«В приют ушел сам. Отец избил, неделю не был в школе». О домашнем насилии впервые расскажут со сцены
«Он схватил меня за горло и повалил на диван, сев сверху. Я еще смотрела на него и думала: „Это не мой Сережа. Это не тот человек, который ходил со мной на рынок, провожал на работу, чистил со мной картошку“», — читает монолог своей героини Ирина Аверина. 18 декабря Лаборатория социального театра ECLAB представит публике спектакль «Родные люди» — о домашнем насилии, которое, по статистике, касается каждой третьей семьи в Беларуси.
Настя Стальмахова приходит на репетицию и сразу же снимает с себя браслеты и серьги. Так ей легче войти в роль, которую она исполняет.
— Когда мать умерла, отцу совсем снесло крышу: бить-то некого, — произносит она со сцены. Для зрителей это — пронзительные слова, для ее героини — обыденность, в которой она жила 18 лет.
До работы над постановкой режиссер Валентина Мороз (в прошлом году она поставила спектакль о теракте в минском метро) не задумывалась над проблемой домашнего насилия. А задумавшись, поняла, что эту тему нужно изучать и осмыслять посредством искусства. Так началась работа над «Родными людьми».
— Когда мы искали тему для очередной постановки, совершенно случайно пересеклись с Ольгой Горбуновой — бывшей руководительницей общественного объединения «Радислава» (убежища для женщин, пострадавших от домашнего насилия. — Прим. TUT.BY). У нас завязался разговор, и я осознала, что раньше над этой проблемой не задумывалась. Был конец 2016 года. В 2017-м уже состоялась публичная читка пьесы.
Цитата из пьесы: «Даже особо и потасовки не было, потому что сразу он ухватился за горло и просто повалил меня на диван, он сидел на мне сверху. Я еще смотрела на него, думала: „Это не мой Сережа. Это не тот человек, который со мной ходил на рынок, меня на работу провожал, встречал, чистил со мной картошку, мог постирать стирку“. И я лежу, я понимаю, блин, у меня в голове не укладывалось, что это может вообще такое происходить, то, что происходит сейчас».
Основа спектакля — это интервью женщин, пострадавших от домашнего насилия. Разговор с ними вели сами актеры и режиссер. В итоге получилась пьеса на пять «серий» — пять пронзительных историй. Они абсолютно разные, но рассказывают об одном: как люди превратили жизнь близких в кошмар.
— От некоторых интервью нам пришлось отказаться. Не по этическим причинам, нет, — рассказывает актер Павел Андреев. — Просто некоторые истории были очень похожи. Нам же хотелось, чтобы зритель увидел: насилие может быть очень разным.
Проводником по этой теме для «Лаборатории» стала Ольга Горбунова. Без нее, говорит Валентина, получить доступ к историям было бы непросто. Например, команда хотела, чтобы в спектакле звучали голоса мужчин, которые подверглись домашнему насилию. Героев нашли, но от разговора они отказались.
— У нас в обществе не принято выносить свои проблемы на обсуждение. Даже анонимно, — говорит Валентина.
Интервью актеры и режиссер брали у женщин, которые давно находились в убежище и уже успели получить психологическую помощь, проработать свой травматичный опыт. Это, казалось, должно послужить гарантией, что они уже достаточно устойчивы, и спектакль не станет для них очередной травмой. Однако на деле, когда во время публичной читки пьесы героини увидели себя со стороны, все оказалось совершенно по-другому.
Актер Артем Лобко брал интервью у женщины, пострадавшей от насилия со стороны мужа. О том опыте он вспоминает со смешанными чувствами:
— У моей героини сложная история, длиной в 15 лет. Когда я ее слушал, меня накрывало ощущением ужаса. Хоть я и понимал, что эта история в некоторой степени субъективна.
После героиня сама захотела, чтобы Артем сыграл ее историю.
— Сложно ли было проникнуться ею? Эту историю нужно было понять, принять и осознать. Да, все непросто, но, тем не менее, когда ты видел человека, с которым общался, когда ты веришь ему, погрузиться проще.
В 2017-м году состоялось публичная читка пьесы. Героиня Артема, которая, казалось, свой опыт пережила и оставила в прошлом, не сдержалась.
— В какой-то момент ситуация стала выходить из-под контроля. Я читаю вслух текст, смотрю на свою героиню и понимаю, что у нее начинается истерика. Благо, психологи были рядом, они присели рядом с ней и успокоили. Честно, в тот момент мне было страшно за физическое состояние человека.
— Мы предполагали, что за время, которое женщины находились в убежище, между героинями и их историями появилась дистанция, — добавляет Валентина Мороз, — но оказалось, что ее нет. Они на тот момент все еще не пережили и не отпустили свои воспоминания.
На премьере спектакля героини пьесы также будут присутствовать. Валентина надеется, что спустя год они по-другому смогут посмотреть на свою жизнь, проигранную на сцене.
