«Муж завещал ей все состояние». Как белоруска покорила Францию и привезла в СССР «Мону Лизу»
Белоруска Надя Леже была представительницей авангарда — и твердой коммунисткой, участницей французского Сопротивления в годы Второй мировой — и подругой советского министра культуры Екатерины Фурцевой. Она привезла в СССР «Мону Лизу» — и передала в Минск произведения искусства на сотни тысяч долларов (в том числе керамические работы Пикассо). О судьбе Леже TUT.BY рассказала искусствовед, ведущий научный сотрудник Национального художественного музея Надежда Усова.
Два года в Смоленске и знакомство с Малевичем
1974 год. У большинства жителей Советского Союза нет никаких шансов выехать за рубеж. В том числе попасть в Лувр и увидеть «Джоконду». Но случается чудо: картину привозят в Москву и два месяца выставляют в Пушкинском музее. Чтобы ее увидеть, люди стоят в очередях по семь-восемь часов. Спасибо нужно сказать министру культуры СССР Екатерине Фурцевой и белоруске Наде Леже.
Надя Ходасевич (Леже — это фамилия ее третьего мужа) родилась в 1904 году в деревушке Осетище на Витебщине.
— Это очень много значило и для нас, и для нее. В Беларуси родились многие художники. Но, в отличие от них, Леже считала себя белоруской и всячески это декларировала.
15-летней девчонкой Надя случайно прочитала в какой-то газете, что в одной из смоленских школ организована художественная студия, и решительно направилась туда. Так она попала к Владиславу Стржеминскому и Екатерине Кобре, знаменитым учителям-супрематистам, и начала создавать супрематические композиции (направление в авангардистском искусстве, основанное в 1-й половине 1910-х годов Казимиром Малевичем. — Прим. TUT.BY).
— Как могла Надя Леже, не имея базового образования, добиться таких успехов в супрематизме, остается загадкой. Но она сама дает нам подсказку: ее это ничуть не удивляло: ей очень часто помогали белорусские орнаменты рушников. Белорусские ткачихи ткут точно такие черные и красные фигуры (к тому же хорошей ткачихой была ее мама). Леже говорила, что это позволяло ей нормально воспринимать очень сложную теорию Стржеминского, идущую от Малевича. Надя воспринимала философию Казимира Малевича исключительно с точки зрения крестьянки, но была чрезвычайно способной.
Обучение Леже было достаточно кратким, она провела в смоленской школе всего два года.
— Надя была знакома с Казимиром Малевичем: в это время он приезжал в смоленский филиал своей школы. Девочка занимала угол в мастерской Стржеминского и Кобры. Когда приезжал Малевич, Стржеминские брали ее в свою комнату, стелили на полу, а на ее кровати спал автор «Черного квадрата».
Вместо шубы от тестя — выпуск журналов
Однажды Надежда нашла журнал, в котором были опубликованы репродукции французского художника Фернана Леже, и сразу же влюбилась в его стиль.
— Она невзначай спросила у Стржеминского, жив ли этот художник. Ей ответили: «Да, он живет в Париже». Тогда Надежда решила уехать в этот город всеми мыслимыми и немыслимыми способами.
Ей помогла большая политика. В 1921 году между Польшей и Советской Россией был подписан Рижский мир, который разделил на две части территорию Беларуси. Согласно его условиям, беженцы могли вернуться на родину.
— Что делает 16-летняя Надя? Будучи исконной православной, она переходит в католичество, меняет имя на Ванда и подает документы на возвращение на «родину» в Польшу. У нее получается: она садится в вагон и едет в никуда.
В Варшаве у нее не было никаких родственников, поэтому девушка оказалась в монастырском приюте, а потом поступила в услужение к богатой пани, у которой было пятеро детей, и стала им нянькой.
— Надежде везет: она может посещать школу, курсы рисования. Она становится модисткой — изготовительницей шляпок и в конце концов поступает в Академию художеств, где встречает своего первого мужа Станислава Грабовского. Он внук Констанции Грабовской, первой невесты Фредерика Шопена, она простая крестьянская дочь. Мезальянс! У них роман, они решают пожениться. Родители категорически против, но Станислав настаивает, и Надежда становится его женой. Они переезжают в богатый буржуазный дом, где ее называют пани, у нее отдельная комната. Девушка чувствует пренебрежение свекрови (каждое утро она приносила молодым завтрак на серебряном блюде — сыну: кофе, булочку и сыр, Наде — чай в стакане, хлеб и картошку в мундире), но не обращает на это внимания. У нее есть задача — научиться живописи. Однако с тестем у нее сохранились хорошие отношения.
Так Надежда-Ванда Грабовская достигла материального достатка, но не собиралась отказываться от мечты. Она уговаривает своего молодого мужа ехать в Париж, ни слова не зная по-французски. Так ее мечта — попасть во французскую столицу — исполняется всего за четыре года. На календаре 1924-й.
