"На суде по "Цинковым мальчикам" держалась, как скала". Неизвестная Алексиевич в рассказах друзей
31 мая Светлане Алексиевич исполняется 70. «Слово „юбилей“ она не выносит», — рассказывают близкие друзья Светланы. Как и сам праздник: его она считает грустным.
Всю творческую жизнь нобелевский лауреат по литературе рассказывала об эпохах голосами людей. Будучи сама эпохой — как минимум для белорусской литературы. Сегодня — в день, который создан хотя бы для того, чтобы говорить и узнавать о человеке больше, о Светлане Алексиевич расскажут голоса тех, кто в определенные моменты ее жизни был и остается рядом.
За оценку по какому экзамену Светлана Алексиевич сильно переживала, что связывает нобелевского лауреата и мать Дианы Арбениной, как Михаил Горбачев скрыто прорекламировал книгу «У войны не женское лицо», чего ей стоил суд за «Цинковых мальчиков» — в монологах подруги детства Надежды Коржик, однокурсника Николая Толстика, близкой подруги Татьяны Тюриной и журналистки, «которую Светлана хорошо знала», Елены Молочко.
Школьная подруга Надежда Коржик: «Все мальчики были в нее влюблены»
Со Светланой мы встретились, когда она переехала с родителями в деревню Ивашковичи. Ее папа стал директором школы, мама — учительницей. Я сразу же прибежала знакомиться. Света всегда была очень доброжелательной, общительной, к ней все тянулись. И мальчики были в нее влюблены. Когда проходили школьные дискотеки, многие вызывались провожать ее домой, а это пять километров пути.
Она со всеми общалась, была интересной, эрудированной, начитанной. И наших деревенских ребят наставляла, давала советы. Всегда повторяла, что нужно учиться и идти вперед.
Книги Света читала запоем, а вот физику и математику не любила, говорила, что это ей не пригодится, и получала по предметам тройки. А пришлось поступать — так было стыдно за свои тройки, говорила Света.
Мы с ней всегда участвовали в школьной самодеятельности. Я пела песни, Света вела концерты, читала со сцены свои стихи. Она писала о любви, дружбе, человеке. Вот бы знала, что жизнь так обернется, — обязательно сохранила бы их.
Именно Светлана научила меня ездить на велосипеде. Воспитывала меня одна мама, жили мы скромно, велосипед позволить себе не могли. Света учила меня на своем. И толкала вперед, и поддерживала. Я падала — она помогала подниматься. До сих пор помню ту дорожку, на которой мы учились.
О журналистике Светлана мечтала со школы. И усердно готовилась к поступлению. Помню, на стене у нее висел список книг, которые нужно было прочесть, и разные выписки, заметки.
Когда Светлана окончила школу, вместе с родителями переехала в Осовец (теперь это агрогородок в Любанском районе. — Прим. TUT.BY) — там им дали работу. Там же она начала работать в школе, чтобы получить стаж, необходимый для поступления. Раздумывала еще: быть ей педагогом или подаваться на журналиста? Выбрала все же то, о чем мечтала.
Она всегда хорошо писала сочинения. Иногда учителям не нравилось, что она высказывала свое мнение. Например, писали сочинение по «Войне и миру». Лично для Светы Наташа Ростова была отрицательным героем, а учителя говорили, что она положительный. Но Света настаивала на своем. Уже и не помню, какую оценку она тогда получила.
Мне Света часто помогала с сочинениями. Я, признаюсь, всегда хотела списать с критического материала, но Светлана не позволяла. Она наговорит всего, я схвачу, запишу — так и получалось что-то.
Раньше Светлана часто интересовалась нашими делами, приветы передавала, книги присылала. Я всю жизнь проработала в библиотеке, так у меня даже выставка была про творчество Светланы Алексиевич.
Когда ей исполнилось 50, я ездила к ней в гости. В тот день она подарила мне много своих книг. Сегодня у нее тоже день рождения. И как поздравить? Поздравьте от меня, пожалуйста. У нас в Ивашковичах и в Копаткевичах ее читают, любят, гордятся. И я тоже горжусь.
