
Что же касается выборов, то до сих пор на Земле в государствах правили либо сила (в терминах Запада — «тоталитарные государства»), либо — деньги (в их терминах — «свободные демократии»). И в том, и в другом случае сегодня принято соблюдать определенные приличия: проводить выборы, иметь оппозицию и оппозиционную прессу, позволять обывателю время от времени выражать свое недовольство. Но сути это не меняет: реальная власть всегда принадлежала элитам, и к мнению населения везде прислушивается далеко не всегда. А на всем постсоветском пространстве выборы без выбора — обычная практика.
Это, конечно, не значит, что Запад бросил наш регион на произвол судьбы: здесь он неплохо зарабатывает. Одна импортозависимость и долларизация экономик чего стоит! И зависимость наших стран от Запада стоит сегодня на двух «китах»: технической отсталости наших экономик и их либерализации вследствие их открытости.
Техническое и технологическое отставание от Запада начало нарастать еще в последние годы советской власти. Пожалуй, с середины 70-х. А развал начала 90-х, вычеркнувший из развития экономик более 10 лет, превратил отставание в отсталость. Приватизация прекратить эту тенденцию практически не помогла: новые собственники, как правило, ориентировались на сиюминутную прибыль, стратегические инвестиции делались, разве что, в добывающих отраслях. Широкое применение импортной комплектации, закупки отдельных видов оборудования при сужении подконтрольных рынков отсталость компенсировать не могли.
Тем более, что на всем постсоветском пространстве накопление оставалось отрицательным: все вдохновенно проедали советское наследство, мало востребованное в новых рыночных условиях. Расчеты Владиславлева показывают, что зарплаты россиян в 2009—2010 гг. г. на треть обеспечивались нефтяной рентой, а еще на треть — в его терминах «масштабным недофинансированием», недозаложеннлой амортизацией и просто растратой советского наследства. У нас масштаб проедания был еще больше.
Сегодня мы уже мало представляем масштаб разрушения нашей экономики в 90-х. Прямые цифры мало о чем говорят, поскольку менялась, и существенно, реальная стоимость и доллара. А вот сравнение — говорит.
Так, например, в Швеции, стране, сравнимой с Беларусью по населению и структуре экономики, ВВП на душу населения в 2000 г. был в 24 раза больше, чем у нас. А в 2014 г. — только (только!) в 8 раз. При том, что доля оплаты труда в ВВП у нас колебалась около 70%, а в Швеции — менее 50%. (В развивающихся странах — 30−40%, в России — 45−50%). Что означает, что даже зарплаты конца 90-х, очень небольшие, по сравнению с объемами производства были необоснованно высоки. Тем более — потом.
Занятно, что первый помощник президента П. Капитуло в начале 90-х носился с идеей раздать акции предприятий трудовым коллективам. К счастью, идея не прошла. Поскольку все предприятия, и у нас, и в России, которые ее реализовали, быстро и эффективно разорились. А вот президент идею эту реализовал частично. Через выкачивание ресурсов из реального сектора на потребление. Как через завышенные зарплаты, так и через незаработанные расходы на социальную сферу.
Еще хуже ситуация с накоплением капитала. Ее источником всегда была прибыль. Госинвестиции, которые так раздражают наших либералов, на деле только частично компенсируют недозаложенную амортизацию, и к росту суммарного капитала почти не ведут. Так вот, доля прибыли в ВВП у нас — около 5%, в России — 30−35%, и А. Кудрин бьет тревогу: мало, рост выше 2% в год не обеспечить! Так что не удивительно, что накопленный капитал на душу населения у нас в 52 раза меньше, чем в той же Швеции. Причем там он почти весь ликвидный, а у нас в его состав включены и станки, полученные по репарациям после войны, и полуразрушенные корпуса. С таким уровнем накопления капитала масштабная модернизация и техперевооружение экономики заведомо невозможны. А значит — техническое и технологическое отставание от Запада — надолго.
Что касается либерализации. Конечно, она является неизбежным следствием открытости наших экономик. Что, в свою очередь, является следствием их небольших размеров. По-другому в мировую экономику не встроиться.
Однако за все в этом мире приходится платить. Открытость экономик, их либерализация привели к входу в них иностранного капитала. Причем не столько с производством, сколько с продажами. Соответственно, сузив и без того недостаточный для развития внутренний рынок для местного капитала. А иногда — и просто пиратствуя.
Например, в 2000-е, TissenKrupps и Outkumpu установили для СНГ цену на тонкий лист из нержавеющей стали на 20% выше, чем для ЕС. И ничего, платили. Не знаю, как сейчас.
Возможный рост производства на постсоветском пространстве просто задавлен импортом. Причем стоит отметить, что на старте роста и Япония, и Корея, и, тем более, Китай на свой внутренний рынок иностранные товары не пускали. И сегодня, чтобы войти на рынок очень многих стран, для машинотехнической продукции уже необходимо создавать там сборочные производства, жертвуя рабочими местами у себя.
