Руслан Вашкевич: Срезаю углы бытия
17.09.2011 09:44
—
Новости Культуры
Руслан Вашкевич: Срезаю углы бытия
Он совсем не похож на художника. У него нет длинных и кудрявых волос, яркого галстука, бакенбардов, усов, бархатного пиджака, да и прочих примет человека творческого, знакомого с музами... Руслан аккуратен, прост в общении, умен, и, безусловно, талантлив. Те, кто знаком с современным изобразительным искусством, — наверняка знают работы Вашкевича. Увидев их однажды, уже не забудешь ни за что, даже если не понравятся.
Сегодня арт–проект Руслана "Музей" можно увидеть в Национальном художественном музее. А мы сидим с художником в его мастерской, пьем кофе и разговариваем "за искусство".
— Руслан, чтобы не спрашивать, "что куришь", скажи: что читаешь?
— "Подсел" на Чарльза Буковского и перечитал все, что было переведено. Его проза похожа на американский экспрессионизм. Он брутален, неформатен и этим мне близок. Ведь всякий пытается найти в искусстве то, что ему созвучно. Мне нравится, как писатель нагло срезает углы бытия, как идет к своей цели самым коротким путем, отметая всякие условности.
— Ты считаешь, что наглый путь в искусстве — самый короткий?
— Нет, не всегда! Но когда художник движется по горизонтали, то нет чудес. Все добывается лишь "твердой задницей" или рациональным расчетом. Драйва в медленном и поступательном движении нет! Да и запить года на три — тоже не выход. Это хождение по кругу, повторение давно пройденного: поднялся, "обнулился" и снова поднялся...
— Я думаю, что Буковский придумал себе такую маску, игру в конченого пьяницу. Не может алкоголик написать столько хороших книг. Если бы он вел себя, как его литературный герой, то с ним не заключали бы договоры, не подписывали бы контракты.
— Возможно. Но ему удалось из литературной судьбы его героя сделать кино, перелицевать голливудский блокбастер на себя.
— Где тебе интересно выставляться?
— Там, где существует контекст для твоего сообщения. Где есть серьезная критика, грамотные коллекционеры...
— Художники, что бы они ни говорили и как бы ни отнекивались, мечтают выставляться в главном музее страны — художественном. Твоя мечта сбылась.
— Мой проект "Музей" мог состояться только здесь. Нигде и никто такую площадку мне бы не доверил. То, что мне удалось сделать, — прецедент.
Очень нравится работать в Киеве. Там я ощущаю настоящий драйв. Там уже начал складываться арт–рынок. Пусть он пока и хаотичный, варварский, но интерес к современному искусству — неподдельный. Под молодых художников создаются музеи, долгоиграющие проекты. В современное искусство вкладываются бизнесменами большие деньги.
— Как ты пришел к такой живописи, графике? Ведь не этому учат в нашей академии искусств. Ты, по образованию художник–монументалист, должен бы делать росписи и мозаики в новых зданиях, а не заниматься художественными провокациями.
— Это личное... Произошло в студенчестве и случайно, и, наверное, с опозданием: все уже наигрались в эти игры, выросли, а я все продолжаю играть. Моторчик, который тогда завелся, все еще работает и заставляет меня крутиться. Меня раза три собирались выгнать из академии, один раз выгнали. В мою защиту проходили настоящие акции, своеобразные перформансы. Меня брали на поруки. Студенты и даже педагоги ставили подписи в мою защиту. Может быть, еще тогда, в те годы, на меня махнули рукой и поняли, что перевоспитать не удастся. Тем более что заказов я не прошу, в генералы от искусства не стремлюсь, а занимаюсь своими делами и с бывшими наставниками почти не пересекаюсь. При личных встречах они мне мило улыбаются.
Но, знаешь, как бы я ни веселился, здесь, на своей улице, я иногда вижу бомжиков. Чаще это случается рано утром, а иногда ночью, когда выскакиваю кофе купить, а карманы надуваются ветром. Я реально понимаю, что мне до них всего один шаг. У меня нет постоянной зарплаты, и я могу в любой момент вылететь в открытый космос, в трубу...
