Реальный сектор. Рельсы в никуда

• Александр Обухович, TUT.BY

 

В СССР проспали технологическую революцию начала 1970-х (изменение структуры промышленности, выделение массы высокотехнологичных межотраслевых малых предприятий). На этом этапе на Западе колоссально выросла роль промышленной кооперации, крупные концерны сбросили все непрофильные или недостаточно загруженные технологические операции. Даже США такая перестройка промышленности далась непросто: выросла безработица, захирели было промышленные центры Севера и Северо-Востока (позже они возродились на новой структуре занятости, торгово-офисного типа, причем доля промышленных рабочих там уже не восстановилась), массы людей были перемещены на небольшие промышленные предприятия Юга и Запада, часть устаревающих производств были вынесены за пределы США. Структура советской промышленности осталась на уровне 1950-х, каждое крупное предприятие жило "натуральным хозяйством", сравнительная с Западом эффективность производства и инвестиций падали на глазах. Разрыв в производительности труда стал расти. В политике, в рамках "холодной войны", это привело к рейгановским "звездным войнам" и бескомпромиссной борьбе Запада с "империей зла". Это добило загнивающую советскую промышленность.

 

Небольшая, но характерная деталь. В докладе ЦРУ Р. Рейгану, обосновывавшему экономическую эффективность "звездных войн", отсутствие безработицы в СССР характеризовалось как фактор, резко снижающий эффективность и производства, и инвестиций.

 

Вторая технологическая революция (глобализация) началась на Западе в период развала СССР. На этом этапе многие промышленные концерны оставили у себя только часть инженерных служб, сборку, опытное производство и маркетинг. Возникло множество консалтинговых и инжиниринговых фирм, при кураторстве которых начался процесс выноса производств в страны с более дешевой рабочей силой. По сути, выносимые производства эти фирмы и содержали. То, что на Западе называлось "постиндустриальным обществом", на деле означало такую международную организацию разделения труда, когда, для условного "завода", "заводоуправление" находилось на Западе, а "цеха" - в странах "третьего мира". Соответственно распределялась и совокупная прибыль: "цехам" никогда не выделялось прибыли больше, чем требовалось для простого воспроизводства. За средствами на модернизацию им опять приходилось идти на Запад.

 

Страны СНГ вторая технологическая революция тоже не затронула: все были заняты приватизацией и переделами собственности. Структура промышленности осталась почти советской. Создаваемые в последние годы частные небольшие высокотехнологичные предприятия, соответствующие западным вариантам времен первой технологической революции, "погоду" пока не делают, хотя и развиваются вполне успешно. В целом разрыв в производительности труда стран СНГ и США стал почти таким, каким был в начале 1930-х. Тогда для преодоления разрыва пришлось ввозить и предприятия "под ключ", и кадры. В открытой экономике это невозможно: для ввезенных предприятий не будет рынков сбыта, потребности сегодня закрывает импорт. Сегодня странам СНГ в современной западной организации производства места нет: чтобы иметь у себя "заводоуправление", кроме денег, нужно контролировать рынки и иметь мощные инженерные службы. Для того чтобы иметь у себя "цеха", требуется логистика, подготовленные кадры и производственная инфраструктура. Да еще и выиграть конкуренцию за это право у Китая, Индии, Мексики. Которые в этих направлениях очень серьезно продвинулись.

 

 

Я не понимаю тех наших экономистов, которые говорят об "экономике услуг" на Западе как об образце для нашего подражания. И без того доля услуг в ВВП Беларуси – 41,7%. Но у нас нет и быть не может таких объемов финансовых услуг, как на Западе. Поскольку нет таких финансов. Нет притока доходов от зарубежных инвестиций, возможностей поддерживать монопольно высокие цены на свою продукцию, нет таких личных и пенсионных накоплений. А все это распределяется и перераспределяется внутри их экономик в том числе и в виде спроса на услуги. Без существенного роста доходов в реальном секторе у нас не может быть и роста объемов услуг, где спрос сегодня очень не намного опережает предложение. Развитие экспорта услуг, транзита, туризма конечно, необходимо, но большого прироста числа рабочих мест дать сегодня не может.

 

Шанс на ликвидацию отставания руководители нашего государства (как, впрочем, и российского) увидели не в структурной перестройке экономики по современным лекалам, не в ускоренной модернизации производственного аппарата, а в переводе экономики "на инновационные рельсы", в освоении производства "наукоемкой продукции" и "высоких технологий". А тяжелую и малоблагодарную работу по модернизации имеющегося производственного аппарата предполагается возложить на иностранных инвесторов. Они и "высокие технологии" в страну принесут, и за свой счет текущую модернизацию оборудования проведут.

 

Только вот не приходят такие инвесторы в значимых для экономики страны масштабах ни к нам, ни в Россию. И рельсы инновационные все чаще даже уложить некуда.

 

Сегодня на рынке сформировалось два основных типа "наукоемкой продукции": производство инженерных услуг, включая разработку софта, и производство, использующее новые технологии собственной разработки.

 

Да, на мировом рынке востребовано производство инженерных услуг под современное оборудование и широко используемые технологии. Да, образовательный уровень наших инженеров позволяет им выполнять эти работы. Но современными оборудованием и технологиями они, в массе, не владеют и даже их не видели. Поэтому, за исключением создания программного обеспечения, широкого применения производство и экспорт инженерных услуг не находят.

