Есть повод! Федута о воле, неволе, пользе тюремного чтения и следователе КГБ, разбиравшемся в поэзии
Каждый уикенд Александр Федута выбирает одно событие, о котором пишет две страницы текста — почему оно важно для него. И, возможно, не только для него. Читайте и сами решайте, повод это или нет. И — повод для чего.
В одном из фильмов-сказок моего детства – «Марья-искусница», которую поставил великий Александр Роу по сценарию еще более великого Евгения Шварца, зачарованная героиня отвечает на призыв сына уйти с ним на волю:
— Что воля, что неволя – все равно.
На самом деле, конечно, воля и неволя – далеко не все равно. На воле у тебя нет свободного времени, например, а в неволе его – завались. Такой вот парадокс получается. Хочешь – мемуары пиши, хочешь – стихи.
Проверено на себе зимой 2010—2011 годов. Когда после перебрасывания из камеры в камеру минской «американки» посадили меня в одиночку, делать было нечего, и я попросил приносить мне книги. Какие? Разумеется, не «Архипелаг ГУЛАГ» и не Гроссмана с Шаламовым. Депрессию легче всего снять легким чтением, успокаивающим, где добро всегда побеждает зло и где нет параллелей с сегодняшним днем. Вот мне и приносили Джерома К. Джерома, с творчеством которого наш читатель наконец может познакомиться и на белорусском языке, Вальтера Скотта и Александра Дюма-папеньку. Чтение было легкое, причем книги приносили раз в неделю, а за это время, например, «Роб Роя» или «Графиню Монсоро» опытный читатель перечитает раз восемь от нечего делать.
Но фантазия разыгралась вовсю. То есть «Роб Рой» на меня особо не подействовал, а вот Дюма пробудил все мои познания в европейской истории, отчего начал я дописывать в голове судьбы его героев. В том числе судьбу короля Франции Генриха III – так сказать, в обоих направлениях. Но то, что случится с ним по окончании романа, когда последний монарх из дома Валуа падет под кинжалом религиозного фанатика Жака Клемана, меня мало интересовало. А вот то, что было с ним в «прошлых», так сказать, «сериях» — это очень показательно.
Дело в том, что Генрих Валуа, принц Анжуйский, наследник престола Франции, в 1573 году был избран королем Речи Посполитой, а одновременно — и великим князем Литовским, то бишь, нашим государем. Ему как-то удалось отбояриться от брака с Анной Ягеллонкой, которая была старше его на тридцать лет: он просто затянул время до тех пор, пока…
… пока не сбежал из своей столицы Кракова! Как, наверное, помнят из курса средней школы уважаемые читатели, в 1574 году от чахотки умер старший брат Генриха, Карл IX — тот самый, что лично отстреливал Варфоломеевской ночью гугенотов из аркебузы сквозь окно Лувра. Маменька, Екатерина Медичи, подсуетилась, вовремя послав за Генрихом, и тот, выбирая между Краковом и Парижем, выбрал Париж.
Вот эта история бегства Генриха Валуа из Кракова подействовала на узника «американки» весьма вдохновляюще. То есть, конечно, сбежать я не рассчитывал: начальник СИЗО даже распорядился не выдавать мне «Графа Монте-Кристо», справедливо предполагая, что я, следуя примеру Эдмона Дантеса, попытаюсь ложкой проковырять путь на волю. Но ритм, напоминающий скачку коней Генриха и его свиты, звучал в моей голове и сложился в строки:
Брыжи накрахмалены,
Плащ на пять аршин.
По письмишку мамину
Трон оставил сын.
Краковские танцы ли
Сдержат? Что гулять,
Коль в родимой Франции
Нету короля?
Ночь Варфоломеева…
Никому не спать!
Это всё затеяла
Королева-мать!
Всё почти по нотам – и
Будто бы во сне…
Нет, под гугенотами
Не бывать стране!
Вроде на охоту он
Собрался – пора!
Караульных роту он
Обошел с утра.
Панство саблей бряцает,
Завтра ждет парад…
Но в родимой Франции
Помирает брат!
Мчатся десять всадников
Через десять стран,
Мчатся десять всадников –
В сердце десять ран.
Шлёт сенат погоню, но –
Не догнать, шалишь!
Мчится, мчится конница!
Впереди – Париж!
И это стихотворение я назвал совершенно прозрачно: «Бегство короля Речи Посполитой Генриха Валуа из Кракова в Париж в июне 1574 года». В общем, совершенно по мотивам Дюма (как читатель помнит, возвращением Генриха из Кракова завершается роман «Королева Марго»).
И это стихотворение в одном из писем я решил послать на волю.
Но наши письма показывали следователям.
И мой следователь, майор Ботвенков, отказался выпускать это письмо за пределы следственного изолятора КГБ № 1. По целому ряду причин.
Во-первых, как раз накануне из Беларуси сумел выбраться выпущенный из СИЗО экс-кандидат в президенты Алесь Михалевич.
Во-вторых, десять всадников, сопровождающих короля, которые понадобились мне исключительно для ритма и красоты образа, напомнили ему о десяти кандидатах в президенты 2010 года.
И, наконец, в-третьих, в голову майору стукнула все та же школьная программа по литературе со строчками из баллады Эдуарда Багрицкого «Смерть пионерки». Помните?
Нас водила молодость
В сабельный поход,
Нас бросала молодость
На кронштадтский лед.
Боевые лошади
Уносили нас,
На широкой площади
Убивали нас.
В общем, как сказал потом один из моих друзей-литературоведов, остались еще в следственных органах Беларуси специалисты по стиховедению. А балладу мою выпустили из заключения вместе со мной, только 8 апреля 2011 года.
Вся эта история, как вновь-таки догадался проницательный читатель, есть только повод вспомнить, что как раз 24 января 1574 года первый выборный король Речи Посполитой Генрих Валуа пересек границу своего будущего королевства, въехав через городок Медзыреч, что расположен на территории нынешнего Любушского воеводства Польши. Вспомнить и порадоваться тому, что выбор у человека остается всегда.
Хочешь быть королем Польши и великим князем Литовским – пожалуйста!
Хочешь вернуться домой, к маме, и стать королем Франции – есть и такая возможность!
Хочешь в тюрьму или психушку – милости просим! Но только не говори, что воля и неволя – все одно. Во всяком случае, я тебе, друг мой, не поверю.