Расстрел с оркестром. Художник нарисовал последний день жизни 5 тысяч евреев из минского гетто
Карьер на углу Мельникайте и Заславской хранит трагедию примерно 5000 евреев минского гетто, второго по величине в СССР. Большинство из них — женщины, старики, дети. В день памяти узников гетто, расстрелянных 2 марта 1942 года, мы вспоминаем события с помощью очевидцев и работы художника Хаима Лившица.
7 ноября 1941 года. Холодно. Поземка. Дикий лай овчарок. В оборванных одеждах тысячи евреев держат свой последний путь. Они еще не догадываются о своей судьбе, ведь к этому моменту были только единичные расстрелы: немцам была нужна рабочая сила.
Рассказывает узник минского гетто Яков Кравчинский:
— В этот день немцы забрали мужчин, активных людей и увели. Потом нам рассказали, что часть из них привели за пределы гетто, дали в руки советские транспаранты и заставляли ходить демонстрацией. Немцы смеялись и снимали на камеру происходящее. Потом участников «демонстрации 7 ноября» увезли, и больше мы их не видели. Особо циничным было то, что кремлевские радиостанции продолжали при этом твердить: враг будет раздавлен буквально завтра.
2 марта 1942 года. Праздник Пурим. Фашисты не просто убивали евреев, они стремились придать этому эстетику кровавого карнавала. В этот день состоялась вторая масштабная акция по уничтожению евреев.
— Юбилейная площадь в то время была куда большей, чем сегодня, — вспоминает Яков Кравчинский. — На ней одновременно могли расположиться 5−6 тысяч человек. Но это была и окраина. Если идти по нынешней Мельникайте, то человек мог видеть конец города, Татарские огороды. Мы уже понимали, что за акцией 7 ноября 1941 года последуют новые. То тут, то там звучали расстрелы. Поэтому многие начинали строить «малины» (укрытия в домах, подвалах, склепах и так далее. — Прим. TUT.BY). 2 марта многое стало понятным заранее. Гетто оцепили немцы, они все прибывали и прибывали. Кто-то успел спрятаться, в том числе и я. Немцы тогда еще не слишком педантично собирали людей, просто заходили в дом или двор и забирали. Потом, еще ребенком, я ушел в партизанский отряд незадолго до окончательного уничтожения гетто.
Не просто убить в Пурим тысячи женщин, детей, стариков, а сделать это с оркестром. Собрали несчастных с близлежащих улиц и гнали взашей. Жестко. А цинизма добавлял оркестр.
В 2017 году узник минского гетто Майя Крапина вспоминала об этом:
— Сюда приводили красивых девушек и тут же расстреливали разрывными пулями. На это было жутко смотреть: голова летела в одну сторону, кишки — в другую. А еврейских музыкантов и певцов заставляли играть и петь во время расстрела.
Белорусский художник Хаим Лившиц, ученик одного из главных имен искусства первых десятилетий ХХ века Павла Филонова, задумал работу об оркестре и зверствах в Яме еще в 1944 году.
Дети художника сейчас живут в США, они рассказали нам, как создавалась картина.
Вспоминает дочь Хаима Лившица Ася Абельская:
— История минской катастрофы была на устах. В Минск возвращались эвакуированные и узнавали истории гибели родных и близких. Возвращались с фронта отцы, а их семьи были уничтожены в гетто. Перечислить даже те немногие имена убитых, которые знаю я, не хватит этой статьи. Вернувшись в БССР после демобилизации, художник быстро понял, что работать над этой темой нельзя. Шансов убедить власть показать ее общественности не было: в 1948 году был убит Соломон Михоэлс, в Москве закрыт Государственный еврейский театр, репрессированы члены Еврейского антифашистского комитета. Худсоветы отвергали эту тему. «Мы празднуем победу, а вы со своей частной бедой», — говорили они. «И почему евреи? А другие не гибли?» — добавляли они. Но идея только крепла с годами.
Действительно, гибли все. Но что такое евреи в Минске? По результатам переписи 1939 года более 29% минчан были евреями. Большинство из них к началу войны в СССР вели советский образ жизни, не соблюдали традиции, вместо Песаха весной отмечали 1 Мая, прекрасно говорили на русском и знали лишь отдельные слова на идиш. Но наступила война — и евреям очень быстро припомнили их корни.
Известно, что в целом через Минское гетто прошли больше 100 тысяч евреев, а выжить смогли только 2−3% узников.
«Смерть без вины и без надежды на помилование». Вопросы и ответы про Минское гетто
Дочь художника София Осенняя рассказывает, что отец начал делать наброски еще до окончания войны.
