Общая авторская недостаточность
Стуча костяшками домино летом в парке с такими же, как я, сибаритами, встречаясь с соседями по дачному участку возле колонки или в электричке, мы много толкуем о нынешнем кризисе режиссуры, разболтанности и разгильдяйстве актерского цеха. Беседуем не злобно, по–соседски, не стараясь щеголять знаниями, как и пристало людям, много повидавшим на своем веку.
То, что постановщики наши — те еще очковтиратели, я давно стал догадываться. Но настала пора, по–моему, поговорить о главном — о кризисе авторов. Ибо в начале было сами помните что.
Со словом в современном театре происходит, по–моему, просто беда. То выльют на вас ушат отборной нецензурной лексики, то молчат полчаса, то начнут тараторить что–то нечленораздельное, объясняя, что до этого артисты сломя голову бегали на вокзал, чтобы записать речь бомжей, а то, что вы видели, — документальный театр. (Так лучше я DVD с «600 секунд» Невзорова с пыльной полки достану, если захочу взбодриться.) Откуда все эти мельтешения? Почему слова современного, живого, понятного на сцене нет? Где наши Шатровы, Рощины, Арбузовы, Макаенки?
Вроде бы в тех же трамваях с нашими литераторами ездим, видим из окна одно и то же, теми же чебуреками поддерживаем уровень холестерина в крови, а толку никакого. Хотя сами они очень даже регулярно выдвигают кого–то из своего цеха на Нобелевскую премию. В курсе ли этого сам Нобелевский комитет? Хоть бы весточку написал.
Большой миф, что есть какой–то пласт драматургов, которых специально куда–то не «пущают», не ставят, снимают ночью с поезда. Знаю я этих авторов. Одни путают пьесу с политической агиткой, и ничего общего с настоящей литературой их деятельность не имеет. Другие, небесталанные драматурги, плетут словесные кружева на бумаге, не учитывая театральной специфики. Третьи, самые сложные, настолько уверовали в собственный талант, так прочно вросли в собственные кресла, что отодрать их с насиженных мест уже невозможно или возможно, но только с обивкой кресла.
И имена эти знаю наперечет. Один — декоративен, второй — дидактичен, вон та дама не видит дальше собственного будуара, да еще и пишет с ошибками. Иные придумают, что драматургии нужен толчок, ускорение. И попытаются его придать, объявив очередной литературный конкурс. Но где эти состязания, где их победители, чем закончились «читки»? Очевидно, совместным поеданием яблока раздора.
Театр живет приметами. Одна из самых распространенных — актерская: уронил пьесу, посиди на ней. Знали бы вы, с каким удовольствием сегодня наши актеры посидели бы на талантливой пьесе!
В музыкальном театре, например, совсем недавно подвели итоги конкурса на создание национального спектакля. Судя по промелькнувшей новости, ни одна из работ не заставила членов худсовета встрепенуться от эмоционального накала и художественной целостности представленного материала. Из четверых финалистов трое выставили перед собой как щит произведения Владимира Короткевича, переписав его, видимо, на свой лад и придав ему бодрости. Приемчик довольно распространенный. Такого автора мне всегда хочется по–отечески взять за грудки и спросить: «А где ты сам?» Может, оставим Короткевича в покое? Валерий Рубинчик, Михаил Пташук, блестящий оператор Юрий Марухин, снявший как режиссер драму «Мать урагана», композитор Владимир Солтан, автор оперы «Дикая охота короля Стаха» сказали на этом поле все, что нужно, и от себя добавили все, что необходимо, вместив в свои интерпретации произведений Короткевича личностный авторский взгляд, энергию и гражданскую позицию. Вряд ли можно их переплюнуть, да и нужно ли? В любом случае это будет уже повтор. Почему не ищете своих современников? Таких же, каким был Короткевич для Рубинчика. Или, может, все проще и для наших осторожных авторов Короткевич тот самый писатель, на котором стоит синий штамп «Праверана. Выпуск у свет дазваляецца»? Ну в таком случае скоро мне станет окончательно грустно. Одной рукой чемоданчик в вечность собираете, другой — пересчитываете талоны на молоко.
Если так дальше пойдет, от этой общей авторской недостаточности наш театр точно хватит кондратий. И отнюдь не Крапива.
Добрый зритель в 9–м ряду.