— Знакомые поляки селят супругов Грабовских в семейный пансион, и они начинают учиться в Академии современного искусства, которую возглавляет Фернан Леже. Станислав очень скоро решает, что школа ему не подходит. Ну, а Надя попадает в то самое место, куда стремилась.
Грабовский был человеком чрезвычайно неуравновешенным. Однажды Надя очень выгодно продала свою студенческую картину богатой баронессе и выложила десятки купюр на кровати. Станислав был не обрадован, а оскорблен — его картины не покупались. Очень скоро начинаются ссоры. Тем не менее у них рождается дочь Ванда, но в том же 1927-м все заканчивается разрывом. Станислав уезжает в Испанию, а Надя превращается в обычную жительницу Парижа без гроша в кармане. Тогда она становится уборщицей в этом семейном пансионе. Вскоре приезжает тесть, ведь родилась внучка. Он видит, что его невестка бегает в легком пальтишке и дает ей деньги на шубу. Но вместо того, чтобы купить себе одежду, Надя выпускает на эти деньги два номера художественного журнала, нанимая редактора.
В этом журнале она пишет статьи о художниках и в том числе критикует Пикассо. Белоруска утверждает, что он ворует у других художников сюжеты, переиначивает их, после чего картины становятся знаменитыми. Деньги, однако, быстро заканчиваются, журналы не распространяются, и она остается с тем, с чем была. Тем не менее эти два номера — библиографическая редкость (их тираж — всего 300 экземпляров), они являются украшением любой выставки.
Уже в 1930-е она становится ассистенткой Леже и фактически проводит занятия в отсутствие мэтра. С началом войны Леже спешно выезжает с женой в США и предлагает ехать с ними. Но военные годы Надя проводит во Франции, активно участвуя в Сопротивлении — распространяет листовки, передает одежду бывшим военнопленным, укрывает английскую девочку. И все это делает, рискуя своей маленькой дочерью.
«Надя поступила со свалившимся на нее состоянием неожиданно: стала покупать себе шубы»
Звездный час Надежды наступил в начале 1950-х, когда ей было 48 лет. Супруга Леже умерла, и он предложил Наде стать его женой. Почему?
— Во-первых, она была по-женски привлекательна, не красива, но харизматична и витальна. Она всегда находилась рядом, была его ученицей, надежным другом. Еще ранее, в 1932-м, Надя вступила в коммунистическую партию. Впоследствии, в 1945 году коммунистом стал и Фернан Леже. Это еще больше сблизило их, они стали духовно и идейно близкими людьми.
Надежда Усова обращает внимание, что Надю Леже не сравнишь с классическими музами (например, с Галой Сальвадора Дали). Ведь ее муж Грабовский никогда не писал ее, да и Фернан Леже редко изображал ее на картинах.
— Но она, как женщина-лиана, буквально «обвилась» вокруг мэтра, досконально усвоила стиль Леже и полностью переняла его. Она даже могла преподавать за него. Все ее работы чрезвычайно напоминают работы Фернана. Она понимала это и в ярости написала на стене своей мастерской: «К черту Леже!» Фернан только смеялся. Надя как художница еще недооценена. Она всегда в орбите великих Малевича, Стржеминского, Озанфана, Леже, копируя их художественный язык и новаторские идеи, часто совмещая супрематизм и кубизм Леже. Где же сама Надя? Сейчас специалистами наиболее ценятся ее лаконичные графичные автопортреты, советский «сталинский поп-арт» 1950-х и ее «ноу-хау» — монументальные мозаичные портреты 1970-х, оторванные от стены.
С Фернаном Надя прожила всего три года. Она энергично устроила новый быт — купила загородный дом, автомобиль, научилась водить, устроила новую просторную мастерскую уже не на шестом, а на первом этаже, варила домашние обеды. Перед смертью Фернан завещал белоруске все свое состояние. Но Надя поступила со свалившимся на нее состоянием неожиданно: как жена, ученица и друг — задумала построить персональный музей своего мужа на его родине в Бьо, как женщина — стала покупать себе шубы.
— Во время ее визитов в Минск в 1967—1972 годах директор Художественного музея Елена Аладова специально приставляла молодых людей, чтобы они ходили за Надей. Она имела обыкновение просто стряхивать драгоценную шубу, пропахшую дорогими французскими духами с плеч на пол, и они должны были ее ловить. Каждый раз шуба была другая. Когда у нее спрашивали, зачем ей шубы в таком количестве, Леже объясняла это так: «Это имиджевая вещь, когда я появляюсь в такой шубе, все поймут, что картины Леже дорого стоят».
