Есть повод! Федута о самовластительном злодее, «ляпах» переводчиков и незавидной участи эмигранта
Каждый уикенд Александр Федута выбирает одно событие, о котором пишет две страницы текста — почему оно важно для него. И, возможно, не только для него. Читайте и сами решайте, повод это или нет. И — повод для чего.
В 1563 или в 1564 году это было — гадать не берусь, но говорят (и пишут), что именно 30 апреля князь Андрей Михайлович Курбский бежал из Московского царства, опасаясь опалы. Была бы та опала еще или нет — Бог весть. Бог и великий князь Московский, тот самый Иван IV Грозный, или Жан ле Террибль, прозванный за свой скверный характер «Васильевичем».
Нет, на этот раз я точно не ошибся. Мой университетский преподаватель Семен Александрович Григорьев приводил пример использования «Жана ле Террибля» (terrible переводится с французского «ужасный») как иллюстрацию плохой работы переводчика: язык человек знает, а вот в смысл переводимого вникнуть не может. Семен Александрович утверждал, что именно такой ляп был допущен в одном из изданий знаменитого «Лярусса» — великого энциклопедического словаря, старые издания которого — в особенности в части французской истории и культуры — попросту незаменимы. Но не являясь франкофоном, проверить этот анекдот на предмет соответствия истине я не могу.
Есть повод! Федута о пользе застревания в лифтах, выборах 1994 года и классике американской прозы
А вот о скверном характере Ивана Васильевича мы знаем точно. В том числе из исторических памятников, составленных и написанных самим Курбским, не пожалевшим красок для изображения своего бывшего государя. Скорее всего, оставайся Андрей Михайлович на территории Московии, он был бы, вероятно, более осторожен в выборе слов и формулировке характеристик. Но в эмиграции языки у многих бывших лучших, но опальных стрелков развязываются, так что они начинают писать обо всем — и что видели, и что не видели.
Грозный, конечно, самовластительным злодеем был. Власть от Бога — значит навсегда. Значит, все, что делается государем, Богу же и угодно. А если грех какой на помазанника Божия и ляжет, то на то и молитва, и покаяние, чтобы грех замолить и искупить. Значит, повод у князя Курбского для побега явно был. И вовсе не потому, что он боялся смерти: в конце концов, он профессиональный военный, для которого в те времена встреча со смертью в бою — дело естественное. Но зачем государя подставлять на еще одно покаяние? Лучше уж самому решить вопрос. Бежать.
Ну он и бежал.
Жигимонт II Август, король польский и великий князь литовский, конечно, дал знатному беглецу (Рюрикович все-таки) имения: староство кревское, город Ковель с деревнями. Но своим за пределами Московского царства князь Андрей так и не стал. Соседи-шляхтичи время от времени, как это было и принято, нападали на его земли, считая их своими. Не помогало даже то, что Андрей Михайлович добросовестно исполнял долг перед новым государем: так, например, известно, что он участвовал и в осаде Полоцка, недавно захваченного русскими войсками. Но к эмигрантам, даже таким знатным, отношение было если не брезгливое, то, во всяком случае, не слишком дружественное.
А что ему оставалось тогда? Писать пасквили, чем он и занимался. Будь в его время интернет, быть бы князю Курбскому знатным блогером. Мог бы он и вести сайт или телеграм-канал, и в Александровской слободе под страхом смертной казни сидели бы опричники и пытались заблокировать его интернет-ресурсы. А он бы придумывал сайты-«зеркала», изощрялся в изготовлении коллажей. Или бомбардировал бы родину пророческими письмами о том, дескать, что вот-вот падет преступный режим, темницы рухнут — и свобода примет эмигрантов на границе, чтобы братья отдали им меч и бразды правления…
Ага… Так они и отдадут! Даже отданное навечно, казалось бы, отберут. Как отобрали после смерти князя все пожалованное ему имущество в Литве и Польше. Это, мол, ты на родине — Рюрикович, а у нас…
В общем, друзья мои, 30 апреля поставьте в храме свечку за упокой души грешного болярина Андрея и перечитайте его переписку с Иваном Грозным. Так сказать, овладейте эмигрантским публицистическим лексиконом, оставаясь на родине. Хотя — какой в этом смысл? Сыну Курбского, князю Дмитрию Андреевичу, все равно пришлось перейти в католическую веру и слиться даже не с аристократией чужого государства — с чиновничеством.
Хотя, может быть, кому-то и это покажется завидной судьбой. В конце концов, жизнь у человека одна.