XIX век на скамье подсудимых. Как пинская гадалка спровоцировала скандал, обыск и суд
В родном Пинске о Кристине Пашиловой говорили как о хорошей гадалке. Хотя в традиционных гаданиях на судьбу, жениха или получение наследства Кристина была несильна — она специализировалась на поиске украденного и, при благоприятном стечении магических обстоятельств, даже называла имя вора. Большинство ограбленных пинчан первой половины XIX века, посетив полицию, отправлялись за сведениями о своей украденной собственности к Пашиловой. Некоторые делали наоборот: первый визит наносили не полиции, а гадалке.
Чего боялись наши предки, жившие 100−200 лет назад, о чем мечтали, какое поведение считали предосудительным, в чем видели удачу, кому завидовали и кому сочувствовали, на чем экономили, какие новости обсуждали за обеденным столом и что при этом ели? В научных трудах ответов на эти вопросы не дается. Мы решили поступить по-другому: наша главная героиня — повседневность, а главный герой — обычный, или безымянный человек. А помогут нам документы судебных дел, хранящиеся в Национальном историческом архиве Беларуси.
Истцы и ответчики, правые и виноватые тех давних судебных разбирательств давно обрели вечный покой, но их поступки и слова продолжают жить. Запечатленные густыми чернилами на плотной шероховатой бумаге, они рассказывают нам историю страны и ее граждан сквозь призму бытовых забот и людских страстей.
Названия населенных пунктов, состав преступления и приговор суда даются без изменений. Образное описание намерений, чувств и мыслей героев является художественной интерпретацией материалов судебного дела.
«Если вор спрятал похищенное в городе, то гадалка называла расстояние до места схрона, указывала улицу, иногда дом»
«Природный дар отгадывать разные случаи» появился у Кристины в подростковом возрасте, а колода карт каббалы (в документах — «кабальных карт») спустя несколько лет. Раскладывая карты, Кристина говорила, где сейчас находится украденная вещь — близко или же далеко, за пределами Пинска. Если вор спрятал похищенное в городе, то гадалка называла расстояние до места схрона, указывала улицу, иногда дом. Порой ограбленный клиент сообщал гадалке о том человеке, которого он подозревает в краже. Тогда Кристина просила достать какой-либо предмет из дома подозреваемого и вторично раскладывала свои карты, определяя причастность хозяина предмета к краже.
Оплаты за свои услуги Пашилова не требовала, но принимала деньги или продукты, если клиент изъявлял желание ее одарить. Этим Кристина была похожа на других ворожей, всем остальным сильно от них отличалась. Она была женщиной молодой, замужней и вполне обеспеченной — муж Кристины, отставной унтер-офицер, имел небольшую собственность и получал пенсию. Клиентам импонировала опрятная одежда Кристины, ее городские манеры и сам способ гадания: без закатывания глаз, шепота и неожиданных вскрикиваний, без плевков, жженой шерсти, кладбищенской земли, иголок и черных котов.
История, которая едва не привела гадалку на скамью подсудимых, началась летним утром 1840 года, когда к Пашиловой пришел очередной клиент, нуждающийся в магических услугах. Клиента звали Иван Теодорович, был он из мещанского сословия. Иван рассказал, что отлучался из дома всего только на сутки, но за эти сутки из его свирна (кладовой) украли 2 пуда сала (без малого 33 кг). На что это похоже, люди добрые?!
Кристина достала «кабальные карты», сделала расклад и сообщила: «Сало украл кто-то из соседей, так как сейчас оно находится не только на твоей улице, но и недалеко от твоего дома. Еще скажу, что…» Но Теодорович не стал слушать дальше. Он вскочил с места, прокричал: «Кто-то из соседей?!» и выбежал на улицу.
«Мясо варят, хлеб мажут маслом, даже чай иногда пьют с сахаром. Откуда все это?»
Такая реакция объяснялась следующим: у Теодоровича имелся сосед — Валентин Качановский, которого он терпеть не мог, считая гордецом и плутом, и которого с самого начала подозревал в краже сала. Отправляясь к гадалке, Иван надеялся, что она подтвердит его подозрения и, услышав от Кристины о воре-соседе, мгновенно решил, будто речь идет о Качановском. Большего от ворожеи ему не требовалось.
Теодорович считал, что теперь у него есть целых три доказательства вины Валентина Качановского. Первое: в день кражи в гости к его сыну, 10-летнему Северину Теодоровичу, приходил Феликс, сын Качановского. Мальчики спускались в свирен и играли там в свою любимую игру (били яйца о стену), а целехонькое пока сало лежало в ящике, рядом с корзинкой яиц. (Сам Иван здоровался с соседями через раз и сквозь зубы, жене наказывал поступать также, но ничего не мог поделать с сыном: Северин дружил с Феликсом, игнорируя запреты отца.)
Второе доказательство вины было таким. Лишившийся состояния дворянин Качановский зарабатывал на жизнь тем, что обучал детей грамоте. По-мнению окружающих, занятие это было несерьезное и достойного заработка дать не могло. Однако семья учителя не бедствовала. Соседи шептались: «Мясо варят, хлеб мажут маслом, даже чай иногда пьют с сахаром. Откуда все это? Не иначе плутуют». Подозрительный и легко внушаемый Теодорович к перешептываниям прислушивался.
