Трофейное дело. Почему Сталин посадил самую популярную советскую певицу?
74 года назад, в июне 1946 года, в СССР началось следствие по знаменитому «Трофейному делу», открытому по личному указанию Сталина. Официально расследовались злоупотребления служебным положением среди генералитета. Однако большинство историков полагает, что у кампании была другая цель — «свалить» Жукова. Одной из «попутных» жертв оказалась известная певица Лидия Русланова, пишут «Сибирь. Реалии».
«Распространяла клевету о советской действительности»
Муж Руслановой, герой обороны Москвы и взятия Берлина генерал-лейтенант Владимир Крюков был близким другом маршала Георгия Жукова. Его арестовали по «трофейному делу» в сентябре 1948-го. Одновременно с ним взяли и Лидию Русланову, которая находилась в те дни в Казани.
«Папа знал, что скоро придут и за ним. Они ведь с Георгием Константиновичем дружили с 20-х годов, а мама, в свою очередь, дружила с женой маршала — Александрой Диевной, а я с их девочками — Эрочкой и Эллой, — вспоминала в интервью изданию „7 дней“ приемная дочь Руслановой Маргарита Крюкова. — Маму арестовали в один день с папой, в Казани, — она собиралась лететь ранним самолетом в Москву. Впрочем, им-то она и полетела — только уже с конвоем, доставившим ее прямо на Лубянку. При маме был и оставался всю тюремную эпопею гастрольный чемоданчик с концертными платьями. В них мама давала концерты перед заключенными. А еще в чемоданчике лежали две пары туфель, купленных в Казани для меня, — их передали нам через окошечко на Кузнецком мосту. Квартиру в Лаврушинском опечатали в тот же час, как увели отца… На допросах папу и остальных генералов истязали до невменяемого состояния, из них буквально крюками выдирали куски мяса… Маму, конечно, по-своему мучили — часто сажали в карцер и не давали спать. Никакого компромата на Жукова от Руслановой получить не удалось. Также мама отказалась подписать документы о том, что ее муж — враг народа».
Русланову обвинили в том, что она «распространяла клевету о советской действительности и с антисоветских позиций осуждала мероприятия партии и правительства», а также «занималась присвоением трофейного имущества в больших масштабах». Поэтому во время допроса Руслановой следователя майора МГБ Гришаева особенно интересовало происхождение коллекции бриллиантов и живописи, найденных во время обыска.
— Дополнительным обыском в специальном тайнике на кухне под плитой в квартире Вашей бывшей няни Егоровой, проживающей на Петровке, 26, были изъяты принадлежащие Вам 208 бриллиантов и, кроме того, изумруды, сапфиры, жемчуг, платиновые, золотые и серебряные изделия. Почему Вы до сих пор скрывали, что обладаете такими крупными ценностями?
— Мне было жаль лишиться этих бриллиантов. Ведь их приобретению я отдала все последние годы! Стоило мне хоть краем уха услышать, что где-то продается редкостное кольцо, кулон или серьги, и я не задумываясь покупала их…
— А где вы брали деньги?
— Я хорошо зарабатывала исполнением русских песен. Особенно во время войны, когда «левых» концертов стало намного больше. А скупкой бриллиантов и других ценностей я стала заниматься с 1930 года и, признаюсь, делала это не без азарта.
— С неменьшим азартом вы приобретали и картины, собрав коллекцию из 132 картин, место которым в Третьяковской галерее.
— Не стану отрицать, что и приобретению художественных полотен я отдавалась со всей страстью.
Следствию, однако, не удалось доказать, что среди найденных при обыске произведений живописи были трофейные картины. Истинная причина ареста крылась в других строках дела: «установила связь с одним из военачальников, претендующих на руководящую роль в стране» и «ведет вместе с ними подрывную работу против партии и правительства». 28 октября 1949 года Русланову приговорили к 10 годам исправительно-трудовых лагерей.
«Какой только ерунды не приходится читать»
В те годы Лидия Русланова пользовалась невероятной популярностью у публики в СССР, и история ее заключения мгновенно обросла множеством легенд и баек — распространяемых преимущественно бывшими заключенными, и, как правило о том, как именно для них прямо в бараке пела Русланова. Пела, конечно же, не что иное, как знаменитые «Валенки» — те самые, что еще недавно исполняла на ступенях разрушенного Рейхстага. Многие из этих баек со временем перекочевали и в историческую литературу.
