Держи орало
Лесовозы, как упрямые муравьи, тащили по чернявскому песочку к высокому берегу Березины толстые бревна. Там их разгружали, скатывали бревна в речку. Сплавщики, проворно орудуя баграми, составляли их в секции, связывали размокшими в воде березовыми гужами, вязали плоты. Плоты соединяли в длинные караваны и сплавляли в Березино, Бобруйск.
Газогенераторные лесовозы, или чугреи, как их у нас называли, не справлялись вывозить лес с делянок, и тогда лес сплавляли в Березину по Бобру. Начальник сплавконторы, Каган, со странным присловьем «уж» просил мужиков:
— Вы уж, уж, смотрите, хлопцы, чтоб, уж, уж, затора не сделать, а то, уж, уж, плана не будет.
Сплавлять по Бобру лес было сложно. Шустрый Бобр петлял и извивался на каждом шагу, и, чтобы не получился затор, головной сплавщик каравана протяжно кричал хвостовому: «Д–е–е–ржи о–о–рало!» Бревна под напором воды норовили упереться в крутой берег, разорвать гужи, и караван извивался, как змея перед броском. Хвостовой выскакивал на берег, втыкал в землю здоровый кол, привязанный тросом к последнему плоту. Кол впивался в землю, оставляя на ней глубокую рваную рану. Караван лениво выпрямлялся, скрипел гужами, трещал, проходя крутой поворот Бобра.
Чугреи работали на березовых чурках. В бункерах за кабиной водителя они тлели, давая горючий газ двигателю. Выгрузив ношу бревен, чугреи возвращались на делянку, шоферы останавливались у магазина, чтобы купить папирос или просто передохнуть перед рейсом. Вот тут–то и происходило то, что нам, пацанам, щекотало нервы, а водителям доставляло массу хлопот.
Чугрей стоял у крыльца магазина с работающим мотором. Внизу правого бункера была маленькая дырочка, клапан, через который поступал воздух, подавая газ в двигатель. Мы сидели на крыльце, выжидая, когда шофер зайдет в магазин, затем один из нас подбегал к чугрею, затыкал пяткой клапан бункера. Мотор некоторое время работал, но потом начинал задыхаться, чихать и, в конце концов, глох. Дырочка в бункере была горячей, но мы держали пятку до победного конца. На крыльцо выскакивал разъяренный шофер и с трехэтажным матом гнался за нами. На этот случай у нас была отработанная тактика — бежать врассыпную, чаще всего в Кии, где было много кустов и можно было спрятаться или в крайнем случае сигануть в Бобр, куда шофер не полезет.
Чтобы завести чугрей, шоферу приходилось битый час «маслать» заводной ручкой, подливать в карбюратор дефицитный бензин, звать на помощь мужиков, пока чугрей не оживал.
Заготовкой березовых чурок для чугреев занимались женщины. На невысоком дощатом помосте они стояли за круглыми колодками и маленькими топориками рубили березовые кругляшки. Огромный помост был весь усыпан чурками. По узкоколейке женщины подвозили на вагонетке березовые бревна к циркулярной пиле, и она, как оса в волосах, визжала, впивалась в свежее дерево, легко разрезая бревно на ровные блины. Работа считалась «непыльной», и женщины частенько пели. Тюк–тюк — раздавались то в ритм, то невпопад удары топориков, визжала пила, постукивали колеса вагонетки, а женщины пели...
На открытых платформах чурки не высыхали, и, чтобы ускорить процесс, строили сушилки. Одна из них была в гараже. Она топилась круглые сутки, чурки высыхали быстро, но... Сушилки горели как спички.
Как–то вечером над гаражом взметнулись языки пламени. Горела сушилка. Сбежались мужики, бабы. Шум, гам, развернули пожарный насос. Двое мужиков энергично качали воду из колодца. Кишка насоса слегка вздулась, плюнула из рыльца брандспойта слабой струей — и вода ровненько потекла под ноги мужику.
— Нахрен этот насос! Давай ведрами! — закричал дядька, отбросив кишку насоса.
Журавель колодца поминутно клевал, вытаскивая дырявое ведро. Вода расплескивалась, и те крохи, которые попадали в пылающий огонь, как будто придавали ему новую силу. Сушилка горела и словно хотела сказать: «Посмотрите, как красиво я горю!»
Недалеко от сушилки находился склад отца, в котором хранились мука и другие ценные продукты.
— Сушилке капут! Склад спасайте! — закричал отец, схватил лестницу и полез на крышу склада. — Воду! Давайте воду!
Быстро выстроилась цепочка от колодца к складу. Люди передавали ведра с водой, оглядываясь на догорающую сушилку. Отец поливал крышу склада, от которой повалил густой пар. Еще минута, и склад постигла бы та же участь, что и сушилку.
На пожаре, как в бане, не церемонились и не стеснялись в выражениях.
На следующий год сгорела еще одна сушилка.
— Дай попить, — сказал завуч школы.
Когда у отца были неотложные дела в конторе или на почте, я подменял его в магазине. Я поставил на прилавок бутылку ситро. Завуч презрительно посмотрел на ситро, на меня.
— Вон ту, — сказал он, кивнув на полку с вином.
Я достал вино, поставил перед ним.
— Дай стакан и пачку папирос, — спокойно сказал завуч и откупорил бутылку.
Он налил стакан, выпил. Налил второй и так же, не торопясь, выпил. У меня, наверное, был очень глупый вид. Завуч преподавал у нас математику и был очень строг. Отец уважал его, говорил, что этот просто так хорошую оценку не поставит.
Когда завуч ушел, на прилавке лежали деньги за вино и папиросы, без сдачи.
Пожар бывает не только на сушилках.
Чумазые чугреи вскоре заменили мощные МАЗы. Прогресс проникал и к нам. Но иногда тихой летней ночью, когда деревня засыпала, а на речке стоял туман и тускло светились далекие костры на плотах, доносился протяжный крик плотогона: «Д–е–е–ржи о–о–рало!»
Автор публикации: Станислав ГАЙДУК