"Откройте, минская полиция!" Катастрофа на Комаровском поле и батюшка-торговец
Летом 1910 года преступный мир Минска ликовал: городская сыскная полиция осталась без начальника. Громкая отставка Владимира Лаптева напомнила многим события двухлетней давности в Москве. Тогда в ходе ревизии местного сыскного отделения были обнаружены факты тотальной коррупции: начальник отделения Моисеенко получил 10 тысяч рублей за высылку из города конюха, пытавшегося обвенчаться с дочерью помещика. На место московского начальника-коррупционера был назначен опытный сыщик, уроженец Бобруйского уезда Аркадий Кошко, ставший впоследствии легендарным начальником уголовного сыска всей Российской империи. А в Минске среди любознательной публики продолжал витать все тот же вопрос: кто возглавит нашу сыскную полицию?
110 лет назад при Минском городском полицейском управлении было создано сыскное отделение, возглавившее борьбу с преступностью в городе. Благодаря документам Национального исторического архива Беларуси мы возвращаем из забытого прошлого биографии людей, положивших начало профессиональному уголовному розыску Беларуси. Громкие убийства, грабежи, мошенничества, о которых говорил весь город, фотоснимки преступников и жизнь Минска начала XX века — в цикле материалов TUT.BY.
«Чтобы доставить потерпевших для опознания, пристав из собственных средств оплачивал им дорогу»
На столе у минского губернатора Якова Эрдели лежали личные дела многих кандидатов. В губернии хватало опытных сыщиков. Но теперь, помимо опыта, во внимание принималась еще и честность полицейского. Отложив дела более половины претендентов, начальник губернии обратил внимание на кандидатуру пристава 3-го стана Минского уезда 31-летнего Александра Ильюкевича. Год назад имя полицейского появилось на страницах городских газет, где рассказывалось о поимке разбойной шайки в Минском уезде.
Четыре месяца преступники держали в страхе деревни в окрестностях Койданово (теперь Дзержинск). Когда местные власти смирились с тем, что найти виновников не удастся, энергичный пристав разоблачил и задержал преступников при минимальном количестве улик. Отмечалось то, какой ценой удалось достичь такого результата. Как оказалось, приставом были опрошены десятки человек не только в Минском, но и в соседних уездах. Потерпевшим были предъявлены для опознания более 200 подозреваемых из разных городов. Чтобы доставить потерпевших, преимущественно бедных крестьян, к месту содержания подозреваемых для опознания, пристав из собственных средств оплачивал им дорогу. К моменту поимки преступников Ильюкевич потратил около 220 рублей, при месячной зарплате в 77 рублей. Расписок с них пристав не брал, так как «был озабочен обнаружением разбойников, не вдаваясь в соображение, будут ли возвращены расходы».
Преданный своему делу полицейский завоевал уважение среди местного населения, что было большой редкостью. Успехи Ильюкевича отметило и начальство. Компенсировав понесенные расходы, пристава произвели в коллежские регистраторы, что открывало дорогу к продвижению по карьерной лестнице.
15 июня 1910 года губернатор назначил Ильюкевича исполняющим обязанности начальника минской сыскной полиции. Бывший становый пристав с семьей приехал в Минск и приступил к службе.
Трагедия на Комаровском поле
Одной из важных задач как у нынешней милиции, так и дореволюционной полиции являлась охрана порядка на массовых мероприятиях. Для этого привлекался почти весь штат городской полиции, в том числе и сыскное отделение. Одно из таких мероприятий произошло на второй месяц работы Ильюкевича в Минске.
В воскресенье 22 августа 1910 года на широком Комаровском поле (сейчас район торгового центра «Рига») собрались все слои минского общества. На специально сооруженной трибуне свои места занимали богатые и влиятельные горожане. Чуть ниже, на скамейках, сидели мелкие чиновники и купцы. А со стороны города прибывала огромная толпа бедных крестьян и мещан. Бдительная полиция совместно с пожарными и солдатами устроила по всему периметру оцепление, оставляя свободным часть поля. Тут медленно расхаживал молодой темноволосый итальянец по имени Пруденте Мартольо. Ему предстояло впервые познакомить минчан с чудом современной инженерной мысли. Широко улыбаясь возбужденной публике, он зашел в деревянный сарай, откуда раздались треск и перестукивания. Из раскрывшихся дверей сарая навстречу восторженным минчанам выехал аэроплан.
— Господа, аэроплан Блерио-11! — громко представил аппарат ведущий и организатор Иоганн Ранк.
Пилот вывел аэроплан на взлетную полосу и начал разгон. Но безбилетная публика прорвала оцепление полиции и ломанулась навстречу аэроплану. Мартольо надавил на тормоза.
— Я не могу взлетать! — на ломаном русском закричал итальянец организатору.
Полиция уже не могла сдерживать толпу, начинался хаос. Организатор мероприятия Ранк при помощи солдат и пожарных оттеснил людей, оставив для взлета узкую полосу. Пруденте Мартольо вновь завел мотор аэроплана и начал движение. Лавируя между рядами зрителей, пилот набрал скорость и колеса оторвались от земли. Что было дальше, рассказывали очевидцы.