— Немногочисленные люди, кто смог спастись, рассказывали отцу, что происходило в минском гетто. Первый набросок картины он сделал в 1944 году в офицерском военном училище. Ему сделали замечание, что такое содержание недопустимо из-за нетипичности для советского общества. А потом в своей мастерской, расположенной напротив Дворца искусств на улице Козлова, в конце 1960-х — начале 1970-х на отдельном холсте он продолжал работать над композицией, отворачивая полотно лицом к стене. Долгие годы от конца войны отец вынашивал замысел написать на эту тему.
Окончательный эскиз созрел после того, как художник прочел книгу Смоляра «Мстители гетто». Завершил работу уже в США, в эмиграции.
Вот что писал в своей книге подпольщик Гирш Смоляр:
«Лагерная стража погрузила на машины сотни и тысячи людей, а несколько минут спустя пулеметы громогласно известили, каким почетом пользуются интеллигенты, — особенно евреи, — у тех, кто сеял смерть и опустошение в нашей стране. Горелик окончил Минскую консерваторию, и его бархатный голос часто ласкал наш слух. „Певец?“ — удивились палачи и приказали Горелику петь. Горелик пел еврейские народные песни перед многочисленной, многонациональной толпой узников. „Этот остается здесь!“ — решили рыцари ножа, которые уже знали о „концертах“, предстоящих Горелику на Юбилейной площади… Вместе с остальными еврейскими заключенными он был потом переведен в минскую тюрьму, а оттуда — в гетто».
 |
 |
 |
 |
Главное в картине Хаима Лившица — эмоции. Люди, которые молятся, взывают к небесам, больная женщина, над которой склонилась мать. В центре — девочка, которая держит цветок и радуется ему. Вот так, незадолго до смерти, дети находят цветок фактически за границей гетто, за колючей проволокой. Несмотря на трагедию происходящего, эта простая сцена из минской жизни говорит, что жизнь продолжается.
Значимое место на картине занимает оркестр.
— А что такое оркестр в предвоенные годы? — вспоминает Яков Кравчинский. — Это звуки Минска. Оркестры играли в парках, например на площади Свободы. Да что говорить — на старой улице Ленинской (нынешняя Ленина. — Прим. TUT.BY) просто так, на балконах, играли музыканты. Оркестр был нормой, создавал атмосферу праздника, и кто-то подсказал это немцам.
Ключ к картине — автопортрет художника, который появляется в левом нижнем углу. Сам Хаим Лившиц рассказывал в интервью чикагской газете Jewish Star:
— Это означает преемственность еврейского народа. И серебряные подсвечники, которые я держу, символизируют борьбу и силу еврейской традиции из поколения в поколение.
Известный критик Ванкарем Никифорович, высказываясь про картину, сам вспоминал, что каждое воскресенье узников гетто выгоняли на перекличку на Юбилейную площадь или улицу Островского.
— Оставшихся в живых несчастных музыкантов заставляли играть, певца Горелика — петь. Музыка звучит в те мгновения, когда где-то рядом истязают или убивают. В глазах у каждого персонажа — боль, тревога, раздумья, гнев, следы слез и пережитых мучений… На переднем плане — своеобразный автопортрет художника, пристально и пытливо всматривающийся в зрителя… Персонажи Хаима Лившица — вовсе не сломленные мученики, это люди гордые и красивые, сохранившие человеческое достоинство в трагические минуты страдания.
— Он хотел назвать эту работу «Музыка», — добавляет дочь художника София Осенняя. — Не только по той причине, что в гетто было много музыкантов, но потому, что музыка связана с душой народа, она вселяет надежду. В гетто было много музыкантов, был знаменитый на весь СССР Горелик, который исполнял еврейские песни. Были гамбургские евреи, среди которых также много было музыкантов. И вот так и было: одних евреев расстреливали, а других силой заставляли исполнять еврейские песни. Главная задача Хаима Лившица — показать собирательный образ минских жителей, которые находились в гетто. Это часть жизни народа Беларуси. Это ведь были очень разные минчане — религиозные старики, дети, женщины, музыканты. Но одинаково обреченные на смерть.
Одно из белорусско-еврейских сообществ на фейсбуке называется «Город теней». Лучше и не скажешь. Более трети минчан погибло в 1941—1942 годах, людей, которые формировали его дух, историю, прошлое и надеялись на формирование будущего. Эти люди могли бы жить среди нас, но им не дали шанса.
Сегодня мы ходим по улицам Минска и все меньше отождествляем старые дома и переулки с годами трагедии, когда минчане гибли на улицах. За то, что коммунист. За то, что подпольщик. За то, что еврей. За то, что просто жил здесь. Думаю, каждый минчанин должен однажды пройти несколько сотен метров от Юбилейной площади до «Ямы» на углу Мельникайте и Заславской. Просто чтобы понять и услышать ту боль, которую не могут передать жертвы и которая постепенно исчезает финальными аккордами демонстративно веселых клезмерских мелодий под лай овчарок вместе с последними очевидцами тех жутких лет.