Надя была прекрасной пиарщицей и организатором. Продав несколько произведений Леже, она построила в городе Биоте музей мэтра. Это был первый в мире музей одного художника, специально для него построенный. Она подарила его Франции, за что в 1967 году получила Орден Почетного легиона (а в 1972-м за мозаики с Лениным — Орден Трудового красного знамени). Уже после него возникли музеи Пикассо, Дали и Шагала. Но дорогу проторила именно белоруска Надя Леже. Чего ей это стоило, мы узнаем из писем: зависть, интриги привели ее в больницу с сердечным приступом.
— У нас в Беларуси до сих пор нет таких прекрасных музеев современного искусства, хотя прошло уже почти 60 лет. После этого Надя организовала выставку Фернана в Варшаве, затем в Москве.
«Леже, конечно же, наивная идеалистка, думала, что при социализме — рай небесный на земле»
Белоруска смогла совершить чудо: благодаря ее связям и личному знакомству с министром культуры Франции поэтом Андре Мальро Фурцевой удалось показать выставку Пикассо в 1956 году, привезти в Советский Союз «Джоконду» в 1974 году.
— Они тесно общались с министром культуры СССР Екатериной Фурцевой и даже вместе выбирали парижские наряды. Леже познакомила чиновницу с писателями Луи Арагоном и Эльзой Триоле, музой Маяковского Лилей Брик, Пикассо, Шагалом. А Фурцева даже предоставила Наде дачу в Переделкине, которую впоследствии выкупил Зураб Церетели. Если бы не не это знакомство, эти выставки не состоялись. Тогда был «железный занавес» — и советские люди, любившие искусство, жили с мыслью, что никогда не увидят «Джоконду». А Фурцева решила — почему бы и нет? Надя была ее активной помощницей, несколько лет вела с ней переписку, подчас весьма откровенную: «Я абсолютно не согласна с социалистическим реализмом в живописи, который сейчас существует в СССР, ибо в нем нет живописи…» После внезапной смерти советской чиновницы в 1974 году писала родным, что делает проект гранитного надгробия для Фурцевой с мозаичным портретом, но поехать на похороны не смогла из-за болезни. Конечно, ее проект не приняли, а отдали советскому скульптору Льву Кербелю. Знала бы она, что это монументальное богатое надгробие она делает для себя — мне кажется, так решил ее последний муж Жорж Бокье…
После того как связи в Москве были налажены, пришло время приехать на родину. Это случилось в 1959 году. Надя и до этого переписывалась с матерью (ей разрешали как художнице-коммунистке). В Зембине напротив церкви сохранился в перестроенном виде небольшой дом ее сестры, там Надя останавливалась. Говорила чисто на белорусском языке образца 1920-х, хотя писала с ошибками по-русски.
— Она, конечно же, наивная идеалистка, думала, что при социализме — рай небесный на земле. Когда приехала в СССР, то была поражена — поняла, что здесь происходит, но все равно веры своей не утратила. Ее удивляло, что советские школьники не знают ни мировых шедевров, ни современного искусства Запада.
Тогда появилась идея: создать на своей родине «Музей музеев» — огромный образовательный проект с репродукциями и слепками мировых шедевров. Она советовалась с Аладовой, где лучше его разместить, возможно ли в Витебске?
— Для создания этого музея Надя подарила нашему художественному 387 факсимильных репродукций — шедевры мировой живописи, скульптуры, графики. Они были сделаны на настоящем холсте — так, чтобы виден был каждый мазок. В течение 20 лет эти репродукции ездили на выставки в районные и сельские музеи — где они только не побывали. Случалось, люди не верили, что это не подлинники. Неужели они думали, что им в Осиповичи привезут Матисса? Но эти репродукции были очень хороши, тогда советская печать еще не могла такого сделать. Во времена информационного голода и отсутствия интернета Надя Леже дала возможность увидеть классику мировой живописи. Хотя теперь каждый может посмотреть высококачественную репродукцию на своем компьютере.
Как рассказывает Надежда Усова, большая часть репродукций до сих пор хранится в Художественном музее и Музее народной славы в Зембине. А вот часть находится в Суворовском училище.
— Два года назад я специально пошла в Суворовское, и мне показали эти репродукции — все коридоры суворовского училища наполнены импрессионистами и Ван Гогом. Мы отдали им репродукции еще в 1980-е. Причем сперва какую-то патетическую графику на военным темы. А потом что-то такое случилось, и им выдали репродукции французских импрессионистов и того же Ван Гога. И с тех пор Суворовское не хочет отдавать их. Каждый раз мы им предлагаем что-то другое, но они просят оставить эти репродукции. Но, может, это и хорошо. Многие белорусские школьники просто зомбированы: ведь в их учебниках только передвижники или какой-то фотографический реализм. Все остальное они уже воспринимают как мазню. А эти кадеты, которые каждый день пробегая по коридорам, видят репродукции Ван Гога, будут спокойно относиться и к широкому мазку, открытому цвету и этюдности.