15 лет назад в одном из региональных СМИ иркутский журналист Берт Корк опубликовал воспоминания жителя поселка Изыкан, который якобы отлично помнит, как Лидия Русланова участвовала в строительстве здания клуба, а 7 ноября 1949 года, в день открытия, дала в нем концерт. Автор отыскал и некую Зою Фролову, рассказавшую, как «тетя Лида» усаживала ее на колени, укачивала и пела. В той публикации изложена и легенда о том, как Русланова в изыканской пекарне родила девочку и назвала ее именем женщины, принимавшей роды. Впрочем, этот фрагмент растиражирован не был — в отличие от других цитат из статьи Корка, которые кочуют из книги в книгу: «Когда по реке буксир тащил баржу с очередным этапом, Русланова пела какую-нибудь песню. По реке голос слышен далеко. Она это знала. Этап замирал, слушал».
— Какой только откровенной ерунды не приходится читать, — говорит Леонид Мухин, краевед, автор нескольких статей и книг о тайшетском периоде в биографии Руслановой. Он занимается темой ГУЛАГа с 1989 года и собрал сотни воспоминаний бывших узников. В 1991 году в Париже вышла его книга «Озерлаг: 1937−1964», изданная в соавторстве с французским журналистом Аленом Бросса. — Прежде чем утверждать что-либо, нужно убедиться, что это правда. Я считаю, что нужны как минимум три разных источника. Если я нашел трех свидетелей события, значит, им можно верить. Если таких свидетелей нет, факт недостоверен. Мне повезло: я успел познакомиться, поговорить и даже подружиться с людьми, которые были близко знакомы с Лидией Руслановой в период ее пребывания в Тайшете. Сейчас многих, да что там, почти всех, кто рассказывал мне о певице, уже нет в живых. А это были особенные люди, мне посчастливилось общаться с ними.
Мухину удалось установить по воспоминаниям и документам, что Лидию Русланову отправили через Куйбышевскую, Новосибирскую и Красноярскую пересылки в Иркутскую область, в Озерлаг. Певица прибыла в Тайшет в начале декабря 1949 года. Отбывать наказание ей предстояло в самом большом лагере Озерлага — ЦАРМЗ (Центральный авторемонтный завод).
— ЦАРМЗ считался местом привилегированным, многие мечтали туда попасть. Кормили там, быть может, не очень хорошо, но зато хоть работаешь не на лесоповале, не на морозе. Правда, долго задержаться на ЦАРМЗе удавалось нечасто. Хоть немного провинился — и все, отправляйся на трассу или на стройку, — говорит Леонид Мухин.
Как раз накануне прибытия Руслановой ГУЛАГовское начальство решило, что Озерлагу нужна культбригада. Актеров, певцов, музыкантов начали свозить в ЦАРМС со всех этапов строительства тайшетской трассы — железной дороги, которую позднее назовут БАМом. Женщинам-артисткам выделили отдельный домик с вывеской «санчасть».
«Женский барак, расположенный в самом центре зоны, тоже был окружен забором. За высоким частоколом со зловещими вышками охраны и несколькими рядами колючей проволоки, через которую проходил ток, находилось около 2 тысяч заключенных мужчин и… 17 женщин. Жили там пять прачек и 12 тех, кто был приписан к КВЧ (культурно-воспитательная часть). Имена всех 12 могли бы составить славу любого творческого коллектива страны: звезды эстрады и русского искусства, солистка Большого театра Лидия Баклина, Александринского театра Нина Жеромская, певица Мария Спендиарова, дочь великого армянского композитора, блистательная танцовщица Лина Леренс, Юлиана Ильзен, Томила Мартынова, Таня Перепелицына, Инна Курулянц и другие», — рассказал Мухину бывший заключенный Озерлага Иван Абросимов.
Когда с очередным этапом в лагерь доставили Лидию Русланову, появление ее здесь стало сенсацией. Евгению Рудаковскому, осужденному на 10 лет ИТЛ за то, что попал во время войны в окружение, поручили не только оформить документы на певицу, но и провести личный досмотр. «Я сгорал со стыда, участвуя вместе с надзирательницей в этой унизительной процедуре, — вспоминал Рудаковский в разговоре с Мухиным. — Помню, Лидия Андреевна выручила меня. Она сказала: „Товарищ (я действительно был ее товарищем, в таком же бушлате, с таким же номером на спине), вы почему тушуетесь, делайте, что вам велят“.
