По зову боевой трубы
Доблестный генерал Дмитрий Святополк-Мирский стал одним из героев нового сборника документально-исторических очерков о представителях древнего белорусского рода
Писатель Эдуард Корнилович по натуре страстный искатель и собиратель. Главные объекты его поиска на протяжении уже свыше 40 лет — имена отечественной истории. В последнее время он заинтересовался древним дворянским белорусским родом Святополк-Мирских. Некоторые его представители стали героями недавно вышедшего в свет сборника документально-исторических очерков Эдуарда Корниловича «Святополк-Мирские. Хранители истории» из новой серии «Забытая Беларусь». Предлагаем читателям «Р» отрывок из рассказа о доблестном боевом генерале Дмитрии Ивановиче Святополк-Мирском (1825—1899).
…В 1850 году Дмитрий Святополк-Мирский (на рисунке) был назначен адъютантом начальника Главного штаба войск на Кавказе, а через два года — адъютантом главнокомандующего Отдельным Кавказским корпусом светлейшего князя Михаила Воронцова. С душевным трепетом приступил он к исполнению своих обязанностей: служить при такой знаменитости почетно и ответственно. Более года Святополк-Мирский находился при светлейшем князе, познавая мир его интересов и мыслей. В своих воспоминаниях Дмитрий Иванович напишет: «Весной 1854 года главнокомандующий Кавказской армией князь М.С. Воронцов, при котором я имел честь состоять, ослабленный летами и болезнью, должен был выехать с Кавказа для поправления своего здоровья. Проводив князя до Ставрополя, я отправился с его разрешения в действующий корпус для участия в военных действиях в азиатской Турции».
Вскоре стало известно, что здоровье князя не улучшается и что он больше не возвратится на Кавказ. Командование корпусом было передано генералу Николаю Николаевичу Муравьеву. Святополк-Мирского перевели в действующую армию и вскоре назначили командиром батальона Тенгинского пехотного полка.
24 июля 1854 года новый комбат впервые стал участником крупного сражения при Курюк-Дара, укрепленном турецком селении восточнее крепости Каре. Здесь произошла смертельная схватка между 18-тысячным русским отрядом под командованием генерала Василия Бебутова и 60-тысячной армией Зафира Мустафа-паши. Стеной, до свирепого исступления стояли турки, но, под умелой военной тактикой, желанием победить и мужеством русских богатырей, не выдержали. Победа вызвала восхищение, о ней много говорили. Генерал Бебутов благодарил командира батальона Святополк-Мирского за храбрость и умение сохранять своих солдат.
В 1855 году батальон Дмитрия Святополк-Мирского на какое-то время задержали в Тифлисе. Здесь он анализировал свои действия, недостатки и чувствовал себя не просто офицером, ответственным только за своих подчиненных. Его тонкая натура близко к сердцу принимала все, чем живет многонациональный российский народ, Кавказский корпус, что волнует солдат и командиров. Задумывался князь и об истории России, о взаимоотношениях в высших сферах, а также между генералами. В его руки попало пресловутое письмо, послужившее обострению отношений между Н.Н. Муравьевым и А.И. Барятинским, известными в кавказской среде генералами. Очевидец А.Л. Зиссерман вспоминает, что князь Дмитрий Иванович Святополк-Мирский, прочитав письмо Н.Н. Муравьева к А.П. Ермолову, «вознегодовал и со всей пылкостью, свойственной молодости, решился на поступок дерзкий и непристойный в смысле военной дисциплины, но вполне понятный и возбудивший в свое время восторг в массе кавказских офицеров».
Письмо нового главнокомандующего Николая Муравьева было оскорбительным для Кавказской армии: ее упрекали в неумении, нераспорядительности, злоупотреблениях начальников. Солдаты, узнав о содержании письма, разгневанно и громко выражали свой протест. Святополк-Мирский, чувствуя несправедливость генеральских оценок, не побоялся взять на себя роль защитника Кавказского корпуса и седого генерала Алексея Ермолова. 13 марта 1855 года он пишет Н.Н. Муравьеву письмо, которое стало известно в Петербурге и армии:
«…Неужели мы, кавказские служивые, должны безропотно покориться этому приговору и со стыдом преклонять пред ним голову? Нет, наша совесть слишком чиста для такого унижения. Не стали немощными и бессильными те войска, которые победили многочисленных врагов под Баш-Кадык-Ляром, Курюк-Дара и на Чолохе. Мы не обманывали Россию в течение четверти века, она смело может гордиться нами и сказать, что нет армии на свете, которая перенесла бы столько трудностей и лишений, сколько кавказская. Нет армии, в которой бы чувство самоотвержения было более развито…»
После шумихи с письмом Дмитрию Святополк-Мирскому оставаться в «тихом» гарнизоне показалось нежелательным, и он попросил перевести его в крымскую армию, зону боевых действий. Простившись с друзьями, любимой женой Софьей (Орбелиани) и двумя маленькими дочерьми (Оленьке было всего полтора месяца), на почтовых лошадях отправился в Севастополь. Ехал днем и ночью по кружной дороге на Ростов-на-Дону. В то время Керчь и Азовское море уже были заняты неприятелем. Тоской и ужасом повеяло от Симферополя, похожего на один громадный госпиталь, — всюду раненые, больные, похороны.
