Дмитрий Борисов: "Любого ведущего "Пусть говорят" будут сравнивать с Малаховым"

Новый ведущий «Пусть говорят» Дмитрий Борисов рассказал «Газете.Ru» об изменениях в программе после ухода Андрея Малахова.

"Никакого давления на себе не чувствовал, да и по поводу сравнений меня с Андреем не переживал"

— Прошел месяц с вашего первого эфира, какие ощущения сейчас?

— Разные. Но уже кажется, будто так было всю жизнь, потому что программа занимает каждый день с утра до позднего вечера. Ни на какую рефлексию нет времени — кинулся в омут с головой. И, пожалуй, мне нравится (улыбается). Вообще, «Пусть говорят» — это такой, что ли, вызов. Коллеги на канале знают, что я склонен к здоровому авантюризму и редко отказываюсь от интересных экспериментов. Если можно попробовать себя в каком-то новом эфирном качестве — попробую.

— Поначалу вы наверняка чувствовали давление, связанное, как минимум, с повышенным вниманием и ожиданием, сможете ли вы быть лучше Малахова. Сейчас легче?

— Пошла волна позитива, и она заряжает. Вообще за 11 с половиной лет, что работаю в кадре, я научился обращать минимум внимания на то, что говорят вокруг. Ну то есть да, бывает интересно почитать какую-то здоровую критику, послушать людей, которым доверяю и которые могут помочь советом. И все. Не больше, чем просто любопытство.

Никакого давления на себе не чувствовал, да и по поводу сравнений меня с Андреем не переживал.

Заранее знал, что негатив почему-то выплескивают охотнее, такие люди намного активнее, чем те, кто настроен позитивно.

— А перед первым эфиром «Пусть говорят» не волновались?

— Вообще нет, это было чистое развлечение. Более того, я записывался безо всякой уверенности в том, что правда буду новым ведущим «Пусть говорят». Плюс в студию пришел, проведя программу «Время» — это была моя эфирная неделя в новостях, я ещ- жил в том мире. И у меня, повторю, до последнего было ощущение, что все может переиграться и Андрей вернется.

— Сейчас вы с ним общаетесь?

— Насколько позволяет мой и его неимоверный график жизни. Смсками.

— Работу не обсуждаете?

— Ему первому рассказал, что буду вести «Пусть говорят». Он поддержал, взбодрил: «Иди, — говорит, — подбирай себе образ для ток-шоу».

— Подобрали?

— Решил остаться собой. Знал, что любого человека, который будет вести «Пусть говорят», будут сравнивать с Андреем. Он на экране такой же, как в жизни, он такой ходит по улицам.

В моем случае пытаться ему подражать бессмысленно: я другой хожу по улицам. И мне кажется, что в этой истории очень важна именно естественность, «настоящесть». Любая фальшь будет чувствоваться на 100%. Я такой, какой есть.

"У меня доведенное до какой-то крайней фазы клиповое мышление — не могу заниматься чем-то одним"

— Мне ничего не остается, кроме как спросить, какой вы?

— Это, кстати, хороший вопрос. Снаружи не все видно. На мне вечный ярлык самого молодого ведущего. Молодость понемногу проходит, но я все равно самый молодой, спасибо генам. При этом у меня вообще-то уже нехилый опыт — и журналистский, и вообще жизненный, — который, наверное, скрыт внешностью. Я с детства общался с более взрослыми людьми и никогда не ощущал себя на свой возраст. Много времени проводил со старшеклассниками, а еще были друзья родителей, которые становились моими друзьями. В общем, внутри у меня прожита какая-то немаленькая жизнь — как ни смешно слышать это от 32-летнего человека. Может быть, дело в том, что я с детства привык в одном дне проживать несколько жизней. Рано пошел работать на радио и вскоре понял, что происходит такая странная штука. В школе был школьником — учебники, экзамены. На работе — вроде серьезный парень, меня быстро перестали воспринимать как самого младшего. Еще была важная дворовая жизнь, какие-то бесконечные ночные заезды — было, например, интересно засечь, за сколько можно проехать МКАД на роликах. Сейчас даже не знаю, как заставить человека поехать на роликах по такой трассе, а у меня такое было, ездил (смеется).

— И сколько времени?

— Да вот не помню! Но за ночь мы успевали проехать весь город, и по МКАДу, и по проспектам. Было красиво… И потом занятно совпало: из инфореферента (в терминологии «Эха Москвы» это корреспондент, который по телефону берет бесконечные интервью) превратился там в ведущего новостей ровно в тот же самый момент, когда стал студентом. И это были уже совсем параллельные реальности. В одной — взрослая жизнь, фантастический круг общения, работа, а в другой — учеба, курсовые, зачеты, фольклорные экспедиции и прочее. Очень круто. С тех пор у меня, кстати, доведенное до какой-то крайней фазы клиповое мышление — не могу заниматься чем-то одним. Из-за этого и диссертацию не защитил.

Написал, но она мне не нравится в нынешнем виде. Чтобы сделать хорошо, надо потратить два месяца жизни только на диссертацию, не отвлекаясь ни на что другое. А у меня этого времени нет до сих пор. Когда появляется, трачу на спорт.

