Массовое убийство евреев в Риге: кто виноват?

4 июля 1941 года нацисты и их местные пособники сожгли хоральную синагогу в Риге. Этот день в Латвии — День памяти жертв геноцида еврейского народа. В то же время каждый год 16 марта на улицах Риги проходит шествие латышских легионеров «ваффен-СС». Как такое возможно в одной стране? Почему в массовых убийствах евреев в 1941 году участвовали латыши? За ответами на эти и другие вопросы мы обратились к доктору исторических наук, преподавателю Боннского университета Екатерине Махотиной.

DW: Большая хоральная синагога в Риге была сожжена вместе с находившимися в ней людьми. Поджигали ее вошедшие в город нацисты и местные жители. Как такое стало возможным?

Екатерина Махотина: Это была пятница. В синагоге было много людей, но евреи Риги были здесь не для празднования шаббата, они искали убежище от охотников на евреев и прятались в подвалах синагоги. Сюда же были насильно согнаны евреи, пойманные на улицах, многие из них — беженцы из Литвы и соседних республик, искавшие укрытие от нацистского террора. Внутри находилось около 500 человек. Все они сгорели заживо. Тушить пожар было запрещено. Поджог был осуществлен нацистами и латышскими пособниками. Как такое было возможно? Были ли эти действия продиктованы исключительно приходом немцев? Или это была собственная инициатива, зародившаяся из местного антисемитизма?

Конечно, массовые убийства евреев, погромы, гетто — все это было частью оккупационной политики нацистской Германии. Еще одной характерной особенностью этой политики было то, что с самого начала немцы рассчитывали на помощь со стороны местного населения, ненавидящего советскую власть. Согласно нацистской логике, евреи как люди, которым была выгодна советская власть, также несли ответственность за репрессии на территории Латвии и массовые депортации латышей в 1941 году, поэтому отомстить за пострадавших считалось чуть ли не долгом каждого патриота.

Для нацистов это было очень удобно: на уничтожение местных евреев не нужно было тратить собственные ресурсы вермахта, поскольку большую часть «работы» взяли на себя местные жители. Латыши, готовые противостоять советской власти, объединялись в батальоны, как «Перконкрустс» («Громовой крест»), команда Виктора Арайса, участвовавшая в поджоге синагоги в Риге. И их деятельность не была спонтанной, связи с вермахтом были налажены задолго до того, как нацисты заняли Латвию. Желание отомстить и представление о евреях как предателях были, но, конечно, погромы и убийства не носили бы столь систематический и массовый характер, если бы нацисты не взяли Прибалтику под свой контроль.

— Что предшествовало погромам в Риге и поджогу синагоги? Почему коллаборационисты столь охотно соглашались убивать евреев?

— Нацистская Германия однозначно воспринималась латышами как страна-освободитель, а вступление немецких войск — как шанс на восстановление статуса независимого государства. Немецкие танки радостно приветствовали, ожидая национального освобождения. На руку нацистской пропаганде, конечно, сыграли массовые депортации коренного населения в Сибирь, организованные НКВД в июне 1941 года — незадолго до начала войны на территории СССР. Воспоминания об этих ужасных событиях были свежи, ненависть по отношению к советской власти, власти «русских» и «евреев», была велика.

Присоединение независимых прибалтийских государств — Эстонии, Латвии и Литвы — к СССР, ставшее следствием подписания договоров между Германией и Советским Союзом, стало тогда шансом на выживание для местных евреев, поскольку балтийские республики «оказались» за пределами нацистской Германии, истреблявшей евреев. И утверждение, что все евреи работали на СССР, что все они — коммунисты и предатели родины, постоянно использовалось нацистской антисемитской пропагандой. Еврейское население Латвии или Прибалтики в целом в нацистской «системе координат» даже не воспринималось как местное: евреи обозначались как «вредоносные чужаки», от которых надо как можно скорее избавиться.

— До сих пор речь шла о Латвии и других странах Балтии. Сравнимо ли это с тем, как относились к евреям после прихода нацистов в других регионах или республиках СССР?

— На территориях, вошедших в состав СССР до 1939 года, готовность сотрудничать с немцами и уничтожать евреев была намного меньше, чем на территории, в частности, Западной Украины, Бессарабии, Литвы, Латвии, Эстонии. Причины историками называются разные. Здесь сыграло роль и то, что на территориях, ставших советскими задолго до войны, люди идентифицировали себя с советским народом, а советская власть не поощряла межэтнические конфликты, ставя «классы» выше «наций».

Сыграла роль и ненависть к советской власти, с появлением которой на территориях, ставших советскими в 1939 году, были связаны карательные акции, аресты, репрессии и депортации. Нельзя забывать контекст межвоенного времени: в странах Восточной Европы, за исключением Чехословакии, у власти были авторитарные, частично профашистские диктатуры. K ним же относился режим Карлиса Улманиса в Латвии. При этом антисемитизм в Прибалтике носил политический характер, он был тесно связан с антикоммунистическими и антисоветскими настроениями в целом. Но этот антисемитизм не был расовым, биологическим, как в Германии.

— 4 июля в Латвии отмечается День памяти жертв геноцида еврейского народа. При этом 16 марта ежегодно в Риге проходит шествие в честь латышских легионеров «ваффен-СС»…

— Культура памяти в Европе в целом такова, что основное внимание сконцентрировано не на «героях», а на «жертвах». Фокус на жертвах предполагает эмпатию, эмоции, скорбь. Но этический посыл такой памяти не защищает ее от политических манипуляций. Результатом этого часто является конкуренция жертв. На общеевропейском уровне «Европа Холокоста» противостоит «Европе ГУЛАГа». Соответственно, в отдельно взятой стране, в Латвии, память о геноциде евреев противостоит памяти о жертвах сталинских репрессий, а последняя не находит поддержки у русскоязычных жителей Латвии. Позиция жертвы и подход к истории через эмоции делает невозможным критическое осмысление неудобных моментов в собственной истории, осознание ответственности за участие в преступлениях.

Если мы имеем дело с исторической политикой, в центре которой — исключительно мононациональный образ жертвы, то разделение на «своих» и «чужих» жертв, героев и палачей — это разделение по национальному признаку. Поэтому и памятники жертвам сталинизма здесь встречаются чаще, государственной поддержки им выделяется больше. Кроме того, имеет место героизация сомнительных персонажей, которые в общеевропейском контексте, более ориентированном на память о жертвах Холокоста, героями считаться не могут. Часто это приводит к горячим дебатам о шансах общей, европейской памяти.

Но и на местном уровне конфликт нескольких культур памяти приводит к тому, что в Латвии отмечают три даты, связанные со Второй мировой войной: 16 марта, 9 мая и 4 июля. 16 марта здесь вспоминают о бойцах легиона, входившего в состав войск СС. 9 мая одна часть населения считает праздником, а другая — днем начала длительного периода советской оккупации. 4 июля, в память о пятнице 1941 года, официально является днем скорби об убитых евреях Латвии. Насколько траурные ритуалы включают в себя понятие об ответственности латышей за преступления и готовность открытого публичного диалога об этом? Как сказал Петер Эстерхази, только желание к постнациональному, общеевропейскому знанию о «нас самих как жертвах и палачах» может вывести из тупика исторических мифологий и манипуляций.