Артисток культбригады заранее предупредили: скоро нужно ждать особую гостью, однако кого именно — никто не знал. „Мы были страшно заинтригованы, но меньше всего ожидали, что через некоторое время к нам в барак в обезьяньей шубе с черно-бурыми манжетами, в сапогах из тончайшего шевро, в огромной пуховой белой шали войдет Лидия Андреевна Русланова. Она вошла, села за стол, оперлась головой на руку и сказала: „Боже мой, как стыдно, перед народом стыдно“. Мы напоили ее чаем, потихоньку освободили ей место, выяснили, какая у нее статья“, — рассказывала Мухину пианистка Татьяна Барышникова».
— Конечно, потом, уже после прибытия в Озерлаг, Русланова ходила уже не в роскошной шубе, а обычной лагерной одежде, как все. В ЦАРМЗе никаких вольностей не дозволялось. А поразивший Барышникову наряд — это остатки прежней роскоши. Просто чудо, что певицу не обокрали на этапе и пересылках, — уточняет Леонид Мухин.
«Никто не бросил в нее камень»
Никто не знал, чего ждать от титулованной гостьи. Но Русланова «не стала ни задирать нос, ни жаловаться на жизнь. Она очень быстро сошлась с нами. Когда утром мы отвели ее в барак к нашим мужчинам, она тут же нашла какие-то смешные байки, с большим юмором рассказала об этапе. Она держалась с мужеством, которое в ней просто поражало», — вспоминала Татьяна Барышникова.
Русланова, по воспоминаниям других сидельцев, часто помогала невольным товарищам по несчастью.
— Когда начались концерты, Руслановой стали постоянно передавать подарки ее почитатели. Варенье, грибы, шоколад, сало, печенье — чего только ей не дарили. И она всегда делилась угощением с подругами. Никогда не была жадной. Всегда приготовит, угостит, все приберет… Ни один из сидевших с ней в Тайшете не бросил в нее камень, а это говорит о многом, — говорит Леонид Мухин.
Юлиана Ильзен, к примеру, рассказала Мухину о таком случае: «Русланова часто прихварывала, и однажды ее положили в маленький стационар при санчасти. Случилось так, что я тоже заболела, и на несколько дней мы оказались в одной комнате. Однажды мы устроили „баню“: растопили печь, на углях подогрели воду и вымылись с головы до ног. Я занялась приготовлением чая. Чай вскипел, разлит, а Руслановой все нет и нет. И вдруг Лидия Андреевна входит, и в руках у нее моя постиранная кофточка. „Ты знаешь, теплая мыльная вода осталась, вот я не хотела, чтобы она пропадала“. И это при том, что Лидия Андреевна очень плохо себя чувствовала».
«Птичка в клетке не поет»
Вскоре состоялся первый лагерный концерт Руслановой. Аплодировать заключенным было запрещено. Даже после самых удачных номеров в зале стояла мертвая тишина. Когда на сцену вышла Русланова и спела первую песню, тоже не раздалось ни единого хлопка.
«Затем она спела вторую песню, и проделала это с такой силой, страстью, с отчаяньем, зал не выдержал, — вспоминала Барышникова. — Первым поднял руки полковник Евстигнеев и захлопал. И за ним загремел, застонал от восторга весь зал. Аплодировали все. И заключенные, и вольные кричали: „Браво!“ То, что я увидела в лагере, сделало меня самой горячей, самой искренней ее поклонницей. Это была актриса с большой буквы, это был мастер в самом высоком значении этого слова. Она играла каждую песню, проживала каждый номер на сцене».
Все «культбригадовцы» отмечали, что и в заключении, и на сцене Русланова держалась с достоинством. «Лидия Андреевна вышла на сцену, трижды поклонилась низко и долго стояла молча, потом сказала: «Дорогие мои, злая наша доля, но я рада, что в этой беде смогу вам спеть и облегчить вашу участь. Не аплодируйте мне много, потому что я буду петь столько, сколько у меня будет сил, а у вас терпения меня слушать», — вспоминал баянист Иосиф Сушко, который стал в лагере аккомпаниатором певицы.
Начальником Озерлага был полковник Сергей Евстигнеев. Годы спустя он рассказывал, что выступлений с участием Руслановой с нетерпением ждали все. По его словам, певица «пела охотно и много, была недовольна, когда руководство ансамбля ограничивало ее, давая возможность выступать другим участникам культбригады. Вела себя просто, раскованно, когда серчала, могла крепко ругнуться».
