Гендиректор "Керамина" - о высокой конкуренции, дорогом газе и барахлящих МАЗах
Ведущий производитель керамической плитки и сантехники «Керамин», переживший несколько лет назад национализацию, сейчас пытается выстроить новую модель экспортной стратегии. Доля Россия должна упасть до 50% за счет роста на более стабильных рынках. Как будут претворяться в жизнь эти планы, почему господдержка развращает и как выжить в кризис — эти темы легли в основу беседы с генеральным директором «Керамина» Александром Яновским.
— Спрашивайте, что вас интересует. У нас все хорошо, нет проблем, — задает начало разговора Александр Владимирович.
— Да ладно, нет проблем.
— А какие?
— Дорогой газ.
— Это не проблема, это беда, — гендиректор «Керамина», кажется, настроен сразу же переходить к острым вопросам. — Мы покупаем сегодня газ по ценам, которые выше не только чем [у конкурентов-производителей] в России, но и Европе. С октября прошлого года имеем небольшую льготу. Раньше покупали газ по 323,5 доллара за 1 кубометров. Сейчас — 270. Но сегодня эта почти на 100 долларов выше, чем у европейских производителей. Мы часто общаемся с коллегами из Италии, Германии, Чехии и они не понимают, откуда такая цена. Я, честно говоря, тоже. К сожалению, за последние 5 лет мне никто не ответил на этот вопрос.
— Говорят, во всем виновато перекрестное субсидирование. Промышленность покрывает затраты населения…
— Мне кажется, в этом есть доля лукавства. По моим оценкам, цена в таком случае должна быть около 200 долларов. Но я думаю, что дополнительная маржа энергетиков идет на финансирование других государственных нужд.
Кроме газа, электроэнергия у нас в 2 раз дороже, чем в Европе и России. 13 евроцентов против 5−5,5 евроцентов за 1 кВт*ч. В Беларуси за последние 10 лет в развитие электроэнергетики вложены колоссальные деньги. Почему у нас цены не упали, а увеличились, я не понимаю. Потому что 10 лет назад 1 кВт*ч [для промышленников] стоил 11 евроцентов. Любые инвестиции должны улучшать ситуацию, а у нас она ухудшилась.
Кроме того, цена в энергетике привязана к доллару. Как налог на недвижимость и землю. Почему мы так не любим наш белорусский рубль?
В 2014 году энергетика в себестоимости нашей продукции составляла 19,5%, а минувшей зимой — 33%, сейчас — 29%. У нас непрерывный режим работы печей. Мы их остановить не можем. Но чтобы оставаться конкурентным, надо быть в одинаковых условиях с конкурентами.
— А кто основной конкурент «Керамина»?
— Россия. Мы уступаем им в ценах на газ в 4−5 раз, в 2 раза по электроэнергии. За 2 года продажи на российском рынке упали на 24%, а мощности остались. Поэтому российские производители ломанулись на другие рынки СНГ, где мы тоже работали, и обвалили все цены, потому что они работают с другой структурой себестоимости. Мы вынуждены были вслед за ними снижать цены. Если брать экспорт, то наша средняя экспортная цена в долларах упала на 30%. Только за счет снижения доходности можно пытаться выживать в неравной борьбе с нашими основными конкурентами.
— На другие рынки не пытались выходить, чтобы не зависеть от одной России?
— Мы ставим задачу уменьшить долю России в экспорте, которая в прошлом году выросла до 84%. По итогам 4 месяцев этого года доля Россия — 73%. Добавилась Сербия, Венгрия. Вернулись в Кыргызстан, Азербайджан, Украину, откуда в прошлом году мы были вынуждены уйти. Три года хорошо работаем с Прибалтикой. Вошли в литовскую сеть Senukai и латвийскую Depo.
Правительство ставит задачу действовать по экспортной формуле 33/33/33. Сейчас активно прорабатываем рынки стран так называемой «дальней дуги». Но мы ставим задачу снизить долю РФ до 50%. Если у нас еще 50% будет евро и доллары, то это будем другая экономическая ситуация. Сейчас как раз ищем стабильные рынки.
