История гомельской тюрьмы: побег на асссенизационной бочке и персональные автозаки для коммерсантов
Тюрьма — одно из немногих учреждений в Гомеле, которое не поменяло место своего расположения еще с позапрошлого века. Во время Российской империи Гомельский тюремный замок находился примерно там же, где и сегодня расположен СИЗО № 3 — на улице Книжной. Только раньше эта улица называлась Ремесленной, а соседняя с ней Тельмана — Тюремной. TUT.BY вспомнил историю гомельской тюрьмы и узнал о тюремных протестах, попытках побегов и о переменчивом начальстве.
Арестантский суд
Первая тюрьма была построена в Гомеле, видимо, вскоре после того, как в середине XIX века город получил статус уездного. Гомельский краевед и архивист Дмитрий Гусаков пишет, что первое упоминание об этой тюрьме ему встретилось в документах под 1856 годом. Получается, что в этом году гомельская тюрьма могла бы отметить «юбилей» в 160 лет.
В 1895 году при тюрьме, при поддержке мирового судьи Брянчанинова, была открыта Александро-Невская церковь.
Большинство арестантов первоначально составляли уголовники — воры всех мастей, грабители, душегубы, поджигатели и мошенники. И просто буяны, набедокурившие с пьяных глаз на светлый праздничек. Режим содержания был полусредневековым — заключенного могли заковать в ручные и ножные кандалы, подвергнуть порке. Приговоры выносил царский суд, но внутри тюрем действовал свой суд заключенных.
«Высший арестантский суд» заседал в Москве, и на нем убивали по запискам, присланным из любой тюрьмы — могилевской или гомельской. Никто из каторжан, идущих по этапу, не мог тогда миновать московской пересылки. Жизнь в царских острогах стоила меньше платы «за парашу». Например, если «кобылка» (по современной тюремной терминологии — «мужик») не мог заплатить блатным «иванам» за пользование отхожим местом, его запросто могли «пришить». В Бутырке по такому поводу убивали по 2−3 человека в день.
Тюрьма и революция
Когда в Гомеле появились заводы и учебные заведения, а их работники стали участвовать в политике, в тюрьму все чаще стали попадать стачечники и политические. Публика вроде бы спокойная и интеллигентная, но для начальства куда более хлопотная, чем обычные уголовники. То протест заявят, то голодовку устроят. Тюремная администрация безуспешно пыталась поломать политзаключенных силой. В 1904 году эсеров, арестованных в Речице, готовили к этапу из Гомеля в Минск. Одна девушка через дверь камеры хотела попрощаться со своим знакомым. Тогда надзиратели с матерной бранью стали вырывать из рук и уничтожать личные вещи заключенных. Когда дело дошло до книг, арестанты стали протестовать. В ответ заключенных стали избивать. Один из них попытался защититься, но тюремный начальник закричал: «Руку руби ему, такому-сякому. Руку руби! А другую поднимет — и другую руби!»
Политические и в неволе отличались сплоченной организацией и жили в тюрьмах отдельными сообществами. Революционеры соблюдали свой строгий кодекс чести. Например, считалось непристойным вставать при посещении камеры тюремным начальством. Очень часто такого рода противостояние с администрацией заканчивалось карцером, избиениями или самоубийствами заключенных. С другой стороны, боевики на свободе могли запросто отомстить наиболее ретивым надзирателям за своих товарищей.
С воли организовывались и побеги. В 1906 году в Гомельской тюрьме оказался Александр Малеев, боевик «Боевой рабочей дружины», отколовшейся от партии эсеров. С кольтом в руках он налетел на почтовую карету между Гомелем и Веткой и был схвачен после долгой перестрелки с полицией. Пока Малеева везли в Гомель, конвой исколол ему всю спину штыками. Тогда из Петербурга освобождать брата Шуру прибыл Иван Малеев. В назначенный час Александр Малеев уже покидал ворота тюрьмы под видом возчика ассенизационной телеги, но был опознан охранником из Хальча. Александра Малеева перевели в тюрьму Бобруйской военной крепости и расстреляли, привязав к столбу.
Отдельно от остальных политических держались в тюрьме анархисты-коммунисты — наиболее воинственные и непримиримые террористы и экспроприаторы. Именно с их деятельностью, похоже, связано зарождение идеи «общака» в гомельской тюрьме. «Стали они знакомиться в тюрьме и помогать друг другу», — писал участник тех событий А. Черманец. «Из некоторых товарищей, наиболее рисковых, стали образовываться партии человек по 5 или 10, их называли анархистами. Они стали (…) помогать товарищам…». В частности, на «пожертвования» местных предпринимателей анархисты закупали для тюрьмы продукты.
Одно время начальником Гомельского тюремного замка был Дубяго. Ранее он был помощником пристава в Могилеве и прославился «лестницей» — задержанных политических городовые скатывали по ступенькам полицейского управления, попутно избивая их ногами, нагайками и шашками. Но Дубяго попался на вымогательстве взяток. Переведенный в другой город, он «крышевал» преступную шайку. Воров отправили в Сибирь, а Дубяго — в могилевскую, а затем гомельскую тюрьму. Начальником. При этом Дубяго отличался крайней гибкостью политических взглядов и быстро перестраивался. Эсер-боевик Брильон, в 16 лет покушавшийся на жизнь могилевского губернатора Клингенберга, так описывал процесс эволюции тюремного начальника. До начала революции:
" Иванов… твою мать… Конвой! Приклады!"