Кто спасет утопающего
Конечно, речь не может идти о каком-то варианте «чучхэ». Это — путь в тупик. Даже импортозамещение промежуточной комплектации имеет ограничение: ценой и качеством произведенная в замещение продукция не должна снижать конкурентоспособность конечной. Но, планируя те или иные меры по выводу страны из кризиса, не учитывать негативные последствия либерализации или отсутствия в стране накоплений и просто капитала совершенно необходимо.
Не усматривая наличия внутри страны ресурсов не то чтобы для роста экономики, но даже для поддержания уровня жизни населения, власть сегодня уповает на приход иностранного капитала с инвестициями и технологиями и на инновации, которые могут создать в экономике новые сектора и новые экспортопригодные товары.
Давно уже уповает. Но результатов нет. Да и быть в сложившихся условиях не может.
О необоснованности надежд на приход в значимых объемах иностранного капитала я уже не раз писал. Да, в мире много денег, которые ищут себе применения. Если у капитала есть свои объемы сбыта — ему нет нужды идти в Беларусь: конкуренцию за такой капитал мы уже проиграли. Если своих объемов нет — требуется проект, в который можно вложиться. Но тогда необходимо предъявить проект, бизнес-план, гарантии. Ничего этого у нас нет. Так куда идти этому капиталу?
Надежды на спасительную силу инноваций столь же нелепы, как и на приход иностранного капитала. Проблема в том, что догоняющее развитие намного менее капиталоемко, чем инновации: известно что и как делать. Времена Белла и Эдисона, блестящих одиночек, давно прошли, сегодня инновации — продукт системной работы. И венчурных инвестиций, инвестиций с высоким риском. Это ведь не случайно, что 80% объема трансфера технологий, как и инноваций, идет между США, ЕС и Японией: там есть кому их проинвестировать, взять на себя часть рисков. Не случайно наш Президент говорил о том, что большая часть наших «инноваций» инновациями вовсе не являются, лишь повторяют иностранные разработки. Патентов же вообще практически нет.
Подавляющая часть инноваций сегодня рождается в рамках системной работы, включающей теоретические разработки (как правило, в университетах), НИРы, ОКРы, подготовку производства, освоение серийной продукции, создание системы продвижения продукции на рынки. Каждый из таких этапов весьма капиталоемкий и никаких гарантий успеха не дает. Потому не случайно, что плодами инноваций могут в полной мере воспользоваться только очень крупные фирмы либо стоящие как бы в стороне крупные финансы.
Конечно, освоение инноваций удобнее проводить там, где есть производственная инфраструктура, ОКР проводить под конкретные технологии, разбрасывать через гранты части НИРов, разработок, а то и ОКРов по субподрядчикам, всемерно ускоряя процесс. Участвовать может очень много организаций и специалистов. Такая среда есть только в развитых странах. Остальным могут доставаться отдельные гранты. Часть таких грантов попадает и на постсоветское пространство, поддерживая нашу науку.
На что в такой системе может рассчитывать Беларусь? Системы продвижения продукции на рынки нет. Производственной инфраструктуры, способной обеспечить быстрое освоение производства продукции на современном уровне нет. Опыта в подготовке современного производства нет. Работать в кооперации не умеем. Базы для нормального проведения ОКРов тоже нет. Раньше имели неплохую базу для разработок, с советских времен остались без применения много НИРов, есть еще достаточно квалифицированные кадры. Уже — очень мало, и те вписаны в иностранные программы. Так про какие инновации, как основу выхода страны из кризиса, нам шумят правительственные витии?
Да, в участии в мировом инновационном процессе мы заинтересованы. Это позволяет нашим специалистам быть, по крайней мере, в курсе. Соответственно, корректировать образовательный процесс. При случае — получать неплохие результаты в боковых ответвлениях основных инновационных процессов. Но для экономики страны инновации пока большого значения иметь не могут. Мы просто-напросто не готовы. Проблемой дня у нас остается догоняющее развитие. С которой мы не справляемся. И «прыгнуть» через этапы развития не получится.
Наша проблема в другом. Мы уже почти потеряли советский научный потенциал. Оставшийся — раздерган по иностранным программам, ввязан в них. Наша Академия наук имела смысл как часть организации науки в СССР. Ее ученые работали в тесной кооперации с Москвой, Киевом, Новосибирском, другими научными центрами. Организовать системную работу по любой серьезной проблеме уже затруднительно, нет нужного набора специалистов. Исчезли или деградировали и основные потребители научного продукта — отраслевые НИИ. Зато многие ученые работают по формуле Ландау: «Наука есть способ удовлетворить любопытство отдельных лиц за счет государства». Как бы, пока будем подтягивать производственную инфраструктуру, вымучивать структурные реформы в экономике не потерять и остатки нашего научного потенциала.
Научный потенциал страны давно нуждается в срочном реформировании. Но ведь даже концепций таких реформ нет. Есть мнение, что «белорусская наука уже умерла, но нет денег ее достойно похоронить». Но наши ученые вполне достойно смотрятся как участники иностранных программ. Значит — шансы еще есть, пусть и небольшие. Как бы за разговорами об инновациях не потерять здесь и то немногое, что еще осталось.