— Европа подходит под определение стабильный рынок?
— Конечно подходит. Мы очень хотим попасть в Старую Европу. Но там рынок устоявшийся уже десятилетиями. Привычные поставщики и покупатели. Во-первых, надо чтобы тебя кто-то свел. Просто так с улицы ты не придешь. Казалось бы, всем нравится цена, нравится качество, нравится дизайн. Но чтобы нас поставить на полку, надо кого-то убрать с этой полки. А как вывести «если еще мой дед с его дедом работали». Если в Восточной Европе прибыль для людей все еще первостепенна, то в Старом Свете — на первом месте отношения. Ну и что рентабельность продаж может быть на 2 процентных пункта выше.
С IKEA сейчас общаемся. Проходили аудит, анкетирование. Среди вопросов был про использование рабского труда детей. (Улыбается.) Но говорят, чтобы туда зайти, надо потратить года два. Долго заходили в России в Leroy Merlin. Но зашли. Хотелось бы больше [продавать], но пока хотя бы так. Сейчас нам пообещали, что будут приглашать участвовать в тендерах для поставок в Европу. Надеюсь, у нас все получится.
— Говорят, что белорусская плитка в Европе просто неконкурентоспособна по качеству и дизайну.
— Кто такое говорит? Тот кто говорит, что он себе не купит плитку дешевле 100 евро, потому что это ниже его достоинства, тот все равно нас не купит. Мы особо не переживаем. В профессиональной среде мы слышим лестные отзывы. У нас качество ничем не отличается от Porcelanosa или Kerama Marazzi. Я был на этих заводах и видел.
У нас создан центр современного дизайна. 15−20 новых коллекций выдаем каждый год.
— Давайте перейдет к белорусскому рынку, где вы в лидерах. Насколько он важен для вас?
— Свой рынок мы держим и, надеюсь, никому не отдадим. Мы тут живем и можем управлять экономикой. В 2015 году белорусский рынок плитки и сантехники упал на 14,5%. Мы — на 1,5%. При этом наша доля в плитке выросла с 36,9% до 42,2%, сантехнике — с 54% до 60%.
Можно констатировать, что падает и покупательная способность. В наших магазинах стоят счетчики, по которым видно, что проходимость снизилась на 20%. В физическом объеме по итогам 4 месяцев мы упали на 7%. Если помните, в январе 2015 года после очередной девальвации был ажиотаж. А в целом работаем сейчас в режиме продаж на уровне прошлого года.
Радует, что улучшилась структура продаж. У нас коллекционка стала лучше продаваться.
На белорусском рынке мы имеем неплохую доходность, мы с завода отдаем продукцию сразу в розницу (состоит из 20 магазинов), работаем без посредников. Хотим расширять свою розницу, увеличивать долю. Мы продаем продукцию сразу с дизайн-проектом, содержим для этого достаточный штат дизайнеров, чтобы не возникало очередей в магазинах. На своих складах имеем 1,5−2 месячный запас, чтобы не возникало случаев, когда человек что-то выбрал, а этого нет на складе.
— Вы похвастались, что продажи коллекционной продукции выросли. За счет того, что строительство сократилось, куда идет ваш эконом-сегмент?
— В том числе. Но мы делаем коллекции, которые действительно хорошо воспринимаются рынком. Доля инновационной продукции составляет 41%. И эта доля постоянно растет. Если убрать строительный сегмент, который мы делаем, чтобы обеспечивать стройки, а так там нет ни экономики, ни вида, то доля новой продукции составит свыше 80%.
— Жилье с господдержкой делают из отделочных материалов, на которые противно смотреть, страшненькая плитка…
— Мне тоже кажется, что здесь не совсем все правильно. Потому что человек или сразу, или год поживает и насобирает [денег], все равно сбивает эту плитку и идет покупать новую. Вы либо вообще не делайте, либо согласуйте с человеком и сделайте нормально. Мне непонятно, зачем надо лепить гадость, чтобы он потом пришел это и отодрал. Но стройка меняется. Есть компании, которые строят мапидовские панельки, где используют коллекционную плитку.
— Как изменился «Керамин» с момента изгнания с завода семьи Анатолия Тютюнова?