Однако по воспоминаниям самих заключенных, Русланову тяготили частые концерты для лагерного начальства. Иван Абросимов уверял, что певица даже решалась как-то на открытый протест: «Нам ворвался один из лагерных начальников в звании капитана: «Русланова! — грубо проорал он, — в воскресенье ты будешь выступать в Тайшете». — «Для кого?» — спокойно спросила Лидия Андреевна. «Для командного состава!» — «Я выступаю только для заключенных, своих товарищей по несчастью». — «Это приказ начальника лагеря», — не сдерживая гнева, опять проорал капитан. — «Вот он пусть и придет сюда со своей просьбой». После ухода капитана появился заместитель начальника лагеря и уже не приказывал, а просил дать концерт».
Схожий случай рассказала и Юлиана Ильзен: «Русланова категорически отказалась петь только для начальства и потребовала, чтобы в зале были, как она выразилась, «ее братья заключенные». И вот начальство заняло первые ряды, дальше, через несколько пустых рядов, — серая масса заключенных. Надзирателям пришлось срочно отпирать бараки, поднимать заключенных с нар и, только когда зал заполнили люди в телогрейках, Русланова начала выступление».
Когда Евстигнееву дали почитать эти воспоминания, он только ухмыльнулся: «Да попробовала бы она отказаться, не по чину!» Однако Леонид Мухин настаивает на достоверности таких воспоминаний: «Когда Русланова немного освоилась в лагере, она действительно начала вести себя вольно. Так, весной, после третьего месяца в Озерлаге она позволила себе смелую выходку на концерте в сельхозе 11, где проходило совещание особых лагерей СССР по сельскому хозяйству. Съехалось лагерное начальство со всей округи, были и представители из Москвы. Она вышла на сцену, спела пару песен, а потом обвела золотопогонные ряды взглядом и заявила: «Все, больше петь не буду. Надо было в Москве меня слушать». Сколько не просили спеть еще, не согласилась. Своим подругам она говорила так: «Птичка в клетке не поет».
«Из лагеря — в тюрьму»
И все же за острый язык и независимое поведение приходилось платить. «В ЦАРМЗе, как и во всех лагерях, были «кумы» — оперуполномоченные, основной задачей которых была «идеологическая» работа с заключенными. «Куму» капитану Меркулову не нравилось, как вела себя Русланова. Она дерзко ответила один раз, второй — и он написал рапорт о ее поведении. В литературе его почему-то называют доносом, но это был именно рапорт», — говорит Леонид Мухин.
Меркулов заявил, что Русланова «распространяет среди своего окружения антисоветские, клеветнические измышления, и вокруг нее группируются разного рода вражеские элементы из числа заключенных». Поэтому капитан предложил «выйти с ходатайством о замене 10 лет ИТЛ на тюремное заключение на 10 лет».
В конце марта — начале апреля Руслановой пришлось покинуть Озерлаг. Ее перевели из Тайшета во Владимирскую тюрьму, где ей предстояло отбывать оставшуюся часть заключения. Во Владимирский централ певица прибыла 29 июня 1950 года.
— Во Владимирской тюрьме, где Русланова провела три года, никаких концертных бригад и аккомпаниаторов уже не было. Близких подруг Русланова тоже не завела. Лишь во время прогулок ей удавалось пообщаться со своей подругой — актрисой Зоей Федоровой, — рассказывает Леонид Мухин.
«Огромное счастье, что у нас была возможность посылать маме в тюрьму деньги: раз в полгода разрешалось отправлять небольшую сумму, — рассказывает Маргарита Крюкова. — Ардовы, с которыми мы дружили, как-то наскребали эти деньги — хотя сами жили скромно. Недаром Нина Антоновна Ольшевская — жена Виктора Ардова и мама Алексея Баталова — была лучшей маминой подругой! На присланные деньги мама в тюремном ларьке покупала печенье, сгущенку, делала торт и угощала всю камеру… За непокладистый характер и острый язык мама не раз попадала в карцер — иной раз вместе с Зоей Федоровой. А карцер — ледяной. В результате — несколько крупозных воспалений легких».
Когда закончился срок заключения Федоровой, Русланова подарила ей роскошную шубу: «Зоя, ты должна появиться как прилично одетая женщина», — сказала она. После того как Федорова вышла из тюрьмы, идти ей было некуда — и первые полгода она жила в квартире Крюкова и Руслановой.
«Конечно, это была не единственная шуба в гардеробе Руслановой. Как только ей позволили выступать, она снова начала невероятно много зарабатывать на гастролях, особенно после смерти Сталина. Достаточно было от руки написать на бумажке «Выступает Русланова», чтобы в зале был полный аншлаг. Денег у нее снова было море. В ее доме стоял рояль, на котором никто не играл. Поднимешь крышку, — а он доверху забит деньгами. Поэтому подарок, который она сделала Федоровой, не стоит переоценивать. И все же этот поступок очень хорошо передает отношение Руслановой к друзьям времен лагеря и тюрьмы», — считает Леонид Мухин.