— О чем, кстати, диссертация?

— О французской драме второй трети ХХ века.

— Не самая банальная тема. Откуда такой интерес?

— Да, наверное, от любви к Парижу. Я в лицее учил французский, был канадский класс, преподаватели из Квебека. Влюбился при этом не в Канаду, а во Францию. В итоге один из моих первых выездов за границу был именно туда, мне страшно понравилось, захотелось даже попробовать там пожить — что потом и сделал. Так в жизни возникли какие-то французские книжки, а на этом языке мне легче было читать пьесы. Понравились несколько современных авторов — про Бернара-Мари Кольтеса потом написал дипломную работу… И все это параллельно с «Эхом», такая смесь вечного с сиюминутным. А потом в моей жизни появился и Первый канал тоже. Я защищался на кафедре театра и кино историко-филологического факультета (улыбается). При этом в университете пошел на германистику, и о дипломе по французской драме рассказывал на немецком. В РГГУ, к счастью, тоже можно было совмещать какие-то несовместимые, казалось бы, вещи.

— А почему именно эта кафедра?

— Давно хочу снять кино. Один фильм даже полностью сложился, пока в моей голове.

Недавно понял, кстати, что к мечте приближаюсь, ничего для этого специально не делая: став продюсером, разобрался, как в принципе снимается телевизионный и сериальный продукт, а это уже довольно близко к механике того, как делается кино. Но пока не тороплюсь — хочется избежать дилетантства.

— А что за кино? Можете рассказать хотя бы в самых общих чертах?

— Отсматривал разные сценарии и нашел один, как мне кажется, всегда актуальный — про взаимоотношения поколений. Очень интересная работа, написала моя знакомая. Правда, так получилось, что одна уважаемая студия недавно увела у меня этот сценарий из-под носа. Сейчас жду выхода фильма, чтобы потом, возможно, снять свою версию — думаю, что там получится совсем не то, что у меня в голове.

"У меня есть знакомая, которая ушла из новостей работать в частный детский сад. До сих пор в соцсетях пишет все новости одной из первых"

— У нас с вами, конечно, получается образцовое интервью для отдела культуры — блестящее образование, «Эхо Москвы», французская драма, кино — но теперь надо вернуться к программе «Пусть говорят». Глупый вопрос, но как одно с другим вообще сочетается в вашей жизни?

— Легко! (cмеется) Я тут был у Вани Урганта, который спросил меня что-то про работу на радио — в ночной программе «Аргентум», в частности. И тут мне пишет одна из нынешних редакторов в наш общий чат, что всю жизнь думала, что я на Первом и ведущий на «Эхе» — это два разных Дмитрия Борисова! Но в этом сочетании ничего странного. То есть да, «Пусть говорят» в этом контексте — гораздо более массовая история. Но, с другой стороны, это ведь вопрос подхода. Мне кажется, что у нас получается отличная программа — в ней сочетается и то, чем она славилась раньше, и нечто совсем новое.

— А каково без новостей? Новостники — это же отдельная каста, очень плотно зависящая от того адреналина, который дает эта работа.

— Вы правы — зудит. Это же не меняется со сменой рода деятельности. У меня есть знакомая, которая ушла из новостей работать воспитательницей в частный детский сад. Все равно до сих пор в соцсетях пишет все новости одной из первых. Эта привычка никуда не девается, уйти из новостей невозможно — психологически. Именно отсюда наши прямые эфиры, которых стало много в «Пусть говорят». Хочется реагировать на происходящее здесь и сейчас. Технически это не всегда получается, но есть несколько историй, которые мы отработали в оперативном режиме, и это моя гордость. И наши сотрудники, и зрители привыкают к тому, что таких сюжетов будет больше.

Ведь в чем плюс «Пусть говорят»? В новостях сюжет — это 3−5 минут (ну, семь в крайнем случае), за которые ты можешь что-то рассказать, дать какие-то синхроны (фрагменты интервью), но это все-таки малая форма. В «Пусть говорят» та же самая история приобретает объем и куда более реальные очертания.

Один мой коллега пошутил, что мои программы похожи на расширенные сюжеты, в которых синхроны живые, приходят в студию и могут спорить друг с другом (смеется).

— По тому, что вы говорите, получается, что вы работаете как полноценный редактор.

— Да, мне надо везде влезть, написать, сверстать. Если бы хватало времени на постпродакшн и монтаж, я бы еще и сам монтировал. К счастью, в нашей сильной команде есть на кого положиться, и мне достаточно уделять внимание только самым важным вещам.

— Есть какой-то референс? На что хотелось бы видеть похожей программу? Если говорить об иностранном — американском, например, опыте.

— У «Пусть говорят» в нынешнем виде, пожалуй, и нет американского аналога, это не «Большая стирка», а такой уже уникальный российский формат — документальная драма в студии. Формат, который родился на Первом канале и уже потом расползся по другим «кнопкам» и даже странам. И ведь в чем уникальность «Первого» — это канал-трендсеттер, законодатель телевизионной моды. Команда Первого — спасибо ее рулевому — славится экспериментами и попаданиями в точку. Вот и сейчас — программа «Пусть говорят» сама меняется, перерождается во что-то, и, судя по зрительскому интересу, весьма успешно.