— Во-первых, я с уважением отношусь к семье Тютюнова. Хотя с ними хорошо не знаком, несколько раз только общался с Анатолием Дмитриевичем в бытность его вице-премьером. Я считаю, что этот завод построил он. Это его детище. Раньше это был никакой заводик по производству кровельных материалов. А Анатолий Дмитриевич сделал его в том виде, в котором он существует сегодня. Мы добавляем линии, новые технологии. Надеюсь, мы его не испортили с тех пор, как Анатолий Дмитриевич ушел на пенсию.
— Сколько акций сейчас принадлежит государству?
— 75%. Остальные — у 2500 акционеров [физических лиц, бывших и нынешних работников].
— Среди них Тютюновы есть?
— Нет. Они свои акции продали.
— Чем они сейчас занимаются?
— Понятия не имею.
— Сколько сейчас составляет средняя зарплата на «Керамине»?
— Средняя зарплата у нас в пределах 8,4−8,6 млн рублей. Она не меняется уже два года. Мы все с 2014 года находимся в состоянии кризиса. Еще, слава Богу, не уменьшили, но и увеличь источников пока нет. Начнет подниматься рынок, будем увеличивать. Что касается соцпакета, то к отпуску доплачиваем на оздоровление, снизили стоимость питания для работников, привели в порядок бытовые условия. Впрочем, человек всегда в чем-то остается неудовлетворенным. На мой взгляд, каких-то глобальных проблем на заводе нет. Я каждый день 2−3 раза прохожу по цехам. Мне вопросов не задают. Каких-то проблем, которые требуют моего участия, не вижу. И, в принципе, у нас у каждого [руководителя] открыта дверь.
— От кого вам в 2012 году поступило предложение возглавить «Керамин»?
— Анатолий Иванович Ничкасов, который тогда был министром архитектуры и строительства, позвонил и спросил, сколько я еще буду валять дурака. Просто к тому времени прошло два года, как я ушел с «Амкодора». Но у меня, в принципе, была нормальная работа. Может быть, масштабности стало не хватать. Поэтому и согласился. До «Амкодора» в 90-х был замгендиректора «Гомельдрева», лучшего в те времена завода в деревообработке.
— А где валяли дурака?
— Есть такой замечательный собственник «Белгазавтосервиса» Михаил Андреевич Супрунович. Он сказал, приходите и делайте что хотите. Я и делал, пока не забрали.
— Почему ушли с «Амкодора»?
— Слушайте, мое глубокое убеждение, что директор на одном месте должен быть 5−7 лет. Дальше либо выше, куда я не стремился, либо по горизонтали. Острота впечатлений сглаживается, ты начинаешь бронзоветь и думать, что все уже сделал. У меня остались замечательные отношения с Александром Васильевичем Шакутиным, мы с ним дружим лет 30. В 2008 году я собирался покинуть «Амкодор», но тут случился известный обвал, поэтому мы договорились, что как только вернемся на докризисные объемы, он меня отпустит. Поэтому в августе 2010 года я ушел с «Амкодора».
— Вы проработали и в частном, и в государственном секторе. Где вам комфортнее?
— Я считаю, у нас в органах госуправления существует излишняя опека директорского корпуса. Настолько вмешиваться в дела предприятия, как это пытаются сделать разные начальники, так делать не надо. Чтобы принимать правильные решения, здесь надо жить. И у каждого предприятия ситуация своя. Во всем мире предприятие принято оценивать по двум показателям: рост продаж и рост прибыли. Только два эти показателя характеризуют, живое ли предприятие, востребована ли продукция людьми и так далее, а все остальное заложено внутри. Не надо от меня требовать, как я это получу, как сэкономил энергетику, как сэкономил светлые нефтепродукты, как занимаюсь импортозамещением.
— Какая у «Керамина» чистая прибыль по итогам 2015 года?
— Выросла до 88 млрд рублей, по первому кварталу этого года мы имеем порядка 16 млрд прибыли. Но мы 4 месяца списывали затраты на модернизацию кирпичного завода, поэтому прибыль небольшая. Надеюсь, что в этом году прибыль будет больше чем в 2015 году.