Однокурсник Николай Толстик: «Па антычнай літаратуры атрымала чацвёрку і вельмі з гэтай нагоды перажывала»
Са Святланай мы знаёмыя больш за 50 гадоў. У 1967 годзе паступілі на факультэт журналістыкі БДУ. Яна вучылася ў першай групе, я — у трэцяй, бо дзялілі нас паводле алфавіту.
Апошні раз мы кантактавалі ў красавіку. Наогул, я стараюся не трапляцца ёй на вочы лішні раз, бо яна чалавек заняты і, як мне падаецца, даволі стомлены гэтымі неабавязковымі візітамі. Таму стараюся кантактаваць са Святланай, калі ў гэтым ёсць нейкая патрэба.
Наша апошняя сустрэча мела цікавую перадгісторыю.
Вам нешта кажа імя Марыі Вайцяшонак? Гэта выдатная пісьменніца і яе найлепшая сяброўка апошнія, мо, гадоў 40. У студэнцкія гады ў Святланы была такая ж найлепшая сяброўка. Звалі яе Галіна Чарнянкова. Яна — маці Дзіяны Арбенінай.
Мы вучыліся на адным курсе: Святлана, Галіна, я і мой сябра Валодзя Сухамлінаў, які зараз працуе ў маскоўскай «Литературной газете». Ён вельмі кахаў Галю, якая разам са Святланай здымала кватэру каля старога аэрапорта. Таму, калі Валодзя ішоў да Галі ў госці або на дзень народзінаў, я таксама там часцяком бываў. Яны ўдзвюх — мы ўдвух. Вось такая кампанія склалася яшчэ на першым курсе, якая праіснавала ўсё наша студэнцтва.
Але пасля жыццё пачало нас разводзіць. Галя з’ехала працаваць у Валожын, пасля на Поўнач — кудысьці ў Магаданскую вобласць. Света згубіла з ёй кантакт. Вось, напрыклад, піша мне ліст (датаваны пачаткам 1990-х гадоў. — Заўв. TUT.BY) з Петразаводска і пытае: «Нашлась ли Галка?»
Знайшлася Галка толькі месяц таму. Мы ведалі, што яна працуе ў камандзе дачкі. А ў красавіку якраз праходзіў канцэрт «Ночных снайперов» у Мінску. Я адшукаў тэлефон першага Галінага мужа. Праз яго — кантакты Галі. Так мы дамовіліся, што падчас яе візіту ў Мінск сустрэнемся і зойдзем да Светы ў госці. А Света якраз была ў Германіі і ў той дзень толькі павінна была прыляцець.
З далёкіх падарожжаў яна вяртаецца добра стомленая. Па-першае, ужо і гады, па-другое, са здароўем не ўсё ладна яшчэ з афганскіх часоў. Але Святлана заявіла: «Што б там ні было, вы павінны ў мяне быць».
Канцэрт скончыўся позна, да Святланы мы патрапілі, а палове першай ночы. Гутарылі ледзь не да світанку. Яны нарэшце сустрэліся пасля столькіх гадоў расставання.
Хаця Святлана заўсёды цікавілася лёсам Галіны. Гэта такі чалавек: калі ў яе жыцці нехта быў, яна яго памятае.
Святлана з самага пачатку вызначалася тым, што была валявой і мэтанакіраванай. Мне падабалася, што яна ніколі не карысталася гатовымі адказамі на любыя пытанні: ці то на буйныя філасофскія, ці то на больш дробныя, нават побытавыя. Яна заўсёды старалася даходзіць сваім розумам да ўсяго, што адбывалася ў краіне, свеце, вакол яе.
Святлана старалася вучыцца добра. Не забуду наш першы іспыт па антычнай літаратуры. Экзамен прымаў Навум Ісакавіч Лапідус — легендарная асоба свайго часу. Святлана атрымала чацвёрку і вельмі з гэтай нагоды перажывала. Хацела нават пераздаць, але, здаецца, так і не зрабіла гэтага. Скончыла ўніверсітэт дзесьці ў першай пяцёрцы, але дыплома выдатніка, на жаль, не атрымала.
З выкладчыкаў яе любімай была Ефрасіння Бондарава. Яны дзесьці і характарамі былі падобныя: Ефрасіння Леанідаўна таксама ні перад кім не кланялася, разважала арыгінальна і самастойна.