Хотя ее слава снова гремела на всю страну, Русланова не забыла тайшетских друзей. «Я встретилась с ней в марте 1957 года на концерте в Ставрополе, где мы тогда жили. Зашла за кулисы, мы поплакали вместе, и она, обняв меня за шею и поминутно целуя то в щеку, то в голову, буквально протащила через живой коридор своих почитателей. Я помню, как люди ей кланялись, дарили цветы, и она приговаривала, обнимая и целуя меня: «Вот, дружочка своего встретила, пионерчика дорогого нашла», — вспоминала Татьяна Барышникова.
«Простая русская баба»
«Узнать маму после тюрьмы было трудно — стрижка короткая, никакой косы, волосы, прежде черные как смоль, совершенно седые (она потом их красила до конца жизни), — вспоминает Маргарита Крюкова. — А главное, мама стала очень худой. Помню, в первые дни они с папой поехали на Птичий рынок, скупали птиц и выпускали на волю. У меня язык не поворачивался сказать, что зря они это делают — ведь птички, привыкшие к клетке, на воле не выживают. Мамино возвращение на сцену состоялось в зале Чайковского 6 сентября 1953 года. Концерт транслировали на всю страну по радио и одновременно — через микрофоны на площади Маяковского, которая была вся запружена людьми».
Выйдя на свободу, Русланова еще два десятилетия гастролировала по всему Советскому Союзу — от Камчатки до Калининграда. Она снова получала огромные гонорары, но все же вернуть прежнее благосостояние уже не удалось.
«И в довоенные, и военные годы Русланова зарабатывала честным трудом баснословные деньги. Она привозила деньги с гастролей чемоданами и могла позволить себе покупать все, что угодно. Люди, с которыми сталкивалась певица, советовали ей приобретать драгоценности, антикварную мебель, сервизы, дорогие картины… Постепенно у нее скопилась целая коллекция. Большая ее часть была конфискована при аресте», — рассказывает Леонид Мухин.
Русланова собрала целую галерею работ великих русских художников. 132 картины были изъяты при аресте. Среди конфискованных шедевров были работы кисти Репина, Сурикова, Тропинина, Левитана, Крамского, Брюллова, Врубеля, Айвазовского, Кустодиева, Шишкина, Поленова, Серова, Верещагина, Васнецова… Но еще больше следователей интересовали бриллианты певицы, которые не удалось найти во время обыска.
«Шкатулка хранилась у старушки, которая когда-то была у Лидии Андреевны кем-то вроде экономки или домоправительницы, — вспоминала Татьяна Барышникова. — Это был, по словам Лидии Андреевны, верный и преданный ей человек. А так как Лидия Андреевна часто уезжала на гастроли, то она все ценности со спокойной душой держала у этой женщины. На Лубянке знали про богатства и долго терзали Русланову вопросами, где все находится, поскольку при обыске драгоценностей не нашли. Русланова долго сопротивлялась, но, когда ей пригрозили, что арестуют всех ее родных и тех, кто когда-то служил в ее доме, она не выдержала… Вот ее слова: «Когда я представила себе, как будут мучить эту старушку, и как она будет умирать в тюрьме, я не смогла взять такой грех на душу и своими руками написала ей записку о том, чтобы она отдала шкатулку». Эта фраза «я своими руками отдала бриллианты, отдала 2 миллиона» не раз была услышана мною в Тайшете».
Из тайника были изъяты 208 бриллиантов, изумруды, сапфиры, рубины, жемчуг, платиновые, золотые и серебряные изделия. После освобождения встал вопрос о возвращении конфискованного личного имущества.
«Из 132 картин вернули 103 или 106. Из 208 конфискованных бриллиантов в итоге не вернули ни одного — они растворились где-то в недрах МГБ. Как отреагировала Русланова? Сказала: «Черт с ними, с этими бриллиантами!» А картины она постепенно передала в галерею Таганрога, в музеи Беларуси, Киргизии… Русланова умела зарабатывать, но никогда не была барыгой и не ценила деньги больше, чем людей. Она была простая русская баба, и знала цену человеческой жизни», — говорит Леонид Мухин.
Читайте также:
«Клянусь, я этого не заслужила». Как уничтожали женщин в лагере для жен изменников родины