— А зачем вам кирпич? Что он даст для экономики?
— В структуре [производства] он занимает только 3%. Но «Керамин» начинался с кирпичного завода. Это как память, можно сказать. Мы убрали две старые печи, купили одну новую. Сделали все для того, чтобы получить хороший облицовочный кирпич, которого у нас сегодня нет. При той энергетике, которая есть, а ее доля в себестоимости кирпича еще выше, невозможно получить прибыль на экспорте. При продаже кирпича очень много решает и логистика. Поэтому хотелось сделать продукцию, с которой мы в Беларуси ни с кем не будем конкурировать.
— Кстати, вот вспомнил, что раньше обсуждалась возможность привлечения на «Керамин» инвестора, который бы обладал своим газом.
— Мне сегодня предлагают варианты в России. Но как я его сегодня сюда подведу? Кто мне разрешит? В Беларуси есть монополия в этом вопросе.
— Ну «Керамин"-то наверняка мог бы пролоббировать свои интересы в части господдержки по энергетике, получить кредитные ресурсы на развитие в рамках госпрограмм?
— Я вообще-то против господдержки. На мой взгляд, государство должно финансировать общие для страны объекты: АЭС, дорожная инфраструктура, трубопроводная и др. Я не знаю примеров успешных инвестпроектов с господдержкой. По крайней мере, в тех знаковых, которые на слуху, ничего не получилось. Потому что деньги, которые сваливаются с неба, еще никому счастья не приносили. Это мое глубокое убеждение, которые вы можете разделять или нет. Но я так всегда говорил. Удивляет, что сегодня у тех, кто пытается считать деньги и жить на свои, еще больше забирают.
«Керамин» сегодня обходится своими деньгами. Мы не попали в кредитную ловушку. Я считаю в нашей стране можно взять кредит под такие [высокие] проценты один раз, и потом никогда не рассчитаться. Когда нашим зарубежным партнерам называешь ставки, они не понимают, что это такое. У нас нет задолженности ни перед бюджетом, ни по энергетике, по которой мы почему-то должны платить предоплату. Мне почему-то аванс никто не выдает за мою продукцию. Долги только перед поставщиками, многолетники партнерами, но мы потихоньку их уменьшаем.
— Вам никто не говорил, чтобы вы нетипичный директор для госпредприятия?
— Почему нетипичный? Да я вас уверяю, все думают совершенно также как я. Я человек пожилой, молодежь может [чего-то] боится. Но я эту позицию высказываю уже 20 лет. И в принципе с ней все соглашаются. Даже большие чиновники.
— И последний вопрос. С высоты ваших 25 лет управления крупными предприятиями, что не так с нашей промышленностью, теми же гигантами машиностроения?
— Я бы посмотрел на то, что мы делаем. И если мы не сможем сделать на том уровне, на котором делает Европа, то я бы за такое не держался. Я сейчас скажу гадость. У нас на заводе сегодня есть 4 машины неМАЗ: 2 самосвала MAN и 2 тягача Renault. Машины работают больше семи лет. Кроме ТО и резины эти машины больше ничего не потребовали. Когда мы пару лет назад покупали последние МАЗы, то с первого месяца начали тратить деньги на запчасти и все остальное. Если мы в автомобилестроении, как говорят японцы, отстали навсегда, если мы не можем делать так, как «Скания», «Мерседес» или «Вольво», то на прежние объемы МАЗ никогда не вернется. Такое огромное предприятие не может быть сегодня экономически эффективным, если будет работать на тех объемах, которые есть сегодня. Это нереально. Это классика экономики. Надо посмотреть на ситуацию иначе. Если мы сегодня не можем делать некие готовые конечные изделия, то можем нам сесть к «Мерседесу» или «Вольво» на комплектацию? Я бы сегодня искал некие новые ниши, где мы были востребованы. Не рваться к готовой продукции. Ну и надо меньше опекать директоров. О чем я говорил выше. Я каждый день по 20−30 бумаг расписываю от вышестоящих госорганов. Это отвлекает не только меня, но и массу сотрудников.