На здымку — сустрэча са Святланай на журфаку дзесьці напачатку 2000-х. У той час я працаваў намеснікам рэдактара «Народнай газеты». Тэлефануе мне Святлана: «Хачу зайсці да цябе па адным грашовым пытанні». Запрасіў яе да сябе. Прыходзіць і дастае тысячу долараў, кажучы пры гэтым: «Мне трэба з’язджаць. Ніна Аляксандраўна Сніцарава паскардзілася мне, што на журфаку няма патрэбных кніг. Я хачу пакінуць грошы, каб ты імі распарадзіўся і закупіў усё неабходнае». На гэтую суму мы з журфакаўскай бібліятэкаркай купілі тады патрэбныя кнігі, падручнікі.
Добра памятаю, з чаго пачалася творчасць Алексіевіч. Тры чалавекі: Адамовіч, Быкаў, Каваленка (Віктар Каваленка — беларускі літаратуразнаўца. — Заўвага TUT.BY) — пазычылі ёй грошы, каб яна магла сысці з працы ў «Нёмане» і напісаць кнігу пра жанчын на вайне. Здаецца, па тым часе яны «скінуліся» на 5 тысяч рублёў. Яна, вядома, пасля той доўг вярнула.
На мой погляд, творчасць Святланы пайшла з фразы Канстанціна Сіманава на адным з пісьменніцкіх мерапрыемстваў у Мінску: «Правду о войне знает только народ». Гэта яе прынцып, які датычыцца і Вялікай Айчыннай вайны, і Афганістана, і Чарнобыля, і развалу Савецкага Саюза. Гэта не белетрыстыка, якая ствараецца, седзячы ў крэсле і гледзячы ў столь. Гэта — жывое.
З маладых гадоў аснова яе асобы не змянілася. Але духоўны шлях яна прайшла вялікі. Сама пра сябе Святлана кажа, што яе светапогляд канчаткова склаўся пасля Афганістана.
Не хачу, каб склалася ўражанне, што ўсе 50 гадоў мы пражылі, ніколі не пасварыўшыся. Усялякае было.
Апошні раз яна на мяне «наехала» напрыканцы 1999 года. У навагоднім нумары «Народнай газеты» я разважаў, што адбудзецца з Беларуссю ў новым тысячагоддзі. Цытата:
«В духовной же сфере за наш экспорт давно не приходится краснеть. Знатоки литературы в разных странах сейчас спорят, кто вскоре получит Нобелевскую премию: Василь Быков или Светлана Алексиевич».
Нехта паказаў Святлане гэты нумар, пасля чаго яна патэлефанала: «Што ты вярзеш у сваёй газеце? Якая Нобелеўская прэмія? Што ты мяне на ўвесь свет сароміш?»
Сёлета, калі мы сустракаліся з Галяй, я прынёс Свеце той артыкул, на што яна адказала: «Мне было так няёмка, што ты параўнаў мяне з Быкавым».
Гарбачоў ці то на з’ездзе (Першы з’езд народных дэпутатаў праходзіў у 1989 годзе. — Заўвага TUT.BY), ці то на 19-й партыйнай канферэнцыі (праходзіла ў 1988 годзе. — Заўвага TUT.BY) пра яе ўзгадаў, не называючы імя: «Наша литература показала, что у войны не женское лицо». Усе адразу зразумелі, пра каго з пісьменнікаў ідзе гаворка. Гэта сапраўды быў выхад за рамкі тагачаснай літаратуры пра вайну. У савецкім грамадстве ў героях хадзілі жанчыны-снайперы, жанчыны-разведчыцы, жанчыны-дыверсанты. І мера подзвігу была адна — колькасць знішчаных немцаў. А тут — кніга пра жаночую долю на вайне…
Мне заўсёды імпанавала скіраванасць Святланы на мэту, прычым на буйную, з першага погляду недасягальную. У яе заўсёды хапала характару і імпэту ісці да мэты, не зважаючы на перашкоды. У чалавека ж заўсёды знойдзецца шмат прычын нешта не рабіць: ці то раней устаць, ці то авалодаць мовай, ці то напісаць кнігу. Аднак Святлана магла і можа падпарадкаваць сваё жыццё мэце, вартай таго, каб яе дабівацца.