— Руслан, сколько у тебя детей?
— Пятеро. Старшему — 20, младшему — 12.
— Как ты им объясняешь то, чем занимаешься?
— Так получилось, что не объясняю... Хоть дети и от разных браков, но отношения у нас замечательные. Они радуются, когда видят, что открываются мои выставки. Потом они видят, что я все время занят: или работа в мастерской, или разъезды. Можно пройти ночью по улице Киселева и увидеть свет в окне мастерской. Это еще студенческая привычка работать ночами, но избавляться от нее не хочу. Кажется, Набоков сказал, что свет под дверью кабинета, где ночью работает отец, воспитывает ребенка не хуже, чем ежедневные нравоучения.
— У тебя хватает времени встречаться с детьми, гулять с ними?
— Мне нравится заботиться о них, не отпускать от себя. У меня три девочки, и надо, чтобы они чувствовали во мне опору. Это очень важно. Я у родителей один. Мне это никогда не нравилось. Потом учился в закрытом учебном заведении — школе–интернате для одаренных детей. Все это оставило сильный отпечаток и кучу комплексов... А по своим детям вижу, что они лишены многих комплексов, присущих мне. Они более открыты, коммуникабельны, и я даже иногда завидую им.
— А почему ты пошел после школы–интерната на отделение монументальной живописи?
— Смотрел на знакомых, на тех, кто учился в школе, кого знал. Да и не секрет, что в то время на монументальном отделении можно было получить хорошую профессиональную подготовку.
— Руслан, ты сейчас много ездишь, участвуешь в знаковых зарубежных проектах. Чем белорусское современное искусство отличается от латвийского, русского, польского?
— Отличается, но мне кажется, что не в лучшую сторону своей инфантильностью и отстраненностью от важных проблем. Знаковых имен у нас сегодня совсем мало. Художники боятся идти на открытый диалог с обществом. Получается, как в детской песочнице. Вроде и есть что–то и кто–то громко крикнул–свистнул, но когда выезжаешь дальше, то этот свист уже не слышен...
— А почему ты не уехал за границу?
— Когда хотел уехать, дети были маленькими. Сейчас же воспринимаю то свое желание и намерение уехать как инерцию советского времени. Ведь тогда мы жили в иллюзии, что где–то там, за бугром, все хорошо. На мой сегодняшний ум, все обстоит и выглядит иначе... Пойми, я работаю для кайфа и драйва. Во мне рулит Чарльз Буковский. Если меня "прет", то на мою энергетику и зрители ведутся. Хорошие и плохие картины сегодня одинаково не нужны. Люди хотят неожиданности, эмоции... Видел и знаю людей состоятельных, которые могут прийти на выставку и купить ее всю! Они покупают энергетику. Потому что сами в душе такие же. Они глядят на поступок художника и хотят купить его произведение как доказательство того, что и они такие же. В моем случае это работает, а другого мне и не надо. Если таких ценителей за мою жизнь появится еще человек пять, то мне достаточно. Они поощряют и подталкивают меня двигаться дальше. Ведь в современном бизнесе работают очень креативные люди.
— Кого сегодня можно считать художником?
— Художник, по моему разумению, — вор в законе, извини за метафору. Он хочет ходить мимо всяких правил и чтобы его за это любили и еще деньги ему платили. Когда у меня что–то такое случается, то мне это доставляет настоящее удовольствие. Некоторыми своими проектами я хочу поле дозволенности расширить. И мой новый проект "Музей" — из этого разряда.
Справка "СБ"
Руслан Вашкевич родился в 1966 году в Минске.
Его персональные выставки проходили в Минске, Москве, Амстердаме, Париже, Гранаде, Чикаго, Таллине, Риме, Киеве. Отдельные работы и серии художника были представлены в таких значимых коллективных проектах, как Bel_Art_Tranzit (Москва, 1996), Balota Empire (Киев, 2005), 51–й Венецианский биеннале (2005), Gender Check (Вена и Варшава, 2009 — 2010), Opening the Door? Belarusian Art Today (Вильнюс и Варшава, 2010 — 2011). Работы Руслана Вашкевича находятся в коллекциях Национального художественного музея и Музея современного искусства в Минске, Музея современного русского искусства в Нью–Йорке, Московского музея современного искусства, Музея нового искусства в Пярну, а также в частных коллекциях по всему миру.