Третьим доказательством вины стали слова гадалки. И сейчас, выбежав на улицу из дома Пашиловой, Иван помчался… нет, не в полицию, а к Качановским. По дороге он встретил полицейского десятского Макария Бренку и решил, что сами небеса одобряют его действия: ведь при поимке вора нужен представитель власти. «Следуй за мной! — на ходу прокричал он Макарию. — Я покажу тебе злодея!»
Дверь в квартиру Качановских Иван и Макарий распахнули без стука, быстро миновали прихожую и ворвались в жилые комнаты. Остолбеневшим при их появлении хозяевам Теодорович прокричал следующее (буквально): «Смажите довольно мое сало?»
«Макарий и Иван выворачивали содержимое шкафов, искали под кроватями и в кроватях, лазили на чердак»
Было 10 часов утра. Валентин Качановский вел урок (ученики приходили к нему на дом), его дочь, 5-летняя Альбертынка, играла с куклой, жена сидела рядом с шитьем. Крики Теодоровича и Бренки перепугали и детей, и взрослых. Валентин не понимал причины вторжения, но полагал, что оно законно, так как знал, что Макарий Бренка — полицейский. Макарий и Иван тем временем выворачивали содержимое шкафов Качановских, искали сало под их кроватями и в кроватях, заставили хозяйку отпереть сундуки, лазили на чердак. Напоследок Теодорович решил поискать свою пропажу в трубе камина. Вдруг там тайник? Один их кирпичей в трубе чуть выступал. Обрадованный Теодорович с силой дернул за кирпич, вырвал его из кладки и засыпал глиной и осколками «горшки с вареным кушаньем», которые стояли на «припечке». Тайника за вырванным кирпичом не оказалось. Непрошенные гости ушли из дома учителя с пустыми руками.
Нам неизвестно, каким образом Валентин Качановский узнал о том, что обыск, проведенный в его квартире, состоялся по личной инициативе соседа. Однако мы знаем, что случилось это в тот же день. Негодуя, учитель достал из шкафа лист бумаги, чернильницу и стал писать заявление в Пинский городовой магистрат. В заявлении он назвал появление в своей квартире Теодоровича и Бренки «вторжением», обыск — их «самовольной» инициативой. Не забыл об испорченной трубе и «погубленных кушаньях». Наконец, остановился на моральном ущербе от незаконного вторжения: написал о своих «помертвевших» учениках, перепуганной малолетней дочери, между прочим страдающей «от падучей» (эпилепсии), и об очернении честного имени Качановских.
Члены городового магистрата запросили письменные объяснительные от Теодоровича и Бренки, посовещались и объявили свое решение: признать Ивана и Макария виновными «в проведении самовольного обыска без основательного подозрения», а Валентина — пострадавшим от их действий. В качестве наказания Пинский городовой магистрат постановил: десятского Макария Бренку, «согласившегося быть при незаконном обыске, выдержать в арестантской при полиции 3 дня на хлебе и воде». Ивана Теодоровича «выдержать в остроге на собственном иждивении» (то есть за свой счет) в течение двух недель. Кроме того: узнать на рынке стоимость 2 пудов сала, умножить эту цифру на два и взыскать соответствующую сумму с Теодоровича в пользу Качановского. Деньги предназначались учителю в качестве возмещения морального и материального ущерба.
Одновременно Теодоровичу предложили заявить о произошедшей в его доме краже, чтобы полиция могла начать расследование. Но Иван по-прежнему считал, что сало похищено учителем, поэтому в ответ лишь презрительно улыбался и качал головой.
«Ворожба, колдовство, волхвование — обман, „делатели колдовства“ — лжецы, шарлатаны»
Теодорович верил в правильность своих действий и даже не думал сваливать вину за устроенный им «самовольный обыск» на Кристину Пашилову. Но он вынужден был указать имя гадалки, из дома которой отправился к Качановским, в своей объяснительной. Члены Пинского городового магистрата в свою очередь были вынуждены отреагировать на деятельность ворожеи Пашиловой, которая официально считалась «противузаконной». В «Своде законов уголовных» 1832 года имелась соответствующая статья, объявляющая ворожбу, колдовство, волхвование — обманом, а «делателей колдовства» — лжецами, шарлатанами. Судили «колдунов и гадателей» не городовые магистраты — у них не было соответствующих полномочий, а так называемые совестные суды (разбирали мелкие нарушения, «неопасные» дела, преступления несовершеннолетних и так далее).
Таким образом, документы по делу «ворожки Пашиловой» были отправлены в Минский совестный суд. Сама гадалка осталась дома, но была взята «под надзор полиции». Разбирательство по делу Пашиловой суд назначил на апрель−май 1841 года, однако оно не состоялось: 16 апреля 1841 года по случаю свадьбы наследника престола цесаревича Александра и принцессы Гессенской был издан Всемилостивейший Манифест о прощении преступников, и дело в отношении Кристины Пашиловой было прекращено. Ее дальнейшая судьба осталась неизвестной.