Близкая подруга Татьяна Тюрина: «Светлана стала собирать рассказы фронтовичек — и это была работа на износ»
Мы учились в одно и то же время. Она — на дневном отделении, я — на вечернем. Но во время учебы мы не пересекались — наши пути сошлись после окончания университета.
Я рано начала работать в редакции газеты «Знамя юности». Буквально через пару лет возглавила отдел литературы и искусства. Однажды у нас возникла идея написать очерк о небольшом районном городке с богатой историей. Кто-то подсказал, что в районной газете в Березе работает очень способный журналист — Светлана Алексиевич (после окончания журфака Светлану Алексиевич распределили в березовскую районную газету «Маяк коммунизма». — Прим. TUT.BY). Я с ней связалась, съездила в гости, остановилась у нее. Светлана еще жила в какой-то деревенской избе — так «удачно» ее распределили. Две ночи мы провели в разговорах. Беседовали обо всем. Это редко случается, когда ты чувствуешь, что перед тобой человек, который абсолютно тебя понимает — без предисловий и объяснений.
В итоге она написала совершенно прекрасный очерк. Меня поразило, какой уверенной уже тогда была ее рука: Светлану практически не нужно было править.
Думаю, та публикация сразу показала, какого уровня этот человек. Спустя время ее взяли в журнал «Неман», где она возглавляла отдел очерка и публицистики.
Так сложилось, что она стала частью моей жизни, и это продолжается до сих пор. Я есть в ее жизни, она — в моей. Казалось бы, мы люди из разных сфер: она из учительской провинциальной среды, я была из семьи военного. Я училась музыке, изучала искусство, а она занималась жизнью. И тем не менее основные вещи — там и там — оказались одинаковыми.
Когда Адамович собирал материал для книги «Я з вогненнай вёскі», ему показалось, что о войне должна рассказать еще и женщина. Так Светлана стала собирать рассказы фронтовичек — и это была работа на износ. Потому что они были трудными людьми с изломанной биографией, судьбой, здоровьем. Книга «У войны не женское лицо» далась ей с большим эмоциональным напряжением. Многие люди не хотели возвращаться к этой теме. В конце концов, ничего красивого в войне не было — только кровь, грязь, ужас, страх, смерть. Книга вышла, хотя бесконечно выступали ветераны, военные генералы: зачем показывать такую сторону войны?
Потом «распалась связь времен» — произошел Чернобыль. Тогда вопрос стоял так: «Люди должны знать о нем». Потому что рассказы о том, что можно жить в зараженных зонах и ничего страшного не будет, все само пройдет, равнялись преступлению. Люди должны были понимать, с чем имеют дело. Поэтому она ездила в чернобыльскую зону, собирала свидетельства, ведь все еще было живым.
«Чернобыльская молитва» вышла в Москве очень большим тиражом. Но для российской публики эта тема была чем-то далеким, произошедшим неизвестно где. И вот тогда мы начали с ней серию проектов. Мы хотели разбудить хотя бы интеллигенцию, причем не минскую, а провинциальную, чтобы информация дошла до нее. Помню, нам удалось выкупить довольно большую часть тиража, после чего мы повезли книги по райцентрам. Раздавали их в местные библиотеки, активистам, общественным организациям.
Люди писали нам письма, рассказывали, что буквально передавали книгу из рук в руки. Это была та необходимая информация, которая касалась их жизни. Это необыкновенно важно, потому что литература еще никогда не была так включена в жизнь, как в том случае.
Каждая книга проходила трудно, встречалась по-разному, но особых сил Светлане стоили «Цинковые мальчики».
Матерей погибших солдат накрутили, что Светлана ими якобы воспользовалась. Она, конечно, осознавала, что они запуганы, убиты горем, им больше не на кого выплеснуть свою злось и обиду. Но все равно эта ситуация забрала много физических, психологических ресурсов. Тогда же начались проблемы со здоровьем. Просто так все не дается.
Светлана производит впечатление смелого человека, потому что она говорит правду.
Но поверхностное впечатление и то, как она себя защищает от внешнего мира, не равно тому, что у нее творится в душе. Она общественный человек, потому не может выворачивать себя наизнанку перед незнакомыми людьми. Хотя и говорит очень открыто, даже откровенно. Можно даже подумать, что это и есть все ее нутро. Но это не так: Светлана гораздо глубже.
