Мужчины имели право на секс, женщины - нет. Как до революции белорусы боролись с проституцией
Проституция в Российской империи рассматривалась исключительно как женское занятие. А все потому, что право на сексуальность и сексуальные желания признавалось только со стороны мужчин, а женщина выступала лишь в качестве объекта для удовлетворения их потребностей, за что и порицалась обществом. Почему белорусы признавали право мужчин на сексуальный «отдых», но при этом боролись с борделями — читайте в тексте кандидата исторических наук Татьяны Воронич. Этот текст завершает цикл публикаций о проституции в Беларуси. Предыдущие выпуски вы можете прочитать тут, тут, тут и тут.
Парадокс, но представители городского общества считали, что существование проституции необходимо для поддержания физического здоровья мужчин (главным образом военных). Когда в Гродно в начале XX века были закрыты почти все публичные дома, начальник местного гарнизона ходатайствовал об открытии такового для нижних воинских чинов. Гродненский губернатор так и писал, что «запрет публичного заведения (…) несомненно поставит в ненормальные условия жизнь войск обширного Гродненского гарнизона». Этим спекулировали бывшие хозяйки борделей. В качестве аргумента (почему необходимо возобновить деятельность закрытых домов терпимости) они указывали, что отсутствие этих домов может пагубно сказаться на здоровье солдат. То есть общество открыто признавало право мужчин на секс.
Реализовывать это право женщины были обязаны торговлей своего тела. А вот своего права на секс у них не было. Женщина должна была удовлетворять мужские потребности, за что и порицалась обществом. В глазах общества проститутки — это «продажные, публичные, развратные, распутные, непотребные, блудные, испорченные» женщины.
В отношении мужчин, посещающих проституток, такие эпитеты не употреблялись. Обществом осуждались не многочисленные сексуальные контакты мужчин, а возможные последствия в виде венерических заболеваний. Поэтому секс должен был быть безопасным. И ответственность за эту безопасность несла женщина. Именно поэтому проституция была взята под контроль, а женщин подвергали постоянным унизительным осмотрам.
«Открытая школа разврата и очаг заразы населения истощающими болезнями
Но при общей терпимости к проституткам горожане крайне негативно относилось к соседству с ним. В некоторых российских городах полиция под давлением городской общественности (и прежде всего ее женской части) снимала с проституток головные уборы, отнимала зонтики, запрещала носить кринолины.
Как правило, жители отдельных улиц в городах проявляли впечатляющее единодушие. Как только горожане узнавали, что на их улице будет устроен публичный дом, они тут же пытались воспрепятствовать этому и обращались с многочисленными письменными прошениями в городские органы власти — в городскую думу и управу и к самому губернатору.
Но в компетенцию городских органов самоуправления не входили вопросы открытия домов терпимости и определения городских территорий для них. Решение этих вопросов находилось в ведении полиции. Все, что мог сделать город, это принять постановление, чтобы «на городских землях этих домов не открывалось». Остальное зависело от инициативы самих городских жителей. Горожане могли, например, совместно «бойкотировать» мероприятия по открытию борделей. Именно так и поступили жители Гродно в 1906 году, когда решался вопрос об открытии публичного дома. Когда власти находили подходящее здание для размещения в нем борделя, то одни домовладельцы отказывались сдавать свой дом в аренду для этих целей, а другие просто назначали «непомерно высокие цены».
Дома терпимости и тайные притоны, главными клиентами которых были рядовые российской армии, действительно доставляли немало хлопот горожанам. На улицах города проститутки в поисках клиентов вели себя «непристойно», могли оскорблять прохожих, «в особенности подростков», позволяли «себе приставать к мужчинам, стараясь всячески заводить с ними знакомство и затем заманивать к себе, причем нередко ухитряются обирать посетителей, обладающих крупными деньгами».
В своих прошениях (в том числе и о закрытии уже действующих домов терпимости) горожане приводили весьма веские доводы и очень ярко и красочно описывали атмосферу публичных домов. Так, в 1912 году священник Лавр Кляевский ходатайствовал о закрытии публичного дома в Новогрудке. Он писал, что дом терпимости — это «открытая школа разврата и очаг заразы населения истощающими болезнями», а жители постоянно становятся свидетелями «безобразных сцен самого дикого разгула».
В 1906 году угроза открытия борделей нависла над жителями Веселого переулка и Канатной улицы Витебска (бордели в этом районе были закрыты еще в 1900-м). Витебляне писали, что дома терпимости влияют на «деморализацию и развращение нашей молодежи обоего пола, и на увеличение в нашей местности скандалов, краж и буйства и нарушение в ночное время нашего спокойствия пьяными компаниями». Горожане даже просили, чтобы переулок Веселый был переименован в Канатный, «дабы и слава и память его померкли навсегда».
«В одиночку, парами, а чаще всего партиями в несколько десятков человек»
На улицах возле публичных домов в любое время суток в любую погоду можно было столкнуться с солдатами, которые приходили сюда «в одиночку, парами, а чаще всего партиями в несколько десятков человек — саперы, артиллеристы, казаки, пехотинцы». Преимущественно большинство из них «в нетрезвом виде, кричат, шумят, выкрикивают площадную брань. Ходят расстегнутые…». Жители Кобрина в 1912 году писали: «…пьяные парни с музыкой и безнравственными песнями, повыламывали в некоторых местах заборы и повытаскивали ворота». А жители Гродно регулярно наблюдали, как «пьяные артиллеристы, обнажив шашки, рубили … куда попало, направо и налево, по заборам садов, по уличным фонарям».
