"Английский пациент". Что за роман назвали лучшей книгой за последние 50 лет

«​Золотого Букера пятидесятилетия» получил «Английский пациент» Майкла Ондатже (специальная премия, которая была приурочена к 50-летию Букеровской премии и присуждается по итогам голосования читателей). Лиза Биргер — о том, почему любой победитель из этого списка достойно бы носил звание лучшего романа за полвека, а награждение именно Ондатже — это, возможно, лучший выбор из возможных, пишет ТАСС.

Вообще сама идея выбирать лучшего из лучших голосованием кажется довольно ущербной и нужна, очевидно, не для того, чтобы наградить главного, а чтобы привлечь к этой награде какой-то читательский интерес.

Есть только один удачный пример — когда в России в 2011-м выбирали «Букера десятилетия», включив в список финалистов, и победивший роман Александра Чудакова «Ложится мгла на старые ступени», пропущенный читателями в 2001-м, действительно оказался главной книгой вообще.

У английской Букеровской премии опыт такого выбора был, но довольно печальный: когда в 2008 году они решили выбрать главного писателя современности из всех лауреатов Букеровской премии, попросили интернет, и интернет выбрал Рушди. К самому Рушди, конечно, претензий никаких, но в роли главного писателя за сорок лет он смотрится, мягко говоря, странно. Получается, что не было у нас никаких сложных нарративов, изобретательных романов, никакого духа времени, а просто шли-шли полвека и снова пришли к магическим реалистам.

Но то был итоговый лауреат 40-летия премии, а тут «Букеру» исполнилось 50, и к делу подведения итогов подошли серьезнее: взяли пять экспертов, дали каждому по десятилетию и попросили объективно выбрать главную книгу за десять лет. Получился список, который не стыдно рекомендовать любому читателю: романы, прочитать которые надо обязательно, но в списке наверняка найдется хоть один, который вы не читали, например, «Лунный тигр» Пенелопы Лайвли или «В свободном государстве» Видиадхара Сураджпрасада Найпола.

Вообще в России, конечно, лучше бы читать Найпола, но лауреата пятидесятилетия выбирали же не для России. Смысл предприятия очевиден — привлечь читателя, заставить его снова читать книги, раз уж они такие главные, и даже дать самому выбрать из главных. Ведь смотрим же мы фильмы за то, что они получают «Оскара».

Одна неувязочка вышла с премией: читатели, кажется, вместо романа выбрали фильм. Но если фильм заставит читателя прочитать «Английского пациента», то это, возможно, лучшее, что сможет с ним случиться. И с романом, и с читателем.

«Английский пациент», роман 1992 года, широкой публике более известен по экранизации Энтони Мингеллы 1997-го с кучей «Оскаров» и Рэйфом Файнсом. Это, как водится, две довольно разные истории.

Мингелла снял пронзительную любовную историю, короткая трагическая любовь героев выжимала зрителя до последней слезинки, все драматические возможности были использованы на полную: герой бежал, летел, нес свою обездвиженную возлюбленную на руках по отвесным скалам, спасался, падал, убегал из плена. Просто «Индиана Джонс» в мире артхауса.

Роман, как водится, не то чтобы тоньше, но любовная линия в нем далеко не главная. Главное — это ощущение конца войны, но и конца разрушенного войной мира. И герои, сидя на этих осколках, собирают из них какое-то волшебное слово, но не вечность, в вечность здесь никто не верит. Роман Ондатже исключителен именно как попытка найти противовес ужасам войны и в целом запутанному, несчастливому прошлому. Он создает такую ткань рассказа, что прошлое теряется в чувственном, наполненном желанием настоящем. Все тут происходит нарочито медленно, все события уже кончились, весь экшен упакован во флешбэки. Но удивительным образом роман, построенный на разговорах, оказывается слаще всякого меда.

Тут настоящее — это вилла Сан-Джироламо, вчерашний монастырь, затем — военный госпиталь, где к концу войны остается только канадская медсестра Хана со своим последним пациентом, полностью обгоревшим в авиакатастрофе, которого она считает англичанином. Позднее к ним присоединятся еще двое: канадский вор Караваджо, которого она знала с детства, и индийский сапер Кип.

Обитатели виллы читают книги (Хана читает своему пациенту «Кима» Киплинга и сама погружается в мир слов), рассказывают друг другу истории. И весь хрупкий баланс этой прозы выстроен на том, что стремительная по своей природе война (шпионы, разведки, атаки) уравновешена здесь неторопливостью действия, сексуальной наполненностью любого поступка, чувственностью тел и даже культуры прошлого.

Так Хана в три абзаца кормит своего пациента сливой («кажется, он готов кричать от удовольствия»):

Он поднимает руку и пальцем стирает с губы каплю сливовой мякоти, которую не может слизать языком, потом кладет палец в рот и сосет его

Такое же удовольствие переживает солдат сикх в итальянских церквях, куда попадает вместе с отправленными на фронт оксфордскими профессорами: солдаты умирают от тифа, расквартировавшись в знаменитых церквях, сикх же навсегда запоминает лицо царицы Савской кисти Пьеро делла Франческа в готической церкви Абруццо и, думая, что умирает, мечтает прикоснуться к ней рукой.

«Английский пациент» — роман, о котором вполне можно сказать, что сегодня таких не делают (или почти не делают). Мало кто умеет так упаковать килобайты культурной памяти в текст, чтобы читатель не отплевывался от них. И уж тем более мало где можно найти такой роман, где читатель в самом блаженном смысле изнемогал бы от погружения в текст, в котором почти ничего не происходит, поскольку все уже произошло.

Эта вилла на краю света с ее памятью о прочитанных книгах, услышанной когда-то музыке (канадку Хану, как раскрывается нам, привела в Италию любовь к Верди), увиденной когда-то красоте, коротко пережитой любви — прежде всего точнейшим образом передает роль современной культуры. Мы на краю мира, кругом мины, все разрушено, но мы не теряем способность к удивлению и к любви. А что там у кого было в прошлом — подробности уже необязательны.