«Когда я поднялся, то увидел, что у Фельдмана все лицо в крови»
23-летний Янкель Хеникин был одним из них. Позже он рассказывал:
«Мы с моим другом Фельдманом стояли у самого болота… Недалеко от нас аэроплан передними колесами уже поднялся от земли, но вдруг стал быстро поворачиваться в нашу сторону. Мы все бросились убегать. Крылом самолета меня зацепило за шляпу. Зацепило и Фельдмана. Аэроплан ударился о землю и остановился. Когда я поднялся, то увидел, что у Фельдмана все лицо в крови. Рядом без сознания лежали еще две женщины…»
Тысячи людей ринулись к месту падения аэроплана, затаптывая раненых. Чтобы не быть задавленными, Хенкин накрыл собой товарища и чудом остался жив. Прибывший на помощь пожарный оттащил пострадавших в сторону. Праздник воздухоплавания обернулся трагедией.
Крылом аэроплана были задеты две женщины и мужчина. Первые получили легкие ушибы. У мужчины от удара было изуродовано лицо и переломаны ребра. По дороге в больницу пожарный спросил имя у раненого. «Элья Фельдман, с Воскресенской улицы», — ответил он и потерял сознание. Через несколько часов Фельдман скончался.
Опрос свидетелей катастрофы поручили начальнику сыскной полиции Ильюкевичу. На допросе пилот Пруденте Мартольо рассказал, что когда аэроплан набрал нужную скорость и начал взлетать, резкий порыв ветра наклонил аппарат в сторону. И если бы не зрители, то пространства для взлета бы хватило. Организатор полета Иоганн Ранк и вовсе заявил, что во всем виновата полиция:
«Когда я сказал, что в силу неспокойного поведения публики полеты состояться не смогут, то подошел полицейский чиновник Лаптев и приказал продолжать полеты, угрожая ответственностью».
Слушая нескончаемые жалобы допрашиваемых, Ильюкевич попросил их предъявить свидетельства на право управления аэропланом. Компаньоны растерянно переглянулись. Как оказалось, для Мартольо это был первый публичный полет. А «известный авиатор И.В.Ранк», как гласили афиши, никакого отношения к воздухоплаванию никогда не имел. Более того, начальник минского сыскного отделения навел справки о возможных судимостях горе-авиаторов и обнаружил, что Ранк — известный в прошлом карточный шулер. Шесть лет назад в Риге он был осужден за игру мечеными картами. Тогда, из-за разоблачения, от Ранка ускользнул выигрыш в 2000 рублей.
В этот раз предприниматель вновь лишился заработанных денег. 1000 рублей за проданные билеты он отдал в пользу вдовы погибшего еврея Фельдмана. Не избежал Ранк и наказания. Окружной суд признал его виновным в том, что он допустил к пилотированию заведомо неопытного летчика и проигнорировал опасную ситуацию на взлетной полосе. Ранк был приговорен к 1 году тюремного заключения, а итальянец Мартольо — к 3 месяцам. Вину полиции в давлении на организаторов и плохой охране мероприятия суд не признал. Городские газеты писали, что «на скамье подсудимых должны быть не те, кто хотел устроить для города праздник, а те, кто праздник испортил — его жители». По приблизительным подсчетам, в день катастрофы на Комаровском поле собралось от 15 до 30 тысяч человек (все население города составляло 111 тысяч человек). Более половины — безбилетные зрители. Погибший был одним из них.
«Отец Антоний улыбнулся, раскрыл пухлый кошелек и показал покупателям, что в деньгах не нуждается»
Среди немногих минских зданий, сохранившихся с прошлых столетий, есть небольшой двухэтажный дом под № 22 на улице Революционной (до 1918 носила название Койдановская). Здесь в начале 20 века находилась небольшая гостиница под названием «Ливадия», где некоторое время жила семья начальника сыскной полиции Александра Ильюкевича. Это было временное жилье, пока городская полиция не подыщет служебную квартиру для сотрудника. Через несколько месяцев после того, как семья Ильюкевичей выехала из «Ливадии», в один из гостиничных номеров заселился мужчина с пышной бородкой и серебряным крестом на груди. Хозяину гостиницы, пятидесятилетнему Берке Футеру, он представился отцом Антонием, настоятелем Руденской православной церкви. Заплатив за номер, священник пригласил хозяина к себе и начал пристально смотреть ему в глаза.
— Я хочу продать зерно, вам не нужно? — спросил отец Антоний.
Услышав отказ, священник спросил, есть ли у Футера знакомые торговцы. Еврей улыбнулся.
— Разумеется, за хороший процент от продажи, — поспешил добавить священник.
Не медля, хозяин гостиницы скрылся за дверями номера, куда через полчаса привел трех торговцев с Нижнего рынка. Пришедшим покупателям священник достал из мешочка образцы товара: горсть овса, мака и фасоли. Подбадриваемые хозяином гостиницы, евреи начали торговаться. Отец Антоний неохотно согласился уступить цену, но потребовал с торговцев предоплаты. Евреи занервничали.