После начала революции 1905 года:
«А знаете, Дубов, я ведь сейчас кадет! Да, я самый настоящий конституционалист! Это очень серьезные, славные люди. Люблю эту партию».
И вдруг: «Я — черносотенец!»
После царского манифеста 17 октября 1905 года, декларировавшего в России гражданские свободы:
«Вот сейчас я с гордостью могу вам сказать, Брильон, что я считаю себя эсером! Вот это я понимаю: бомбы, револьверы, ножи, динамит! Это дело… Это не слова, — при этом он презрительно сморщил губы, — а дело! Жертвуют собой, падают, погибают, а все-таки добьемся своего!»
Вполне естественно, что власти Российской империи, среди которых встречались такие люди, в конечном итоге проиграли революционерам. Когда в феврале 1917 года произошла революция, освобожденных из Гомельского тюремного замка политзаключенных носили по городу на руках.
Гомельский исправдом — самый гуманный в мире
Новые режимы, часто менявшиеся в Гомеле после революции, тоже не могли обойтись без тюремных стен. В Гомельской тюрьме сидели при Керенском, и при «военном коммунизме», и при гетмане Скоропадском, и при петлюровской Директории. В марте 1919 года два красноармейских полка под руководством бывшего царского офицера из Тулы Стрекопытова подняли в Гомеле антисоветский мятеж. Руководителей города, захваченных ими в гостинице «Савой», повстанцы прогнали по Румянцевской улице, избивая прикладами. По воспоминаниям одного из арестованных, после жестоких побоев тюрьма, куда их привели, показалась им райским местом. Но вот начальник этой тюрьмы и при стрекопытовской «Русской народной республике» оставался на своей должности. В тюремной камере гомельские коммунары держались бодро, читали рефераты. Затем они были вывезены в сарай на станцию «Гомель-хозяйственный» и зверски убиты.
В 1920-х годах действовал Гомельский исправдом. Свидетельства о жизни в нем сохранились в газете «Голос заключенного», издававшейся самими «зэками». Видимо, бывшие бундовцы и анархисты, ныне осужденные за противостояние с «властью рабочих и крестьян», делились на страницах газеты, своими воспоминаниями о боях с гомельской полицией в 1905 году. А вот как реагировали в колонии на смерть Ленина в январе 1924 года: «З/к Корнаухов, обвинявшийся в бандитизме, объявил 7-ю голодовку. Так своеобразно он выразил свое отношение к смерти Ленина».
На страницах своей газеты арестанты могли себе позволить даже критиковать администрацию колонии — так, из-за несвоевременного оказания медпомощи в ней умер заключенный.
В Гомельский исправдом приезжал даже Малый Государственный Академический театр. Но несмотря на все усилия по просвещению, арестанты в Гомельском исправдоме продолжали жить «по понятиям». В камерах, например, каждый новичок проходил «прописку» — «Анюту», «присягу». Большинство заключенных сидело здесь за разбои и грабежи — 220 человек. На втором месте были осужденные за кражи — 99 человек. За убийства сидело 66 «мокрушников». А вот по статье «половые преступления» проходило всего 16 человек.
Во второй половине 1930-х годов, когда наступала все большая бюрократизация, с социальными экспериментами по демократическому перевоспитанию осужденных было покончено. Любопытно, что в 1937 году значительную часть заключенных составляли уголовные, которых перед мировой войной превентивно «зачищали» вместе с политическими.
По свидетельству Олега Косарева, 1924 года рождения, жившего до войны на улице Песина, умерших в гомельской тюрьме хоронили по ночам на заболоченном участке Крестьянского кладбища (теперь — Студенческий сквер), примыкающем к забору нынешнего авиа-ремонтного завода.
В 1941—1943 годах нацистский оккупационный режим использовал Гомельскую тюрьму для содержания и уничтожения подпольщиков и мирного населения. На территории, прилегающей к тюрьме на улице Книжной, был создан концлагерь
«Рывок» на Книжной
Сегодня СИЗО-3 придает улице Книжной характерную известность. В 2000-х его инфраструктура расширилась — был построен новый корпус. По слухам, возведением этого блока руководил «свой специалист» — осужденный инженер.
Из-за специфической ситуации, связанной с криминалом, даже в 2000-е годы суды над группировками «пожарников», «речицких» и «калинковичских» проходили прямо в изоляторе на Книжной. Охрану процесса над «речицкими», например, осуществляло собственное спецподразделение СИЗО-3 «Ястреб». Оригинальность решения заключается в том, что в Гомеле оно — внештатное из обычных сотрудников, прошедших спецподготовку. Совместно с МЧС, милицией и военными тюремный спецназ в СИЗО проводит учения по планам «Вулкан», «Гроза», «Шторм». На языке же заключенных силовое подавление тюремного бунта — «кипежа», называется «маски-шоу».
Источники: Государственный архив общественных объединений Гомельской области. Ф. 52, Оп.1, Д. 16; Л. Клейнборт. В тюрьме и ссылке. Пг., 1918; И. Брильон. На каторге. М.-Л., 1927; Весь Гомель. Гомель, 1915; Голос заключенного. № 1, 19; uvd.gomel.by; www.fightclub.by