Пикассо и барельефы Парфенона
Также Леже (совместно с Институтом Мориса Тореза) подарила Национальному художественному музею коллекцию слепков (античные барельефы Парфенона), которые она заказала в Лувре.
— У нас их очень много — 173. И на многих слепках стоит печать мастерских Лувра. Когда у нас будет достроен музейный комплекс, для этих слепков будет предназначен специальный зал. Это дар, стоящий тысячи и тысячи долларов. Когда их везли в Минск, то упаковщик лично расписывался, что в случае разбития будет возмещать стоимость бесценного гипса. Все доехало отлично.
Что еще Леже передала в Минск? Керамику Пабло Пикассо.
— В 1920-е годы она критиковала его, но позже он стал другом семьи, давал работы на коммунистические лотереи. Во время одного визита с мужем Надя даже собственноручно связала свитер с голубками для Франсуазы, жены Пикассо. Франсуаза поражена ее простодушием и плохим французским. А Пикассо был растроган и, конечно же, лично выбрал для Нади несколько своих керамических произведений. Некоторые из них — надо сказать, лучшие — Надя подарила в Эрмитаж, в Пушкинский музей. Другие 38 попали в нашу коллекцию. Это прижизненная мадурская керамика Пикассо. В хорошее время он расписывал по 20−30 тарелок в день. Конечно, эти тарелки и блюда были тогда не очень дорогие, но сейчас малотиражная керамика стоит уже тысячи евро.
А еще Леже привезла в Минск 12 эстампов своего супруга (оригиналы хранились в его музее во Франции), подарила свои супрематические композиции — шелкографии на основе ее графики 1920-х годов.
— Эти работы долго лежали у Аладовой дома, и только в 1980-е годы, под конец жизни, она передала их в музей. Для Советской Беларуси это было слишком авангардно, Аладову могли обвинить в попустительстве формализму.
Мозаики в Центре ядерной физики
Но далеко не все идеи, которые предлагала Надя, были успешно реализованы.
Так, она предложила для столичного Дворца спорта мурал Фернана Леже. Он в 1930-е годы отказался передать его в фашистский Берлин. Но советских чиновников не устроил — тема спорта выглядела слишком абстрактно. Но поскольку Леже был коммунистом, власти отказались вежливо, сославшись на дорогую перевозку.
Еще одна любопытная история связана с мозаиками Нади. Она решила изобразить на них 67 человек, которые прославлены во всем мире: Пикассо, Шагала, Маяковского, Ленина, Циолковского. Каждая из этих мозаик весила 200 кг. Когда их привезли в СССР, было непонятно, где их разместить.
— В Минкульте случайно оказался руководитель Института ядерных исследований, и ему навязали эту выставку. Он согласился, и вагон с мозаиками переправили в Дубну (центр по исследованиям в области ядерной физики в Московской области). Леже, увидев эту «аллею героев», была
В 1972 году 15 мозаик Нади выставлялись в фойе минского Дворце спорта. Это была ее единственная персональная выставка в Минске. А в 1989-м шесть мозаичных панно попали в Зембин (теперь агрогородок в Борисовском районе). Уже после ее смерти председатель местного райисполкома написал в Дубну письмо с просьбой передать на родину Нади часть мозаик. Наш музей финансировал перевозку и установку этих мозаичных плит в Зембине. А вскоре СССР распался, и два года спустя это стало невозможно.
— Английские специалисты по авангарду пишут, что портрет Пикассо, который создала Надя Леже, утрачен или его местонахождение неизвестно. А он в Зембине, в местном Музее народной славы. Там же и портреты Леже и Шагала — все просто в идеальном состоянии. Достаточно было поместить эти мозаики под крышу.
***
По словам Надежды Усовой, после смерти Нади в 1982 году она не нашла ни одного ее некролога в белорусской прессе.
— Она — страстная коммунистка и умерла 7 ноября — в день Октябрьской революции в номере дорогого отеля. А 10 ноября скончался Брежнев. Было не до Нади Леже… Долгое время не было известно даже точной даты ее смерти. В Энциклопедии литературы и искусства 1987 года названа дата не 1982, а 1983 год. В 1983-м в издательстве «Юнацтва» была переиздана книга Любови Дубенской «Надя Леже рассказывает.» А после перестройки наступило долгое забвение до начала 2000-х. Это абсолютно несправедливо. Не так много уроженцев нашей страны были известны во всем мире и, проживая за границей, считали себя именно белорусами, и так много сделали для своей родины.
Спустя четверть века все изменилось: появились фильмы и статьи о Наде, наши дипломаты в Швейцарии купили и подарили музею три оригинальные ее работы — в том числе ее автопортрет (сейчас он в экспозиции музея). А в сентябре 2019 года в Художественном музее планируется выставка творчества Нади Леже.