Дело Валленберга: что скрывает Лубянка спустя 70 лет?
На этой неделе Мосгорсуд признал законным отказ ФСБ предоставить племяннице шведского дипломата Рауля Валленберга дополнительные материалы, касающиеся судьбы ее дяди, спасшего в конце Второй мировой войны тысячи венгерских евреев и окончившего свои дни во внутренней тюрьме МГБ на Лубянке.
Дочь брата Валленберга Мари Дюпюи обратилась в ФСБ в марте прошлого года.
Она и работающая с ней в России правозащитная группа «Команда 29» хотели получить доступ к тюремному журналу вызовов заключенных на допрос.
Русская служба Би-би-си обратилась за комментарием к специалисту по истории советских органов безопасности доктору наук Никите Петрову. С ним беседовал Артем Кречетников.
Би-би-си: Что Вы думаете о сложившейся ситуации?
Никита Петров: Отказ в предоставлении информации никак не обоснован и не вытекает из норм федерального законодательства. Оно вполне позволяет получить те сведения, которые были запрошены.
Би-би-си: Представитель ФСБ в суде заявил, что тюремный журнал содержит фамилии других заключенных, а также следователей и охранников, то есть информацию о частной жизни третьих лиц, которая по закону «Об архивном деле» является закрытой до истечения 75-летнего срока.
Никита Петров: Ссылка на личные тайны несостоятельна, потому что нет никакой тайны. Это же не данные о здоровье, собственности, или о том, кто с кем живет. Служба в госорганах, если, конечно, человек не являлся секретным осведомителем, как и пребывание в тюрьме, не являются тайной, обычно никому в голову не приходит это скрывать.
Би-би-си: Все знают, что отец Бориса Ельцина и дедушка Михаила Горбачева были репрессированы…
Никита Петров: «Мемориал» публикует «книги памяти» — списки жертв политических репрессий. Это не личная тайна, а общественно значимая информация.
Чем отличается список заключенных от списка репрессированных? ФСБ, конечно, может сказать: мы не знаем, все ли они были впоследствии реабилитированы. А это не имеет никакого значения!
Би-би-си: С другой стороны — а зачем семье Рауля Валленберга эти фамилии? Люди, к сожалению, так долго не живут, даже если что-то знали, ничего уж не скажут.
Никита Петров: Кто в каких камерах содержался, когда вызывался на допрос, куда перемещался в рамках внутренней тюрьмы — вот что есть в этих журналах. Это может пролить дополнительный свет на судьбу «заключенного номер 7», как обозначался в тюремных документах Валленберг. Когда, например, он был в последний раз выведен на допрос или перемещен из камеры в камеру?
Би-би-си: Другой аргумент состоял в том, что ФСБ не является правопреемником министерства госбезопасности 1940-х годов, а оно, в свою очередь, не в ответе за Валленберга, поскольку арестовала его в Венгрии и основные следственные действия с ним провела армейская контрразведка «СМЕРШ».
Никита Петров: Валленберг, по официальной версии, погиб 17 июля 1947 года, а с 4 мая 1946 года «СМЕРШа» уже не было, его преобразовали в 3-й главк МГБ. Сотрудники ФСБ неофициально именуют себя чекистами, а Российская Федерация вполне официально является правопреемницей СССР.
Когда им выгодно, люди из ФСБ говорят, что они преемники, а когда невыгодно — что они никакого отношения к предшественникам не имеют. Мы знаем примеры судебных дел, когда именно правопреемственностью обосновывалось то, что ФСБ держит у себя архивы НКВД-МГБ-КГБ. Если вы не являетесь преемниками, то почему не передаете их в общую систему государственных архивов?
Би-би-си: В любом случае 75-летний срок защиты личной тайны применительно к делу Валленберга истекает в 2022 году. Осталось всего ничего. Зачем было упорствовать? Возникает впечатление, будто есть что утаивать.
Никита Петров: Конечно, нынешнее руководство ФСБ не ответчик за деяния МГБ и Абакумова. Но как только они начинают скрывать преступления, так становятся в той или иной степени соучастниками.
Несомненно, здесь имеется элемент детского упрямства. А вот только бы не пойти на поводу у заявителя, который чего-то добивается! Еще указывать нам будут! Это касается не только племянницы Валленберга, но и любого гражданина, который часто запрашивает информацию.
Но есть и рациональный мотив.
Чего не хочет ФСБ? Еще в 1957 году была опубликована информация о судьбе Валленберга, которую российская сторона считает достаточной. Но до сих пор нет ответа на вопрос о причине смерти 17 июля 1947 года, а некоторые сомневаются и в дате.
Главный вопрос — была ли смерть Валленберга естественной или насильственной — российская сторона обходит. Потому что смерть была насильственной, это очевидно. С чего бы здоровый 34-летний человек скончался от сердечного приступа?
Есть основания полагать, что его отравили, а не расстреляли, поскольку имеется рапорт [начальника санчасти лубянской тюрьмы] Смольцева, из которого следует, что тело не имело видимых повреждений. А министр Абакумов дал указание тело не вскрывать, поскольку знал причину смерти и вскрытие ему было не нужно.
Подобным образом убили некоторых других заключенных, например, американца Исайю Оггинса.
Если продолжать копать, рано или поздно выяснится, что даже в 1990-х годах мы если не прямо врали, то темнили. Ну какое расследование советских преступлений ни возьми, везде мы выкручивались, петляли и обманывали. Получается неприлично.
Это и есть мотив не подпускать к делу никого, даже если в результате выглядим не лучшим образом и нарушаем собственные законы.
Би-би-си: А как вообще обстоит дело с допуском историков к секретам давних лет? Вам, вероятно, много приходится с этим сталкиваться.
Никита Петров: Есть плановое рассекречивание, когда они просматривают год за годом архивные коллекции и снимают гриф, и есть рассекречивание, которое осуществляется по запросам. Во втором случае дело обычно идет хуже, потому что люди запрашивают материалы, которые ФСБ не очень хочет показывать.
Но и в процессе собственного планового рассекречивания в целом неплохие законы «О государственной тайне» и «Об архивном деле» работают не очень хорошо.
В них сказано, что сверх 30 лет секретность продлевается в исключительных случаях. Эта формулировка стала в ФСБ общей практикой. Не в исключительных случаях, а больше половины документов не проходят рассекречивание вовремя.
Но часть материалов действительно доступна. В архиве ФСБ есть читальный зал, где вы можете посмотреть документы 20-х, 30-х, 40-х годов. Я регулярно бываю в этом зале и не могу сказать, что отношение к исследователям недоброжелательное.
Правда, в нем нет ни картотеки, ни описи. Архив ФСБ в этом смысле не работает по общим правилам, установленным для федеральных архивов. Приходя туда, надо либо совершенно определенно знать, что вам нужно, либо писать просьбу подобрать материалы на ту или иную тему. Они могут что-то найти вам, а могут и не найти.
Даже в рассекреченных материалах какие-то страницы то заклеены, то изъяты и не предоставляются. В общем, государство лучше знает, что гражданам нужно, что показывать и что нет. Хотя я полагаю, что государство — это народ, и мы хотя бы десятилетия спустя имеем право посмотреть, что они делали от нашего имени и за наш счет.
Би-би-си: А лично вам удавалось добиться рассекречивания каких-нибудь материалов?
Никита Петров: Например, шифровки Абакумова о так называемой «Августовской облаве», когда летом 1945 года были убиты без суда 575 польских граждан.
Были и неудачи, но, вообще-то, права есть у того, кто не ленится их отстаивать.