— Вы что, господа, — успокаивал их Футер, кивая на нагрудной крест священника.
Отец Антоний улыбнулся, раскрыл пухлый кошелек и показал покупателям, что в деньгах не нуждается. На том и порешили.
Священник написал три расписки в получении денег, общая сумма которых составила 86 рублей. Когда покупатели ушли, Футер на радостях принес в номер пива. Отец Антоний, скромно улыбнувшись, отказался.
— Батюшка, я настаиваю! — сказал Футер и наполнил бокалы пенным напитком.
Священник усмехнулся, перекрестился и предался искушению, продолжавшемуся весь вечер. Компаньоны говорили о религии, семье, шутили, а потом даже запели. «Как батюшка пел в тот вечер! Каким красивым баритоном», — вспоминал позже хозяин «Ливадии», обрадованный знакомству с милейшим человеком. Провожая Футера, он пригласил его себе в гости, в село Руденск, и пообещал угостить хорошим самогоном. Наутро батюшка собрал свои вещи, попрощался с хозяином гостиницы и напомнил, что товар для покупателей и долю Футера привезет на следующей неделе. Перекрестив напоследок нового друга, отец Антоний на извозчике уехал в сторону Виленского вокзала.
Шли дни, а Берка Футер все продолжал оставаться под впечатлением от встречи с отцом Антонием. Как-то раз он поделился о своем новом знакомстве с рыночной торговкой. Та, послушав его трогательный рассказ о милом руденском священнике, покрутила пальцем у виска:
— В Руденске церкви нет и в помине не было.
«Схема преступления была везде одна и та же: Белецкий брал предоплату за несуществующий товар и бесследно исчезал«
Как громом пораженный, Футер побежал по рынку от торговца к торговцу, спрашивая есть ли в Руденске церковь. Слыша один и тот же ответ, хозяин гостиницы «Ливадия» никак не мог поверить, что был обведен вокруг пальца ловким мошенником в рясе. На глазах старого еврея появились слезы.
Вскоре к Футеру прибыли торговцы, обманутые священником, обвинили его в пособничестве и приказали вернуть им деньги. Еврей уверял соплеменников, что все случившееся — большое недоразумение, и умолял совсем немного подождать отца Антония, обещавшего приехать. Но торговцы ждать не стали.
Все вместе они направились в сыскное отделение, где стали просить полицейских найти лжесвященника. Собрав сведения от пострадавших, начальник сыскной полиции Ильюкевич разослал характеристики священника-мошенника по всем крупным городам ближайших губерний. На минские вокзалы были отправлены сыщики, на случай возвращения отца Антония в город.
Вскоре, когда Футер уже мысленно готовился принять кровавое возмездие от обманутых друзей, Ильюкевичу пришло письмо из Бобруйска. Местный полицмейстер сообщал о некоем священнике, пытавшемся совершить похожее мошенничество с бобруйскими торговцами. При задержании он трижды менял свои имена, представляясь то Романовым, то Вознесенским, то Велижанским. После долгого упирательства, мошенник признался, что зовут его Кирилл Белецкий и он бывший священник из Люблинской губернии, отрешенный от должности. Ильюкевич попросил коллег снять фотокарточку с преступника. Когда фото священника с крестом на груди показали потерпевшим, то все признали в нем того самого отца Антония. Футер увидел знакомое лицо «милого батюшки с красивым баритоном» и, от грусти и стыда, вновь заплакал.
Как оказалось, хозяин гостиницы и его друзья стали жертвой известного полиции мошенника, скрывавшегося от следствия за многочисленные мошенничества. Разыскивали бывшего священника как московская, так и люблинская полиция. Схема преступления была везде одна и та же: Белецкий брал предоплату за несуществующий товар и бесследно исчезал.
Суд над бывшим священником в Минске проходил в октябре 1912 года, спустя два года после событий в гостинице «Ливадия». Параллельно над ним велись несколько следственных процессов, что и задержало Белецкого за решеткой на два года. Подсудимый полностью признал свою вину и просил о снисхождении. Виновато улыбаясь, он мелодичным баритоном сказал суду, что более не будет заниматься греховными делами. Посовещавшись, присяжные заседатели Минского окружного суда вынесли свой вердикт. Каково было удивление публики, когда присяжные признали подсудимого… невиновным. Хотя священник и имел злой умысел, но преступления, по мнению присяжных, он не совершил. Сроки доставки товара, за который Белецкий взял предоплату, нарушил не он, а неожиданный арест в Бобруйске.
Повеселевший священник не успел обрадоваться долгожданной свободе, как вновь оказался в цепких руках полиции: расследование его приключений в других городах еще не было окончено. А Берка Футер, разочарованный в людях и себе, уже не так доверчиво относился к своим постояльцам. Но каждый раз, проходя мимо одноместного номера на первом этаже, ненароком вспоминал: как батюшка пел в тот вечер!