XIX век на скамье подсудимых. Как в Российской империи судили глухонемого за убийство

Ружейный выстрел, раздавшийся в доме, оглушил находящихся в нем людей, напугал дворового пса, заставил взметнуться в серое зимнее небо стайку воробьев, сидевших на березе. Безучастным к выстрелу остался только сам стрелявший — помощник сторожа, охраняющего панский лес, 26-летний крепостной, глухой от рождения Максим Матвеевич. История, в которой будет рассказано о совершенном им убийстве, произошла в 1855 году недалеко от деревни Лозовая Буда Бобруйского уезда.

Чего боялись наши предки, жившие 150−200 лет назад, о чем мечтали, какое поведение считали предосудительным, в чем видели удачу, кому завидовали и кому сочувствовали, на чем экономили, какие новости обсуждали за обеденным столом и что при этом ели? В научных трудах ответов на эти вопросы не дается. Мы решили поступить по-другому: наша главная героиня — повседневность, а главный герой — обычный, или безымянный человек. А помогут нам документы судебных дел, хранящиеся в Национальном историческом архиве Беларуси.

Истцы и ответчики, правые и виноватые тех давних судебных разбирательств давно обрели вечный покой, но их поступки и слова продолжают жить. Запечатленные густыми чернилами на плотной шероховатой бумаге, они рассказывают нам историю страны и ее граждан сквозь призму бытовых забот и людских страстей.

Названия населенных пунктов, состав преступления и приговор суда даются без изменений. Образное описание намерений, чувств и мыслей героев является художественной интерпретацией материалов судебного дела.

«Глаза Максима полыхнули яростью, он схватил лежавшее ружье и направил его на девушку»

Служащим Экономии имения Кочерицы (современный город Кировск Могилевской области), принадлежавшего помещице фон Гойер, пришлось поломать головы, прежде чем они смогли найти занятие для 13-летнего сироты Максима Матвеевича. «Крестьянским работам» глухонемой подросток так и не научился, слугой в панском доме его видеть не желали. Отправляя Максима к лесному сторожу Гавриле Яновичу, вершители его судьбы предполагали, что подросток сможет хотя бы колоть дрова и носить воду. Никто не ожидал, что глухонемому сироте понравится лес, что он изучит все его уголки, станет охотиться, и что к 20 годам из чернорабочего при лесной сторожке превратится в толкового и деятельного помощника лесного сторожа.

К февралю 1855 года Максиму Матвеевичу исполнилось 26 лет. Жил он в небольшой комнате, пристроенной к сторожке, столовался в семье своего коллеги и начальника Гаврилы Яновича, свободное время проводил с его домочадцами. Единственным увлечением семейства Яновичей, которое Максим не разделял, были визиты в ближайшую деревню Лозовая Буда. Что неудивительно: в деревне Максима дразнили, насмехаясь над его глухотой. Однако и за стенами сторожки не всегда удавалось спрятаться от людских издевок — гости из деревни навещали дом Гаврилы Яновича и его жены Кристины чаще, чем Максиму того хотелось.

В полдень 27 февраля в дом лесного сторожа пришли три крестьянки из Лозовой Буды: юная Авдотья Александрович и две женщины пожилого возраста — сестры Гарпина и Марья Заяц. Кристина помогала женщинам кроить ткань на юбку, когда после утреннего обхода из леса домой вернулись Гаврила Янович и Максим. Гаврила намеревался о чем-то переговорить с женой, поэтому увел ее в другую комнату, предварительно сняв с плеча и положив на лавку ружье. Озябший Максим собирался залезть на печь. Но женщины настроились подшутить над глухим.

Одна из них подошла к нему со спины, хлопнула по правому плечу, словно бы окликнув Максима, но пока он поворачивал голову направо, успела перебежать к его левому плечу, и хлопнула по нему. «Увечный на слух» затоптался на месте, не понимая, кто и откуда его зовет, чего от него хотят. Но увидев лица женщин с прищуренными глазами и раскрытыми в смехе ртами, он сообразил, что над ним издеваются, состроил «страшную гримасу» и даже немного зарычал на крестьянок. Гарпина и Марья тут же замолчали и отошли в сторону, Авдотья продолжала смеяться. Махнув на обидчиц рукой, уставший и продрогший Максим повернулся к ним спиной и пошел к печи. Тогда Авдотья подбежала к нему, хлопнула одновременно по обоим плечам, добилась, чтобы Матвеевич обернулся, потом стала по-медвежьи топтаться на месте, хмурить брови и рычать — то есть «изображать глухонемого». Глаза Максима полыхнули яростью. Он шагнул к лавке, схватил лежавшее там ружье и направил его на девушку. Раздался выстрел.