Сегодня арт–проект Руслана "Музей" можно увидеть в Национальном художественном музее. А мы сидим с художником в его мастерской, пьем кофе и разговариваем "за искусство".
— Руслан, чтобы не спрашивать, "что куришь", скажи: что читаешь?
— "Подсел" на Чарльза Буковского и перечитал все, что было переведено. Его проза похожа на американский экспрессионизм. Он брутален, неформатен и этим мне близок. Ведь всякий пытается найти в искусстве то, что ему созвучно. Мне нравится, как писатель нагло срезает углы бытия, как идет к своей цели самым коротким путем, отметая всякие условности.
— Ты считаешь, что наглый путь в искусстве — самый короткий?
— Нет, не всегда! Но когда художник движется по горизонтали, то нет чудес. Все добывается лишь "твердой задницей" или рациональным расчетом. Драйва в медленном и поступательном движении нет! Да и запить года на три — тоже не выход. Это хождение по кругу, повторение давно пройденного: поднялся, "обнулился" и снова поднялся...
— Я думаю, что Буковский придумал себе такую маску, игру в конченого пьяницу. Не может алкоголик написать столько хороших книг. Если бы он вел себя, как его литературный герой, то с ним не заключали бы договоры, не подписывали бы контракты.
— Возможно. Но ему удалось из литературной судьбы его героя сделать кино, перелицевать голливудский блокбастер на себя.
— Где тебе интересно выставляться?
— Там, где существует контекст для твоего сообщения. Где есть серьезная критика, грамотные коллекционеры...
— Художники, что бы они ни говорили и как бы ни отнекивались, мечтают выставляться в главном музее страны — художественном. Твоя мечта сбылась.
— Мой проект "Музей" мог состояться только здесь. Нигде и никто такую площадку мне бы не доверил. То, что мне удалось сделать, — прецедент.
Очень нравится работать в Киеве. Там я ощущаю настоящий драйв. Там уже начал складываться арт–рынок. Пусть он пока и хаотичный, варварский, но интерес к современному искусству — неподдельный. Под молодых художников создаются музеи, долгоиграющие проекты. В современное искусство вкладываются бизнесменами большие деньги.
— Как ты пришел к такой живописи, графике? Ведь не этому учат в нашей академии искусств. Ты, по образованию художник–монументалист, должен бы делать росписи и мозаики в новых зданиях, а не заниматься художественными провокациями.
— Это личное... Произошло в студенчестве и случайно, и, наверное, с опозданием: все уже наигрались в эти игры, выросли, а я все продолжаю играть. Моторчик, который тогда завелся, все еще работает и заставляет меня крутиться. Меня раза три собирались выгнать из академии, один раз выгнали. В мою защиту проходили настоящие акции, своеобразные перформансы. Меня брали на поруки. Студенты и даже педагоги ставили подписи в мою защиту. Может быть, еще тогда, в те годы, на меня махнули рукой и поняли, что перевоспитать не удастся. Тем более что заказов я не прошу, в генералы от искусства не стремлюсь, а занимаюсь своими делами и с бывшими наставниками почти не пересекаюсь. При личных встречах они мне мило улыбаются.
Но, знаешь, как бы я ни веселился, здесь, на своей улице, я иногда вижу бомжиков. Чаще это случается рано утром, а иногда ночью, когда выскакиваю кофе купить, а карманы надуваются ветром. Я реально понимаю, что мне до них всего один шаг. У меня нет постоянной зарплаты, и я могу в любой момент вылететь в открытый космос, в трубу...
— Руслан, сколько у тебя детей?
— Пятеро. Старшему — 20, младшему — 12.
— Как ты им объясняешь то, чем занимаешься?