 

И с производством программного обеспечения тоже есть проблемы. При анализе цены на один из видов немецкого оборудования выявилась любопытная картина. Там использовалось программное обеспечение, создание которого в наших условиях стоит 5000-6000 долл. На Западе, по оценке, такой объем работы стоит 15 000-20 000 долларов. В стоимость оборудования программное обеспечение немецкой фирмой было включено по цене 43 000 долларов. Как правило, поставка ПО без контроля за производством конечного продукта, его использующего, есть форма косвенного финансирования фирм (в подавляющем большинстве – западных), производящих этот конечный продукт.

 

Малопродуктивен для страны и вариант с разработкой в наших НИИ элементов технологий с последующей продажей их на Запад или в Китай. Как ни считай, такая продажа никогда не возместит затрат государства на высшее образование участников разработки и на содержание науки: если конечный научный продукт не потребляется внутри государства, всякое финансирование науки превращается в финансирование чужих бюджетов. Так государства не богатеют. Неудивительно, что Запад всячески поощряет такое "офшорное" производство научно-технического продукта: экономятся их бюджеты, появляется возможность отбирать и импортировать подготовленные кадры и технологический разрыв с такими странами-поставщиками технологий и инженерных услуг только нарастает. Неудивительно, что руководитель одного из американских концернов так прокомментировал создание "Роснано": "Ну, пусть исследуют. Внедрим мы все равно быстрее". И что филиалы и СП научно-технического профиля зарубежных концернов превратились, по заявлениям российских ученых, в рекрутинговые агентства. Где персонал из СНГ просматривают, оценивают – и вывозят. В одних США сегодня не менее 200 000 инженеров и ученых из СНГ. А только стоимость их подготовки никак не меньше 7-8 млрд долларов. Не говоря о стоимости результатов их работы. Такой вот подарок "богатого" СНГ "бедному" США.

 

Что касается создания "наукоемких производств" (точнее говоря, производств на базе разработок прикладной науки), то это – инвестиции очень затратны и с очень высоким риском. Как правило, наши НИИ располагают только результатами НИРов. Выполнены они были еще в 1970-1980-е годы, рассчитаны на освоение производства на имевшемся тогда оборудовании. В общей стоимости освоения производства НИР и так в среднем занимает не более 5%, остальное – ОКР и доработка технологии. Это – по имеющимся на производстве базовым технологиям. Если же их нет – стоимость НИРа сводится к 1-2% от стоимости затрат, необходимых для освоения выпуска новой продукции. И такие инвестиции приходится делать без гарантий их окупаемости и по весьма приблизительным оценкам перспективности сбыта новой для рынка продукции. А венчурных фондов нет, как нет и методик оценок рисков таких инвестиций. И даже неплохая разработка, реализованная в производстве на оборудовании 1970-х годов, имеет мало шансов стать конкурентоспособной. Соответственно, и создание производств на базе новых, собственной разработки, технологий, сегодня на просторах СНГ – экзотика.

 

Таким образом, "путь хайтека" для страны оказывается таким же мифом, как и "гайдарономика" с ее верой в созидательную силу "невидимой руки рынка". Оба эти пути ведут к полуколониальному статусу страны, ее ограблению более успешными конкурентами.

 

 

Но если богатая Россия в потугах модернизации тратит громадные средства то на "Роснано", то на Сколково, то на безумные "научные" проекты типа запуска "вечного двигателя" в космосе, то мы и этого себе позволить не можем. Там, правда, до конкретных исполнителей доходит лишь 10-15% выделенных государством средств, остальное "распиливается" по дороге. Но даже это позволяет поддерживать жизнеспособность хоть некоторых учреждений прикладной науки. У нас же новые идеи нашего нового правительства вызывают даже не возмущение – просто оторопь.

 

Идут разговоры (пока – разговоры!) о передаче учреждений прикладной науки в состав концернов и крупных предприятий. Якобы с целью приближения науки к практике и для повышения инновационного потенциала нашего производства.

 

Но, во-первых, только самые крупные мировые концерны в состоянии содержать подразделения прикладной науки. Для остальных это просто-напросто нерентабельно. Наши концерны и промышленные гиганты, по мировым меркам, предприятия по размерам весьма средние. А что сделает директор с подразделением, которое ему навязали и которое нерентабельно, – объяснять, я думаю, не надо.

 

Во-вторых, "в одну телегу впрячь не можно…". Конфликт между научным подразделением, исходящим из логики развития науки, и производством, озабоченным почти исключительно проблемой текущего выживания, абсолютно неизбежен. Догадайтесь, кто победит в этом конфликте?

 

В-третьих, американская лаборатория или наш НИИ хороши тем, что к ним за помощью могли обратиться абсолютно любые предприятия, наши и зарубежные. Хотел бы я видеть, как за научно-технической помощью на МТЗ или МАЗ обратится Мозырский или Лепельский завод. И какой ему выставят счет.

 

Идея раздать наш потенциал прикладной науки по предприятиям могла родиться только у правительственных чиновников. Они все равно не знали, как управлять этим потенциалом. А так – спихнули директорам, подшили их очередные отчеты – и нет проблем.

 

Имеющимся у нас остаточным советским научным и образовательным потенциалом еще нужно суметь воспользоваться. Но это – часть нашего национального капитала. И что правительство не умеет им пользоваться – еще не значит, что его можно уничтожать.

 

Но надежды правительства на "большой скачок" на базе "высоких технологий", "хайтека" тоже иллюзорны. Не любит экономика больших скачков. Да и для прорыва в экономике страны на базе "наукоемкой продукции" нет пока особых оснований.