Если человек выворачивает себя наизнанку, это говорит об отсутствии в нем культуры. Собственно, потому так мало известно о личной жизни Светланы. Она не Басков. Это нормальная жизнь человека, который занят творчеством. Ей нужно уединение, спокойствие, умение оберегать себя. Нужно защищать свой внутренний мир и не пускать туда кого попало с грязными калошами.
Говорить о Светлане сложно: это мой близкий человек. Когда я размышляю о ней, то всегда думаю о том, что такое человеческая личность, как она себя реализует. Как получается так, что есть человек, в котором сходится все: внутреннее, глубокое содержание и понимание происходящего. Светлана находится в историческом потоке времени. Многие живут и не осознают, в какое время, в какой стране они находятся. Она — понимает.
За годы дружбы между нами не происходило ситуаций, по которым у нас бы сложились две непримиримые позиции. Но были вещи, которые я не принимала. В книге о Чернобыле есть рассказ женщины, которая, будучи беременной, все равно ходила навещать мужа, хотя он был сильно облучен. Он, естественно, погиб, она потеряла ребенка и сама, по-моему, разрушила собственное здоровье. Для меня это было совершенно неприемлемо, богопротивно. И никакая любовь не могла оправдать такой поступок. Но это мое мнение. Светлана смотрела на ситуацию по-другому: «Вот такая любовь». На что я отвечала: «Никакая это не любовь, а помрачение. Любовь не должна действовать разрушающе». Светлана возражала: «Но это же есть».
Я не была литературным секретарем Алексиевич, как многие думают. Как у современного писателя, у нее есть литературный агент, который ведет дела с издательствами. Но литературного секретаря нет: Светлана не хочет никого пускать в эту кухню. Я даже не представляю человека, который бы согласился им стать. Светлана живет сложной жизнью. Я же предпочитаю оставаться ее другом, интеллектуальным собеседником.
Дружба — это то, что взаимно обогащает друга друга. Я, наверное, научилась у Светланы более широкому взгляду на жизнь. Ну и выдержке. Терпеть надо, терпеть. Ничего не поделаешь, в такое время мы живем.
Журналистка Елена Молочко: «Она рассказывает об Афганистане, и… мужская часть коллектива категорически не приемлет ее мнения!»
Впервые о Светлане я, студентка журфака, узнала от старшекурсников. Алексиевич уже давно, лет десять назад, закончила университет, но студенты не могли забыть, как она в 1970 году получила премию за победу на всесоюзном конкурсе студенческих работ и должна была поехать по ленинским местам заграницы. В то время слово «заграница» казалось чем-то сладким и несбыточным. Но Светлана спокойно пожертвовала наградой: она открыто заступилась за кого-то из студентов — деканат ей простить такой свободы не мог.
Недавно Светлана рассказывала мне, как много лет спустя приехала в Цюрих, увидела дом Ленина, который должна была увидеть 40 лет назад, и сказала себе: «Какая тут красота! А этот человек сидел здесь, писал и думал о разрушении».
Через несколько лет после журфака я пришла работать в «Сельскую газету». Алексиевич там уже, к сожалению, не работала, Светлана вообще уже была на «вольных хлебах». Но вот то, что она когда-то была среди журналистов «Сельской», поверьте, ощущалось в воздухе. Ее не могли забыть! Все интересовались, что Света пишет сейчас, чем она занимается. А однажды главный редактор, комментируя желание одной журналистки тоже уйти в свободное плавание, иронично так произнес: «Думает, она, как Света Алексиевич?»
После издания «Цинковых мальчиков» Светлана пришла к нам в редакцию «Сельской газеты»: все мы хотели поговорить с ней об Афганской войне, на которой она побывала. Коллектив приглашал ее, ждал. Она не отказала. Светлана вообще человек с большим чувством долга. Вот что ей «Сельская газета»? Несколько лет работы в начале журналистского пути. Но Света никогда не обрывала с нами связи. Насколько я знаю, она до сих пор помогает Светлане Ульяновне Климентенко, которая была ее заведующим отдела.