30 июля 1855 года Дмитрий Иванович прибыл в израненный город, в штаб крымской армии. И вот он, живой очевидец, описывает: «Тут нашел многих знакомых и товарищей, которые тотчас же повели меня посмотреть Севастополь. Нельзя себе представить картины более торжественной и ужасающей, как был вид осажденного города с Инкерманской высоты, в особенности во время ночи. Гул пушечных выстрелов, трескотня ружейной перестрелки, крики «ура», светящийся полет бомб и гранат, перекрещивающих воздух в разных направлениях, и какой-то неопределенный, сливающийся в одно целое шум борьбы, движения, криков, приказаний, полный таинственности и ужаса. «Ад!» — вырвалось невольное восклицание. Потому все, что было перед глазами, никогда еще не представлялось человеческому взору и не имело земного названия».
Что и говорить, первое впечатление Святополк-Мирского было мрачным, но, например, на южной стороне Севастополя оно было не таким уж страшным, даже отрадным. Там, где выстраивались армейские команды, уставной выправки офицеры, чувствовалась вера в свои силы, разумная деятельность и душевное спокойствие. А самым закаленным севастопольцам казалось, что жить под постоянным огнем мортир, пушек и ружей составляет нормальное положение человеческой природы. К этим неустрашимым относился и Дмитрий Святополк-Мирский, прикомандированный к Одесскому егерскому полку, расположенному на Мекензиевой горе. 2 августа он лично представился генералу Мартанаву и полковнику Скюдери, командиру полка. 3 августа Скюдери представил его личному составу:
— Вот вам, ребята, новый командир батальона. За него я вам ручаюсь, а в вас давно уверен. Завтра вам предстоит тяжелое сражение.
4 августа вошло в историю Крымской войны как день сражения при Черной речке.
Под прикрытием ночи Одесский полк Скюдери, в который входил батальон Святополк-Мирского, двинулся вниз, в долину Черной речки. Батальоны неудержимо рвались к мостовому укреплению, а на них со всех сторон посыпались вражеские снаряды разных калибров. Когда комбат взглянул на колонну своих солдат — «это была поистине живая стена, сверкающая штыками. Казалось, что нет силы и преграды, которых мы не смогли бы преодолеть, и действительно, колонну русских войск, хорошо настроенную, можно остановить только ее истреблением». Быстро передвигаясь, войска очутились на первой линии, а цепь отстала. До мостового укрепления оставалось около двухсот шагов, уже видны были французы. Дмитрием овладело необыкновенное воодушевление, и с криком «ура» он бросился вперед, потом перешел брод и очутился на левой стороне реки. Под обстрелом, теряя своих, батальон продвигался за ним... В стане противника произошло какое-то замешательство, а потом навстречу русским выдвинулся французский батальон. И тогда Святополк-Мирский решает идти в лобовую. Живая стена двинулась грозно и неудержимо. А вражеская колонна — навстречу, приближаясь с каждой минутой. Вдруг французы остановились и повернули назад. Рассыпались, открыли шквальный огонь. Так ускользнуло штыковое столкновение, выгодное для русских. Святополк-Мирский мгновенно сориентировался и устремился вперед. Увлеченный наступлением, он совсем забыл об опасности, и теперь теплая кровь растекалась по груди... Во всех официальных бумагах записано: «В бою на Черной речке получил ранение штуцерной пулей в грудь».
Солдаты уложили Дмитрия на носилки, полковая повозка отвезла его на главный перевязочный пункт, что на Мекензиевой горе. На следующий день в душной палатке Дмитрия разыскал генерал-адъютант, начальник штаба Южной группы Павел Коцебу, с которым ранее был знаком. Благодаря его попечительству Святополк-Мирского перенесли к реке Бельбек, в домик, где проходил лечение полковник Александр Ганн, от которого он узнал, что за прошедшие три дня из четырехсот человек личного состава его батальона осталось только пятьдесят.
За сражение на Черной речке Дмитрий Святополк-Мирский был награжден орденом Св. Георгия IV степени (в Бахчисарае награду лично вручил император Николай I), он был удостоен звания полковника.
…Ему еще пришлось немало пережить рискованных операций, в которых его главнейшей задачей было сохранить жизнь солдат и офицеров. В 1857 году его назначили командиром Кабардинского пехотного полка и отправили на Кавказскую войну. Не прошло и года — стал начальником Кумыкского округа с сохранением должности командира полка. Еще через год, 12 апреля 1859 года, Д.И. Святополк-Мирский был произведен в генерал-майоры, назначен начальником штаба Прикаспийского края и зачислен в свиту императора.
В том же году за блестящую операцию в Восточном Дагестане по захвату предводителя горцев Шамиля Дмитрий Святополк-Мирский был награжден орденом Св. Анны I степени с мечами и орденом Св. Владимира ІІІ степени с мечами.