— Так получилось, что не объясняю... Хоть дети и от разных браков, но отношения у нас замечательные. Они радуются, когда видят, что открываются мои выставки. Потом они видят, что я все время занят: или работа в мастерской, или разъезды. Можно пройти ночью по улице Киселева и увидеть свет в окне мастерской. Это еще студенческая привычка работать ночами, но избавляться от нее не хочу. Кажется, Набоков сказал, что свет под дверью кабинета, где ночью работает отец, воспитывает ребенка не хуже, чем ежедневные нравоучения.
— У тебя хватает времени встречаться с детьми, гулять с ними?
— Мне нравится заботиться о них, не отпускать от себя. У меня три девочки, и надо, чтобы они чувствовали во мне опору. Это очень важно. Я у родителей один. Мне это никогда не нравилось. Потом учился в закрытом учебном заведении — школе–интернате для одаренных детей. Все это оставило сильный отпечаток и кучу комплексов... А по своим детям вижу, что они лишены многих комплексов, присущих мне. Они более открыты, коммуникабельны, и я даже иногда завидую им.
— А почему ты пошел после школы–интерната на отделение монументальной живописи?
— Смотрел на знакомых, на тех, кто учился в школе, кого знал. Да и не секрет, что в то время на монументальном отделении можно было получить хорошую профессиональную подготовку.
— Руслан, ты сейчас много ездишь, участвуешь в знаковых зарубежных проектах. Чем белорусское современное искусство отличается от латвийского, русского, польского?
— Отличается, но мне кажется, что не в лучшую сторону своей инфантильностью и отстраненностью от важных проблем. Знаковых имен у нас сегодня совсем мало. Художники боятся идти на открытый диалог с обществом. Получается, как в детской песочнице. Вроде и есть что–то и кто–то громко крикнул–свистнул, но когда выезжаешь дальше, то этот свист уже не слышен...
— А почему ты не уехал за границу?
— Когда хотел уехать, дети были маленькими. Сейчас же воспринимаю то свое желание и намерение уехать как инерцию советского времени. Ведь тогда мы жили в иллюзии, что где–то там, за бугром, все хорошо. На мой сегодняшний ум, все обстоит и выглядит иначе... Пойми, я работаю для кайфа и драйва. Во мне рулит Чарльз Буковский. Если меня "прет", то на мою энергетику и зрители ведутся. Хорошие и плохие картины сегодня одинаково не нужны. Люди хотят неожиданности, эмоции... Видел и знаю людей состоятельных, которые могут прийти на выставку и купить ее всю! Они покупают энергетику. Потому что сами в душе такие же. Они глядят на поступок художника и хотят купить его произведение как доказательство того, что и они такие же. В моем случае это работает, а другого мне и не надо. Если таких ценителей за мою жизнь появится еще человек пять, то мне достаточно. Они поощряют и подталкивают меня двигаться дальше. Ведь в современном бизнесе работают очень креативные люди.
— Кого сегодня можно считать художником?
— Художник, по моему разумению, — вор в законе, извини за метафору. Он хочет ходить мимо всяких правил и чтобы его за это любили и еще деньги ему платили. Когда у меня что–то такое случается, то мне это доставляет настоящее удовольствие. Некоторыми своими проектами я хочу поле дозволенности расширить. И мой новый проект "Музей" — из этого разряда.
Справка "СБ"
Руслан Вашкевич родился в 1966 году в Минске.
Его персональные выставки проходили в Минске, Москве, Амстердаме, Париже, Гранаде, Чикаго, Таллине, Риме, Киеве. Отдельные работы и серии художника были представлены в таких значимых коллективных проектах, как Bel_Art_Tranzit (Москва, 1996), Balota Empire (Киев, 2005), 51–й Венецианский биеннале (2005), Gender Check (Вена и Варшава, 2009 — 2010), Opening the Door? Belarusian Art Today (Вильнюс и Варшава, 2010 — 2011). Работы Руслана Вашкевича находятся в коллекциях Национального художественного музея и Музея современного искусства в Минске, Музея современного русского искусства в Нью–Йорке, Московского музея современного искусства, Музея нового искусства в Пярну, а также в частных коллекциях по всему миру.