XIX век на скамье подсудимых. Как мачеха заперла сына и не кормила неделю
Странные звуки доносились из хозяйственных построек семейства Бобровичей: поначалу как будто скулил щенок, потом словно билась о двери малая птица и царапала деревянные стены хворая мышь. Звуки были слабыми — чем дальше, тем слабее — и слышал их только сосед Бобровичей Федор Савич, когда выходил из дома «подымить» (трубкой). Однажды он перемахнул через забор, разделявший два земельных участка — его и Бобровичей, прошелся вдоль соседского сарая, степки и клети и определил, что странные звуки доносятся из клети. Теперь это было протяжное: «Ы-ы-ы».
Чего боялись наши предки, жившие 150−200 лет назад, о чем мечтали, какое поведение считали предосудительным, в чем видели удачу, кому завидовали и кому сочувствовали, на чем экономили, какие новости обсуждали за обеденным столом и что при этом ели? В научных трудах ответов на эти вопросы не дается. Мы решили поступить по-другому: наша главная героиня — повседневность, а главный герой — обычный, или безымянный человек. А помогут нам документы судебных дел, хранящиеся в Национальном историческом архиве Беларуси.
Истцы и ответчики, правые и виноватые тех давних судебных разбирательств давно обрели вечный покой, но их поступки и слова продолжают жить. Запечатленные густыми чернилами на плотной шероховатой бумаге, они рассказывают нам историю страны и ее граждан сквозь призму бытовых забот и людских страстей.
Названия населенных пунктов, состав преступления и приговор суда даются без изменений. Образное описание намерений, чувств и мыслей героев является художественной интерпретацией материалов судебного дела.
История, которая будет рассказана сегодня, произошла 121 год назад — летом 1897 года на хуторе вблизи уездного города Мозыря.
«Дома у них творится что-то нехорошее»
«Кто здесь есть?» — спросил Федор и стукнул в дверь клети, которая, к его удивлению, была закрыта не на щеколду, а на висячий замок. «Ы-ы-ы», — донеслось в ответ. Федор поискал камень, которым можно было бы сбить замок, нашел и поднял его, а потом отбросил в сторону: нет, так не годится — следует сходить за выборным. Выборным называли человека, исполняющего в деревне обязанности полицейского.
«Хозяин дома Петр Бобрович уже с месяц как в отлучке, — объяснил выборному Федор Савич, — его второбрачная жена Матрена с утра до позднего вечера работает на дальних огородах. А тем временем дома у них творится что-то нехорошее».
Выборный в тот же день съездил в Мозырь за полицейским надзирателем. Вдвоем они направились к дому Бобровичей, возле которого уже собрались соседи. Когда замок был вскрыт и дверь клети распахнута, оттуда, шатаясь, вышел 6-летний Роман — сын Петра Бобровича и пасынок Матрены. Ребенок был очень бледен и так худ, что кожа на его руках, ногах и ягодицах висела складками, тогда как лицо и живот были «непомерно круглы, раздуты». Из одежды на мальчике была одна грязная рубашка, в глубине пустой клети виднелся рваный мешок, по-видимому, служивший Роману постелью.
Говорить мальчик не мог, только стонал и показывал, что хочет пить. Выпив стакан воды и съев ломтик хлеба (покормила ребенка Анисья Савич, жена Федора), охрипший от слез Роман прошептал, что в клети его заперла мачеха Матрена и случилось это «давно». Впоследствии полиция установит, что Роман просидел в клети «без хлеба и воды» не менее 7 дней. Он не умер от жажды только благодаря старшему брату Тимофею, ухитрившемуся дважды напоить Романа молоком через сухой стебель, просунутый в щель.
«Матрена проклинала свою судьбу, уготовившую ей в мужья немолодого вдовца с детьми»
Полиция обвинила Матрену в истязании малолетнего Романа. Началось следствие. Соседи охотно давали показания. Из разрозненных фактов складывалась следующая картина.
Четыре года назад к 22-летней Матрене Богданик посватался 43-летний Петр Бобрович — вдовец с пятью сыновьями. Давно мечтавшая о замужестве Матрена, дала согласие на брак, хотя и была несколько обижена на свою судьбу, уготовившую ей в мужья «немолодого с детьми».
