ХХ век на скамье подсудимых. Как 14-летний подросток "шпионил" за немцев против русских
Щуплого мальчишку, на вид лет 14-ти — не более, одетого в военную форму, жандармский унтер-офицер Григорий Разум приметил, когда проходил по станционному вестибюлю. Подошел к подростку, представился, попросил документы и, не получив таковых, пригласил странного вояку в комнату для допроса. Мальчишка оказался словоохотливым: «Кто я такой буду? Я, господин унтер-офицер, немецкий шпион, вражеский агент. Правда, подумываю бросить это занятие и перейти на службу к русским. Скажите, а хорошо ли там платят? Немцы меня вознаграждали 10 рублями за каждое выполненное задание».
Чего боялись наши предки, жившие 100−200 лет назад, о чем мечтали, какое поведение считали предосудительным, в чем видели удачу, кому завидовали и кому сочувствовали, на чем экономили, какие новости обсуждали за обеденным столом и что при этом ели? В научных трудах ответов на эти вопросы не дается. Мы решили поступить по-другому: наша главная героиня — повседневность, а главный герой — обычный, или безымянный, человек. А помогут нам документы судебных дел, хранящиеся в Национальном историческом архиве Беларуси.
Истцы и ответчики, правые и виноватые тех давних судебных разбирательств давно обрели вечный покой, но их поступки и слова продолжают жить. Запечатленные густыми чернилами на плотной шероховатой бумаге, они рассказывают нам историю страны и ее граждан сквозь призму бытовых забот и людских страстей.
Имена и фамилии действующих лиц, названия населенных пунктов, состав преступления и приговор суда даются без изменений. Образное описание намерений, чувств и мыслей героев является художественной интерпретацией материалов судебного дела.
Это признание подросток сделал на станции Крейцбург (современная станция Крустпилс, Латвия) Риго-Орловской железной дороги 26 ноября 1916 года — в разгар Первой мировой войны.
Для дальнейшего допроса Григория доставили в контрразведывательное отделение штаба 5-й армии, располагавшееся в уездном городе Двинске Витебской губернии (современный Даугавпилс, Латвия). В присутствии «чинов» контрразведки подросток также «не стал запираться», пространно отвечая на задаваемые ему вопросы. Получилась следующая история.
«Школа эта была странная: по книгам в ней не учили, зато учили лазать по деревьям и взбираться на гладкие телеграфные столбы»
До войны Саша Павлович — так звали арестованного — жил в Пинске с родителями и сестрами. Его отец работал на фабрике токарем, мать и сестры вели хозяйство и шили на продажу. Был еще старший брат, служивший рулевым на пароходе «Сокол», что курсировал по реке Пине. С началом войны старшего брата призвали в армию, и из рулевого он превратился в пехотинца.
Немцы пришли в Пинск в 1915 году. Брат Саши как раз получил отпуск и находился дома. Он попытался оказать немцам сопротивление и был застрелен на глазах у родных. Остальных членов семьи немцы взяли в плен. Куда отправили родителей и сестер, Саша не знает. Его же отвезли в какой-то большой город («а как он назывался, никто не сказывал») и определили в школу.
Школа эта была вовсе не похожа на ту, в которую Саша ходил в Пинске. По книгам в ней не учили, зато учили лазать по деревьям и взбираться на гладкие телеграфные столбы — это, чтобы следить за передвижением войск, еще учили быстро ползать и замирать, прижавшись к земле. Словом, это была школа шпионов. Уроки в ней вел немецкий офицер. Как он выглядел? Ну, молодой брюнет без бороды, но с усиками, одет в гимнастическую рубаху, серые штаны и высокие шнурованные ботинки. По-русски говорил хорошо. Нет, шрамов или родимых пятен у него на лице не было. Сколько мальчиков находилось в этой школе? Наверное, несколько десятков, но общаться между собой им не давали. Саша смог познакомиться только с двумя из них — Васькой и Петькой.