Обыденным явлением стали пьяные драки, когда в ход шли камни и палки. «Постоянно происходят драки не только отдельных лиц, но и целыми партиями. Артиллеристы схватываются с пехотинцами, саперы выбивают артиллеристов, причем иногда дело доходило до револьверной и оружейной пальбы», — отмечалось в архивных документах.
Часто споры, переходившие в драки, возникали из-за того, кому достанется конкретная проститутка. Солдаты задирали не только друг друга, но и проходивших мимо женщин, приставая к ним с недвусмысленными предложениями. Пьяные солдаты переходили от слов к делу и могли даже сорвать платок с плеч женщины, одиноко идущей по улице, пользуясь полной безнаказанностью. После того как в Гродно в начале XX века дома терпимости были закрыты, наиболее востребованными оказались тайные притоны.
Поскольку солдатам адреса последних были не так хорошо известны, как адреса публичных домов, то они, «разыскивая нужный им товар», шли самым простым путем. Не стесняясь, они стучались во все окна и двери близлежащих домов и, если дверь не была заперта на ключ, легко врывались в дома, «произнося при этом отчаянную ругань». А потом отправлялись дальше. «Добравшись до места назначения», выходили «оттуда парочками» и начинали «расхаживать по улице в самом неприличном виде», «петь похабные песни, сквернословить» и, вообще, творить «из ряда вон выходящие вещи на глазах всей публики, а, главное, наших дочерей и малолетних детей». Нередко, обнажив шашки, солдаты загораживали «путь проходящей публике», «наводя страх на всех жителей» .
Территория вокруг домов терпимости и тайных притонов, а это и дворы жилых домов, и городские кладбища, и пр., превращалась посетителями проституток в отхожие места. Новогрудский священник Кляевский жаловался «…христианский город не должен спокойно смотреть, как окрестности нашего кладбища и самая ограда его оскверняются нечистотами посетителей этого дома».
«Наши мужья сменившись со службы не приходят домой, а находятся в гостинице «Гомель»
После того, как на той или иной улице возникал притон, появлялась другая проблема, связанная со сдачей жилья в аренду. Во-первых, падала стоимость квартир в домах по соседству с борделями. Во-вторых, даже при заниженной цене квартиры часто пустовали, никто из состоятельных слоев — «из честного класса» горожан — не соглашался жить в подобных районах. В-третьих, если и удавалось получить квартиросъемщиков, то нередко это была далеко не та «приличная публика», которую ожидали домовладельцы. И доставляла она порой такое же беспокойство, как и пьяные солдаты.
Также жителей вызывало, какое влияние поведение проституток и их клиентов оказывает на проживающих рядом детей и подростков. «…детям часто приходилось не только наблюдать не совсем поучительные картины, но и находиться под страхом быть задетыми пьяными солдатами», — отмечалось в архивных документах.
Жители Виленского переулка и Загородной слободы Гродно писали, что открытие дома терпимости «весьма вредно может отразиться на наших детях, состоящих из учащейся молодежи, долженствующей постоянно проходить мимо этого притона, а потому и нередко встречаться с порочными классами населения, от которых молодежь эта ничем гарантирована, даже от личной неприкосновенности».
В 1897-м домовладельцы Новоромановской улицы Минска (теперь улица Романовская Слобода) просили о закрытии дома терпимости. Они писали, что «дети наши, будучи свидетелями разврата и окончательного нравственного падения как проституток, так и посетителей их, в будущности доставят обществу преступников, а нам, родителям, безграничное огорчение», «… все эти невинные существа должны оставаться невольными зрителями распутства, граничащего с одичением».
Особое беспокойство, связанное с проституцией, испытывала женская половина городов. В свое время графу Чапскому поступило письмо от минчанок, в котором они жаловались на свое «обиженное семейное положение»: «…в гостинице «Гомель» девушек таких находится очень много и наши мужья сменившись со службы не приходят домой, а находятся в гостинице «Гомель». Мало того, что очень много денег тратят на них, но более всего, что некоторые заразились венерической болезнью».
Проблема, по мнению авторов этого письма, заключалась не в нравственных устоях их мужей, а в самом факте наличия проституток, соблазняющих мужчин.
***
Беспокойство горожан было настолько велико, насколько сильно проституция вторгалась в их жизнь, в физические пределы их личного жизненного пространства. Горожане писали многочисленные прошения с просьбами о закрытии борделей для нижних воинских чинов, и в то же время мирились с существованием борделей для клиентов «уровнем повыше», которые были тише и спокойнее и не доставляли столько волнений. Горожан возмущала не сама проституция как явление, не аморальность того, что происходило в публичных домах, а то, как это затрагивало их жизнь.
Таким образом, проблема проституции в городах не была решена. Причина заключалась в несовершенстве российского законодательства и в менталитете самого городского общества. В организации борьбы с проституцией существовали противоречия как на законодательном, так и на местном уровне. Меры, принимаемые городскими властями для контроля и борьбы с проституцией, скорее, носили репрессивный характер и были направлены на ликвидацию последствий этого явления, а не на устранение его причин.