Цитата из пьесы: «В приют я ушел от отца сам. Он меня избил, я неделю не ходил в школу. У меня было синее лицо полностью, у меня был сотряс, я неделю прямо там блевал. Врача не вызывал, потому что было страшно, было жутко. Так было всю жизнь вообще, что бы он не сделал ни с матерью, ни со мной. Короче, всегда было страшно, жутко. Короче, сбежал из дома, жил у девушки у своей в тот момент. И потом мне позвонила замдиректора из школы и говорит, что туда-то надо подъехать. Ну, в итоге, я туда пришел, рассказал все, разревелся, рассказал за мать, рассказал за себя, за все эти годы и… Короче, главная женщина, которая сидит в этой комиссии, она всегда относилась ко мне чутка пренебрежительно, потому что думала, что я… Там переходный возраст. Попадался за курение на парапете на площади Ленина перед входом в „Столицу“. Ну, а тут она: „Я тебе верю, я тебя понимаю“. Батя вскочил такой красный весь! Напетушился. Он — слесарь-сантехник. Бухает, бухает ужасно. Он отвратительный человек. В итоге, когда он начал психовать, она ему: „Помолчите, пожалуйста, я сейчас разговариваю не с вами, и у меня есть все основания верить ребенку. Тут все на лицо. Посмотрите на своего ребенка, что вы сделали с ним“. В итоге мы вышли. Я стою, курю, выходят директор, классная… Я просил забрать меня в приют. Они сказали „собирай свои вещи“. Мне тогда четырнадцать было».
Чем дольше команда театра работала над спектаклем, тем сильнее менялось отношение и режиссера, и актеров к теме домашнего насилия.
Например, раньше для Анастасии Стальмаховой оно не мыслилось как явная проблема.
— В своей жизни я не сталкивалась ни с физическим, ни с психологическим насилием, — рассказывает Анастасия. — Честно признаться, я не понимала женщин, живших с мужчинами, которые, например, на протяжении пяти лет их избивают. Мне казалось так: если тебе что-то не нравится, ты просто берешь и уходишь. Когда мы поговорили с Ольгой Горбуновой, для меня стало откровением, что есть множество существенных «но». Раньше я не осуждала, нет, но мне казалось, что зачастую люди просто бездействуют. Однако все гораздо сложнее, и проблема не только в агрессорах, но и в обществе, которое не дает жертвам возможности уйти — вернее, осуждает их решение.
Для Анны Лавникович понятие «домашнее насилие» существенно расширилось.
— Для меня домашнее насилие было чем-то, что происходит у соседей за закрытой дверью, когда они очень шумят, и явно не потому, что у них какой-то праздник. То есть когда кого-то избивают. То, что существует психологическое и экономическое насилие, которое со временем трансформируется в более жесткие формы, стало не самым приятным открытием во время работы над спектаклем. Человек оказывается в положении многолетнего давления, которое разрушает его самооценку.
Артем рассказывает, что в самом начале работы его ужаснула статистика: в каждом третьем доме люди сталкиваются с тем или иным насилием.
— Еще ужаснуло, сколько раз нужно пережить физическое насилие, после которого женщина задумывается об уходе, — 12.
Павел Андреев приводит пример из личной жизни своей семьи. Его дедушка избивал бабушку, но «никто не отзывался об этом как о проблеме».
— Проблемы не было не потому, что ее не существовало, а потому, что ее не воспринимали как проблему. Насилие всегда было вокруг, но об этом не задумывались, не пытались осмыслить. Оно было нормой. Сейчас этот вопрос возник в нашей культуре. И мы пытаемся на него отреагировать, отрефлексировать в искусстве.
Анастасия Стальмахова, Полина Питкевич, Кася Чекатовская, Анна Лавникович, Ирина Аверина, Павел Андреев и Артем Лобко — актеры непрофессиональные. У каждого и каждой есть свои профессии и занятия. В «Лабораторию» социального театра каждый из них попал во время или после учебы на концентрации «Современное искусство и театр» в ECLAB.
Задаем закономерный вопрос: не страшно ли им непрофессиональной игрой загубить важную тему? Ответы получаем вполне убедительные.
— Это очень долгая работа, — первой слово берет Полина. — Ты долго живешь с этим текстом, проводишь с ним много времени, в какой-то степени срастаешься. Он становится абсолютно твоим. Где-то я даже нахожу в героине себя, добавляю ей свои черты.
— Мы, может, и не профессиональные актеры, но точно осознанные, — говорит Анна. — Мы осознанно пришли в «Лабораторию», осознанно работаем над спектаклем. Когда появляется это чувство, подключается ответственность. Это делает нас уверенными в том, что мы делаем. К тому же, мы постоянно много читаем по теме, ставим себя на место человека, думаем, как бы он отреагировал. Это не всегда легко, но это работа, которая сначала идет на сознательном уровне, а потом — на подсознательном.
— Куда хуже бездейственность, — убежден Артем. — У нас немного театров, которые работают с этой темой. Если они вообще есть.
Анастасия считает, что отсутствие опыта игры в репертуарных театрах — это в большей степени плюс.
— Мне кажется, актер из академического театра будет обесценивать эту роль, поскольку она будет очередной. А мы пытаемся пропустить ее через себя. Нет такого, что сейчас я заломаю руку, и все поймут, что мне больно. В документальном театре плюс, что ты непрофессиональный актер.
— Насколько уверенно мы себя чувствуем и боимся ли оказаться несостоятельными? — спрашивает Валентина и сразу же дает ответ: — В данном случае я согласна с Настей: здесь самое главное осознанность, позиция, искренность. Гораздо интереснее смотреть на актера живого, у которого есть своя позиция, чем на актера, который просто лицедействует.
Валентина говорит, что спектакль — еще один повод задуматься, насколько мы сами готовы к изменениям в обществе.
— Многие горевали, что концепцию закона о противодействии домашнему насилию завернули. Но на самом деле, как мне кажется, наше общество просто не готово. В группе «Маршируй, детка», которая возникла как реакция на отмену работы над концепцией, 2800 человек, а всего в Беларуси — 9 с половиной миллионов. Петицию подписало 1900 человек. За три недели. Есть повод просто задуматься, насколько мы сами готовы к изменениям в обществе.
Спектакль «Родные люди» состоится 18−19 декабря в Moving Art Factory (Минск, улица Куйбышева, 22, 6-й этаж).