«Юного шпиона привезли к немецким окопам, подняли проволочное заграждение и велели ползти в сторону русских»
Обучение длилось полтора месяца, потом Саше дали первое задание: определить, куда движутся русские войска — на позицию или с позиции, и узнать, где у русских размещаются батареи. Добраться до места выполнения задания оказалось делом нелегким, так как от линии фронта школа шпионов находилась далеко. Павлович и упомянутый немецкий офицер три дня ехали по узкоколейной железной дороге, а потом день тряслись на подводе.
Наконец юного шпиона привезли к немецким окопам, подняли проволочное заграждение и велели ползти в сторону русских. Павлович пополз. На стороне «наших» ему также встретились проволочные заграждения. Их, господа контрразведчики, Саше пришлось преодолевать без чьей-либо помощи, но он справился.
Перейдя линию фронта, Павлович оказался «где-то под Двинском». Пошатался здесь и там, примкнул к 10-му Кавказскому стрелковому полку и два дня провел рядом с солдатами. Потом знакомой дорогой пустился в обратный путь — к немцам.
Офицер с усиками его ждал. Саша отрапортовал: «Русские войска движутся на позицию», — и получил за это 10 рублей русскими кредитными билетами. Спрятав деньги в карман, он осмелился добавить: «О русских батареях ничего не узнал. Но в вашей артиллерии сидят одни мазилы: снаряды-то перелетают через станцию, вреда железной дороге не приносят».
Через два дня юный шпион получил новое задание: попасть на станцию Калкуны (современная Латвия) и посчитать прибывающие и отбывающие в течение дня эшелоны. При этом, находясь на станции, стараться не попасться на глаза жандармам и убегать от патрульных солдат.
Вновь Саша пополз через окопы и проволоку — сначала немецкие, потом русские. Добрался до железнодорожной станции, посчитал эшелоны и, сделав дело, как и в первый раз, примкнул к военным — на этот раз к солдатам 41-й пехотной дивизии. Он прожил в их землянке около недели, полюбил военный быт и даже стал подумывать о том, чтобы самому «поступить в пехотинцы».
За выполнение второго задания шпион Павлович получил все те же 10 рублей. Выдававший их офицер сказал Саше: «Твоей матери — а она у нас — мы дадим за твои успехи 300 рублей. Продолжай стараться».
Однако подросток начал уставать от шпионской деятельности — в особенности от ползания через передовую. Получив третье задание, он перешел линию фронта, но выполнять порученное не стал. Вместо этого двинулся прямо к питательному пункту Пуришкевича (Владимир Пуришкевич — российский политик, во время Первой мировой войны был начальником санитарного поезда. — Прим. TUT.BY), неделю прожил при кухне — отъедался, потом попытался «устроиться добровольцем» в 10-й стрелковый Кавказский полк. Потерпев неудачу, добрался до города Режицы (современный город Резекне, Латвия), где устроился чернорабочим в обоз, занимающийся помощью беженцам и носящий название «Северопомощь».
Со шпионской деятельностью было покончено. Но она не была бесполезной, господа контрразведчики, вовсе нет: находясь в Двинске, Саша отметил, что снаряды-то теперь ложатся «куда как правильней — лупят почти по станции», не иначе как к его словам прислушались.
Три месяца бывший немецкий агент Саша Павлович честно служил чернорабочим, потом заскучал, уехал в Крейцбург, там позаимствовал военную форму и дал себя поймать станционному жандарму. Для чего? Чтобы стать русским шпионом, если, конечно, русским шпионам тоже платят по 10 рублей, но при этом не заставляют их ползать через линию фронта.
«В мирное время виновного в шпионаже ждала каторга сроком на 8−15 лет, в военное время — бессрочная каторга или смертная казнь»
Но «чины из контрразведки» Сашу в шпионы не взяли, вместо этого заключили под стражу и отправили в Двинскую тюрьму. Арестованный обвинялся в преступлении, предусмотренном ч. 3 ст. 108 (Государственная измена и шпионаж) Уголовного Уложения. Согласно этой статье, в мирное время виновного в шпионаже ждала каторга сроком на 8−15 лет, в военное время — бессрочная каторга или смертная казнь.
Проведение предварительного следствия по делу шпиона Павловича поручили члену Витебского окружного суда по фамилии Силич, дознание — ротмистру при штабе Двинского военного округа Сергею Ксензенко.