— Давайте теперь про темы программ. У вас стало меньше сюжетов о том, как отец встретил своего сына, который за 20 лет разлуки стал дочерью. Это сознательно?

— (смеется) Такие сюжеты тоже нужны, чего только не бывает! Как была, например, программа про Анастасию Волочкову, которая заявила, что ее обокрал водитель.

— Как вы сами относитесь к подобным темам?

— (пауза) С любопытством. Это такой бесконечный жизненный сериал. Причем привлекает в нем то, что не всегда понятно, где заканчивается игра и начинается реальная жизнь.

— А у вас эта грань в восприятии не стирается?

— У всех стирается. Для этого и нужны обсуждения, взгляд со всех сторон — чтобы сделать выводы. Вот, кстати, есть такой пример.

Когда я стал ведущим «Пусть говорят», часть комментариев была посвящена тому, что я из какой-то идеальной семьи, и, мол, поэтому никогда не пойму простых людей с их проблемами.

Читал все это и думал: наверное, хорошо, что по мне не видно ни пути, который я прошел за годы работы в медиа, ни лишений, ни каких-то личных переживаний. Наверное, это мое собственное желание пожить в виртуальном мире, где есть только достаток и благополучие. Если люди видят только это, значит, у меня, скрывшегося лет в 15 в этаком защитном панцире, все получилось. И это же нормальное желание спрятаться, оно бывает у каждого. Когда, например, разводятся родители и хочется спрыгнуть с моста, рушится вся привычная жизнь, а ты находишь в себе силы, идешь и начинаешь зарабатывать свои первые деньги, чтобы почувствовать себя независимым. Никто же не пытается разобраться, почему я начал рано работать.

— Можете кого-то назвать из тех, к кому вы прислушиваетесь?

— Прислушиваюсь к мнению друзей. Советуюсь с коллегами — и нынешними, и бывшими.

— Когда вы пошли работать в «Пусть говорят», что сказали люди, которых вы имеете в виду?

— Кирилл Клейменов дал очень ценные советы, сказал, что будет смотреть и следить. Вообще, его поддержка во всей этой истории для меня была ключевой. А, например, Алексей Венедиктов сказал: «Держись». Судя по тому, что потом у себя в твиттере выкладывал какие-то цифры, рейтинги, сравнивал, он тоже следит (улыбается).

"Жду момента, когда снова смогу побыть сыном, внуком"

— Переход из новостей в ток-шоу еще и грозит вам некоторой сменой статуса, превращением в крупную медийную фигуру, селебрити. Как вы к этому относитесь? Вести корпоративы уже зовут?

— Звали и раньше, но за этот месяц предложений действительно стало во много раз больше. Тут вот какая штука: я же в какой-то момент стал генпродюсером компании «Первый канал. Всемирная сеть», и дела корпорации и участие в них заботили меня больше, чем развитие, скажем так, персонального бренда.

— Успеваете сейчас заниматься продюсированием?

— Стараюсь, хотя это непросто. На телевидении, как и в любом творчестве, все должно делаться в ручном режиме. И когда не уделяешь должного внимания, что-то начинает проседать. Вот уехал в командировку на пару дней, и уже много чего произошло, сейчас разбираюсь.

— Значительная часть жизни селебрити, если вернуться к этому вопросу, в известной открытости личной жизни. У вас с вашим графиком вообще есть время на что-то кроме работы?

— Если коротко — нет. Жду момента, когда снова смогу побыть сыном, внуком…

Мне сейчас даже моих собак приходится отдавать родным на время разъездов — сегодня псов увижу только после эфира.

Они достаточно темпераментные, чтобы все жизненные проблемы отступили на второй план, а то и вообще забылись. Это мой персональный антистресс. Про меня настоящего вообще никто ничего не знает. Я всегда старательно ограждал свою жизнь от излишнего внимания…

— Вы готовы сейчас кого-то туда впустить?

— Куда удобнее скрыться за образом летающего на облаке, питающегося орхидеями небожителя. А в это время ты решаешь проблемы с близкими, навещаешь родных в больнице, не успеваешь следить за тем, как взрослеют сестры, ссоришься, миришься. Все как у всех. На все вопросы привычно отшучиваешься… Сейчас чувствую себя более закаленным, чем раньше, поэтому, наверное, готов быть более открытым. Как учит опыт героев программы «Пусть говорят», когда выговариваешься, становится легче.

— Вы в это правда верите?

— Только словами проблемы не решишь, но внутренне становится легче. И тебе, и окружающим. Для этого, кстати, люди ходят на ток-шоу и смотрят их — поделиться опытом, найти ролевые модели, понять, «что делать, если».

— Можете сформулировать, в чем для вас смысл «Пусть говорят» — помимо рейтингов и чисто рабочих вещей?

— Сделать всех счастливыми, в чем же еще.