Однако семейная жизнь с вдовцом оказалась вполне сносной. Петр и три его старших сына редко бывали дома, так как ездили по всей волости, нанимаясь сезонными работниками на сенокос, сбор урожая, уход за скотиной и так далее. Матрена оставалась полновластной хозяйкой хутора. «При ней» находились два младших сына Петра — подросток Тимох и малолетний Роман. Мачеха быстро сделала из Тимоха домашнего работника, перепоручив ему львиную долю своих обязанностей. Роман пока работать не мог, напротив, сам нуждался в заботе и уходе, чем безмерно раздражал Матрену. И тогда, по мнению соседей, мачеха решила «извести» мальчика. Как иначе объяснить тот факт, что ребенок и зимой бегал в одной рубашке, ступая по снегу босыми ногами? Жалея мальчика, помня о том, какой милой была его умершая мать Прасковья, соседи дарили Роману теплую одежду, но Матрена прятала ее в сундук. Тимох плел для младшего брата лапти, однако мачеха, усмехаясь, бросала их в печь.
Из дома на улицу босоногого и неодетого Романа гнал голод. Соседи утверждали, что он просил есть, едва переступив их порог. Но стоило усадить мальчика за стол, как в хату без стука влетала разъяренная Матрена и устраивала «сердобольным» громогласный скандал. Роман пугался мачехи до немоты («уж не била ли она его?!») и покорно возвращался с ней домой, так и не поев.
«Известно ли суду, что 6-летний Роман — вор?»
Следствие не было долгим. К началу сентября 1897 года мозырская мещанка Матрена Андреевна Бобрович предстала перед судьями Минского Окружного суда по обвинению в том, что «питая ненависть к своему пасынку, худо и грязно его содержала, била, лишала одежды и пищи, а после продержала запертым в пустой клети без хлеба и питья в течение недели». (Статья 1489 «Об истязаниях и мучениях»).
Мозырский врач Шульц, вызванный для освидетельствования Романа, нашел, что атрофированные мышцы, сухие слизистые оболочки, отекшее лицо и учащенный пульс мальчика могли свидетельствовать о плохом питании, «недавнем голоде».
Матрена не признала себя виновной. По ее словам, Роману она была не злой мачехой, а нежной матерью, и «попечение» о ребенке у нее было материнское. Но что поделаешь, если мальчишка ей достался трудный? Выдашь ему чистую рубаху, он ее мгновенно испачкает. Наденешь на него штаны — тут же их порвет. Лапти скинет, шапку потеряет.
Главным обвинением, выдвинутым против Матрены Бобрович, было обвинение в заточении мальчика в клети. Этот свой поступок мачеха объясняла следующим образом. Известно ли суду, что 6-летний Роман — вор? Запирать его приходилось, чтобы обезопасить имущество соседей. И потом, разве не так принято «в крестьянском быту»? Разве судьи не знают, что во время полевых работ малолетних крестьянских и мещанских детей родители держат под замком для их же безопасности?
В словах Матрены была доля истины. Соседи и впрямь заставали Романа в своих кладовых, лакомящимся их продуктами, но вором мальчика не считали и никогда на него не жаловались. Они понимали, что брать еду без спроса его вынуждает хронический голод и «отсутствие родительского воспитания». Что касается обычая запирать в домах детей, то под замком малолетние ребята проводили по несколько часов, но никак не дней, и еды у них при этом было вдоволь.
«Самые неэмоциональные показания у отца мальчика»
Суд признал Матрену Бобрович виновной. За «посягательства на личность малолетнего Романа, которые сопровождались высшей степенью мучений», за «крайнюю жестокость» мачеху приговорили к трехлетнему тюремному заключению. По освобождении женщина должна была четыре года находиться «под надзором местной полиции».
Показания, решившие участь Матрены, дал Тимох — Тимофей Бобрович. В 1897 году парню исполнилось 19 лет, и он все меньше боялся грозных окриков мачехи, ее сурово сдвинутых бровей. Старший брат честно рассказал суду о том, как трудно жилось его младшему брату Роману. Показания Тимофея одни из самых эмоциональных в данном деле.
Самые неэмоциональные показания у отца мальчика — Петра Степановича Бобровича. Знал ли он, что его жена Матрена может ударить ребенка? Ну знал, так ведь это против баловства и воровства. Видел ли он, что зимой его сын ходит босой? Ну видел, так это потому, что Роман вечно терял лапти. Рассказывал ли ему Тимофей, что мачеха запирает мальчика? Петр затруднялся припомнить.
Едва закончился суд, Петр Бобрович оставил дом и хозяйство на Тимофея, подхватил трех старших сыновей и отбыл на очередные работы. Романа отец поручил заботам одной из соседок.