Началось расследование. Личность арестованного установили быстро: оказалось, что Саша не соврал — он действительно носил фамилию Павлович, до войны жил в Пинске с родителями и сестрами. Теперь следовало проверить его политическую благонадежность. Полетели телеграммы начальникам губернских жандармских и контрразведывательных управлений:
«Весьма секретно. Не имеется ли в делах вверенного Вам управления каких-либо неблагоприятных в политическом отношении сведений об Александре Павловиче 1902 года рождения?».
Ответы были примерно одинаковыми:
«Весьма секретно. Сведений на Александра Павловича в делах вверенного мне управления не имеется».
Или: «Павлович по делам политического характера вверенного мне управления не проходил».
Следующая серия телеграмм отправлялась по местам шпионских подвигов Павловича:
«В 10-й Кавказский стрелковый полк (аналогичная — „в 41-ю пехотную дивизию“). Весьма секретно. Чем занимался в полку (дивизии) Александр Павлович 1902 года рождения, с кем имел дело?»;
«В канцелярию головного отряда Красного Креста В. М. Пуришкевича. Весьма секретно. Какое время Александр Павлович провел у вас, с кем общался?».
Ответы были отрицательными:
«Александр Павлович командиру стрелкового полка (дивизионного обоза) не известен, здесь не был и дел ни с кем не имел».
«Имеем честь уведомить вас, что Саша Павлович в списках кухонной прислуги питательного пункта не значится, санитарам пункта не известен. Возможно, он получал довольствие на кухне как беженец и за это помогал в работе».
«Врал так часто и с таким удовольствием, с каким иные люди пьют чай»
Расследование могло зайти в тупик, если бы не последняя телеграмма — в обоз «Северопомощи», где Павлович, по его словам, работал, «покончив со шпионством». Отвечал на телеграмму заведующий обозом Владислав Толочко. Оказалось, что он хорошо знал Сашу не только как своего чернорабочего, но и как воспитанника детского приюта для беженцев. В 1915 году Толочко заведовал этим приютом и помнил, как к нему привезли коротко стриженного, перепуганного пинского мальчика, потерявшего семью. Оправившись и окрепнув в приюте, мальчик, увы, проявил себя с дурной стороны: ссорился с товарищами, то и дело сбегал из приюта, врал так часто и с таким удовольствием, с каким иные люди пьют чай.
И все же Толочко решил дать парню еще один шанс и взял его на работу в «Северопомощь». Взял и пожалел об этом, так как здесь Саша стал воровать: стащил сапоги у конюха, потом чемодан с одеждой у рабочего. Словом, «это вконец испорченный мальчишка», но чтобы он был шпионом — в это Толочко не верил. Да и когда бы Саша успел им стать, если он не отлучался из приюта более чем на неделю-другую?!
— Так был ты шпионом в пользу вражеского государства или не был? — спросили Сашу на очередном допросе.
— Не был, — беспечно ответил тот. — Выдумал я все. А что?
К такому же выводу, изучив материалы дела, пришел и член Витебского окружного суда Силич, указав, что «при полном отсутствии в деле сведений о шпионской деятельности Павловича дальнейшее производство следствия представляется бездельным», а настоящее дело «подлежит прекращению за недоказанностью самого события преступления».
Сашу Павловича вывели из тюремной камеры, но прежде чем провести за тюремные ворота, на четверть часа отвели в комнату для допроса. Здесь подросток вновь увидел знакомые лица «чинов» из контрразведки. «Положим, ты не был шпионом, — сказали ему. — Но выдумал ли ты все, что рассказывал, или от кого-то услышал?» Обычно оживленный и словоохотливый подросток молчал, хмурился и отводил в сторону глаза. Его продолжали расспрашивать: «Как, ты говорил, звали мальчиков из школы шпионов? Васька и Петька? Это они рассказали тебе о немецком офицере и данных им заданиях? Повтори-ка их приметы!»
И вновь полетели телеграммы:
«Начальникам контрразведывательных отделений. Весьма секретно. Задержать Василия на вид 10−11 лет, блондина малого роста в черном пальто на вате и высокой шапке из поддельного каракуля. Задержать Петра на вид 12−14 лет, среднего роста, шатена со шрамом на левой щеке».