Свидетельницы впоследствии утверждали, что дуло ружья смотрело вниз, как если бы Максим Матвеевич собирался стрелять по ногам Авдотьи, однако за мгновение до выстрела девушка в страхе присела и прижала ладони к вискам. Ружейная пуля пробила ее правую ладонь и голову — Авдотья умерла на месте.

«Глухонемые от рождения наказаниям за свои проступки не подвергаются»

Допрашивать Максима Матвеевича пытались и пристав, и следователь, но оба быстро убедились, что преступник, «не понимающий по губам», не произносящий ни слова, не умеющий ни читать, ни писать, давать показания не сможет. Пришлось удовлетвориться показаниями свидетелей «смертоубийства» — сестер Заяц, перепуганных до обморока. В остальном расследование проводилось по установленным правилам. И поскольку Приложение к статье 1407 15-го тома «Свода законов» предписывало проводить обязательное медицинское освидетельствование «увечных преступников», то в первую очередь к Матвеевичу был направлен врач. Целью такого освидетельствования было установить, «не подвержен ли глухой преступник скудоумию» и, следовательно, может ли он отвечать за свои действия.

Осматривал Максима инспектор Врачебной Управы доктор Дмитрий Спасевич. Он сразу пришел к выводу, что подследственный глух от рождения, и написал в своем отчете: «Матвеевич живет в вечной тишине и безмолвии, он предоставлен самому себе, а сам по себе человек не может приобрести понятие о добре и зле, пороке и добродетели». И хотя ум «несчастного преступника» показался Дмитрию Спасевичу достаточно «скорым», врач настаивал, что у Матвеевича в жизни была только одна возможность: «развивать плоть, но не дух, грубое начало, но не нравственность». А раз так, то судить Максима следует, «как если бы он был слабоумным или даже вовсе лишенным ума».

Разбирал дело Максима Матвеевича Бобруйский уездный суд. Мнение врача учли, и решение выносилось на основании статьи 104 Уложения, по которой «глухонемые от рождения, не получившие через воспитание и образование понятия об обязанностях и законе, наказаниям за свои проступки не подвергаются». Однако если «глухонемые совершают смертоубийство», то та же статья предписывала «содержать их в заключении под строгим надзором отдельно от других преступников» (не ссылать в Сибирь, не отправлять на каторжные работы, не заключать в тюрьму, как это практиковалось в отношении убийц без инвалидности). Максим Матвеевич, «раздраженный насмешками», застрелил девушку, значит, его следует отправить в Бобруйский гражданский острог.

Решение уездного суда было направлено на утверждение в Минскую уголовную палату. Палата приговор утвердила, и теперь полагалось объявить приговор Матвеевичу, объяснив, что он имеет право на апелляцию. Но как это было сделать? Придумали следующее: из Лозовой Буды и Кочериц за казенный счет в город привезли трех человек, которые «умели общаться с глухонемым» — уже известного нам лесного сторожа Гаврилу Яновича, а также знавших Максима с детства Косьму Гладкевича и Федора Дымка.

Мужчины проговорили с Матвеевичем около часа и, видимо, смогли донести до него то, что ему следовало знать. Тем не менее, оспаривать решение суда Максим не стал и в положенное время был переведен в Бобруйский гражданский острог. Здесь он пробыл чуть менее года, потом заболел и умер в военном госпитале «от изнурительной лихорадки».

Экономия центрального имения помещицы фон Гойер затребовала имущество своего крепостного — его одежду, другие вещи. Но смотритель острога специальным рапортом уведомил Экономию, что никакого имущества заключенный при себе не имел и был похоронен в той одежде, которую носил.

Все публикации проекта «XIX век на скамье подсудимых»