И вот, значит, встреча. Помню, приходит к нам молодая, модная женщина. У нее довольно короткая юбка — чуть прикрывает коленки, сапоги на весьма высоких каблуках, романтическая стрижка. Она рассказывает об Афганистане, без страха излагает свою позицию, и… мужская часть коллектива категорически не приемлет ее мнения! Это был жесткий разговор: окружающие меня люди, тоже уважаемые журналисты, разговаривали с ней беспощадно…
Да, после «Цинковых мальчиков» на нее ополчилась не только наша старая добрая редакция «Сельской газеты». Тогда, казалось, против нее стало полмира. Противостояние, как известно, закончилось судом.
О судах над Светланой Алексиевич я писала для «Народной газеты» Иосифа Середича в начале 1990-х. Я присутствовала на заседаниях и была просто опрокинута тем, что там происходило. А она держалась, как скала. Мне так казалось. Хотя обстановка была шокирующей. Света входит в зал, а ей кричат слова, которые никогда не говорят в адрес приличной женщины. Я сжалась в комок, их услышав. А она, помню, обернулась так удивленно… И вообще выглядела очень спокойно.
Через годы это спокойствие ей здорово аукнулось. Нервы у человека просто оголились…
А тогда от нее просто веяло невероятным спокойствием. Хотя чем она была защищена? Двумя книгами? Да, они прозвучали в литературном мире. Но столько ярости, а от нее — уверенность. Из чего была эта броня?
Кстати, по первой книге Алексиевич — «У войны не женское лицо» — режиссер Виктор Дашук снял, как известно, фильм, за него он был выдвинут на Государственную премию. А Света, автор сценария, была проигнорирована. По-моему, это был явный сексистский конфликт. Виктор Дашук ее просто «отодвинул», что было совершенно очевидно окружающим.
Помню, она зашла к нам в отдел, и моя заведующая буквально бросилась к ней с вопросом: «Ты же будешь бороться? Дашук не прав!» А Света отвечает: «Ладно, пусть у мужчины будет госпремия. Это мужской взгляд на вещи, пускай». Мы даже ее немного осуждали за это — слишком уж высоко, как мы тогда считали, она держит свое лицо.
Немного быта. Однажды по просьбе Светы зашла к ней домой, чтобы принести какие-то нужные ей газеты. Ее не было дома, дверь открыл кто-то из близких. В прихожей, помню, висело кожаное пальто с левым потертым плечом. Потертым просто до белизны. Мне, усмехнувшись, сказали: «Исторический экспонат! В этом пальто Светлана сделала свою первую книгу». Тогда диктофонов не было, вместо них — радийный магнитофон весом в 3−4 килограмма. Вот с таким грузом через плечо Светлана и моталась по республике.
Кстати, у Светланы очень часто кто-то сидел в гостях. Она всегда очень щедро тратила себя на окружающих. Хотя, возможно, это часть ее литературного способа обдумывать жизнь. Но как бы то ни было, Света — тот человек, который держит открытыми двери своего дома. Вот мы сейчас с вами встречаемся в кафе. А она никогда не боялась приглашать всех журналистов к себе. И на дачу всегда нас, бывших «сельских» журналистов, звала. Там, кстати, у нее, как и в городе, все очень красиво было обустроено. У Светы хороший вкус.
Например, у нее на кухне еще в советское время стояли только красные чашки и красные кастрюли. Я обратила на это внимание, ведь в магазинах-то пусто. Сейчас, когда я недавно пришла в ее новую квартиру, тоже заметила: любовь к красной посуде осталась прежней. Не знаю, почему я говорю об этих вещах. Наверное, потому что немного не укладывается в голове: этот человек занимается практически вопросами мироздания и при этом никакой не синий чулок.
Лет десять назад я делала с ней интервью. Она попросила его почитать перед публикацией. Я повезла ей текст в Тресковщину, в ее старую усадьбу. Приезжаю, а Светы на участке нет. И вдруг идет кто-то навстречу — с ведром, краской, кистью. Это была она: забор красила. Сама.
Долгое время я не интересовалась подробностями ее биографии: где родилась, выросла. Но однажды, естественно, все-таки прочитала, что Светлана из глухой деревни. Это было как укол, я не могла соединить место рождения и Светлану, которую знаю много лет: женщину с широким европейским мышлением, образом жизни, манерами. Она, мне кажется, могла бы быть политиком в Евросоюзе от Беларуси. У нее редкая основательность, последовательность и спокойствие.