Воспоминания гомельчанки
Воспоминания гомельчанки
(Продолжение. Начало в №№ 109 – 110.)
Мои родители
Яродилась, когда моей маме было 26 лет, а папе 41 год.
Отец мой отслужил в армии где–то на Кавказе и остался там работать на железной дороге в г. Самтредиа проводником товарных вагонов. В 1917 г. он вступил в ряды большевиков и потом воевал в составе 10–й Красной Армии в Царицыне. У него даже было именное оружие, какой–то пистолет, который он всегда закрывал на замок. Разрешение на ношение оружия у него было, и на пистолете даже имелась дарственная надпись.
Мама моя родилась в Сибири. Ее родители рано умерли, и девочку отдали на воспитание к тетке в Челябинск. Когда подросла, ее отправили на заработки в Царицын. Сначала она работала горничной у барыни, потом — в кондитерском магазине. Наверное, все это было не по маме, поэтому она поступила на курсы машинописи. Окончив их, попала на работу в штаб 10–й армии, там и познакомилась с моим отцом. Она его даже спасла от неминуемого расстрела, когда белогвардейцы арестовали и заперли его в каком–то сарае. Мама разыскала эту постройку, нашла лопату и сделала подкоп, через который папа и вылез. Потом они поженились, а в 1919 году мама заболела сыпным тифом, будучи беременной, и отец увез ее к себе на родину в Белоруссию, в деревню Клетное Быховского района.
В 1919 году родилась моя старшая сестра Людмила, а спустя четыре года — я. В молодости мама пела в хоре «Синяя блуза». Я даже помню эти выступления. Но маме пришлось пережить страшную трагедию: мою сестру Людмилу неудачно прооперировали по диагнозу аппендицит. И 40 дней она лежала в больнице после повторного вскрытия, медленно умирая на глазах у матери. Это было в 1928 году. Мне было пять лет. После этого кошмара мама стала разговаривать сама с собой. Позже она оправилась, хотя следы от пережитого остались на всю жизнь.
Из близких родственников я знала мою племянницу — дочь сына папиного брата, Антонову Радиану Петровну. Я ей приходилась теткой, хотя была младше ее на три года. Они жили в Гомеле недолго, ее отца перевели на работу в Минск директором «Рыбтреста». До войны Диана (так мы ее звали) окончила два или три курса факультета иностранных языков в БГУ. Во время войны она была переводчицей у партизан, а мать ее немцы расстреляли. Отец Дианы воевал, лежал в госпитале после ранения в 1944 году.
Когда я подросла, мама пошла работать в детский дом. Помню, как мы с ребятами из детдома выезжали в лагерь. Дети были вшивые, грязные, голодные. Потом мама училась, сначала в ЦВРШ (центральная вечерняя рабочая школа). Дальше поступила в техникум, но его одолеть не смогла. У нее была «двойка» по геометрии, и она бросила учебу. А перед войной мать работала в аптекоуправлении секретарем–машинисткой.
Отец учился в совпартшколе. Фактически был недостаточно грамотным. Как я понимаю, окончил 6 — 7 классов. Но он был честным партийным работником. Работал для Музея землемерии в районе, потом директором спиртоводочного завода (сам никогда не пил). Какое–то время папа был членом ВЦИК Белоруссии, затем стал директором Гомельского исторического музея.
В штате его сотрудников были научные работники, канцелярия, художники, натирщики паркета, уборщицы, кассиры, билетеры, истопник, сторожа.
Иногда, по большим праздникам, сотрудники музея устраивали праздничные вечера. Мама тогда наряжалась в шелковое платье, расцветала, все обращали на нее внимание. От природы она обладала хорошими манерами, чувством собственного достоинства. К тому же была очень красива.
Музей
Во дворце Румянцевых–Паскевичей тогда было 65 комнат, но 2/3 дворца было уничтожено во время Стрекопытовского мятежа. Не сгорела только часть здания, в основном правая сторона, башня и несколько комнат под ней. В этом крыле и располагался музей. Я часто ходила по дворцу, не понимая ценности того, что видела.
Уцелело 2 галереи, 2 комнаты, большой банкетный зал, спальня, портик и башня в 3 этажа, на самом верхнем из них располагался механизм часов. В остальной части дворца была большая библиотека, Дворец пионеров и другие организации. В левом крыле галереи находился отдел музея «соцстроительство» и еще одна комната, служившая князю домашней церковью, для экскурсий музея закрытая.
Одна из комнат называлась красным кабинетом, так как стены были обиты красным с золотым рисунком шелком, а стены на метр от пола были отделаны красным деревом. У камина стоял экран, а над ним висела вышитая бисером картина: бабушка с внучкой.
Отопление замка было калориферным. Топили в дворницкой (вход со стороны солнечных часов), а в каждом зале были отдушины в виде отверстий в стенах, через которые поступало тепло.
Над дверью туалета висела картина: портрет дамы в голубом (кажется, это была Салтычиха). За то, что художник нарисовал на носу этой дамы муху, причем с величайшей точностью, его засекли до смерти. Еще помню картины «Шоколадница», «Мальчик с собачкой» и вышитый шелком пейзаж небольшого размера, работы крепостных.
Третий зал был большой банкетный. В первой его половине в центре стоял мраморный стол на восьми ножках, покрытый красивой скатертью. По правой стене зала находилась ниша, ее Паскевич отделал зелено–голубым малахитом, привезенным из Турции. Причем везли эти камни на лошадях! В нише находилась большущая мраморная скульптура мужчины в хитоне, увенчанного лавровым венком со скипетром в руках. Тут же стояли два высоких (до трех метров) канделябра, только из светлого стекла. Cразу при входе в банкетный зал на стенах были размещены материалы о декабристах, а справа висел текст манифеста Николая II, начинающийся словами: «Мы, Николай Вторый...», и еще столик, в его витрине лежало рукописное издание «Горя от ума» Грибоедова.
В обеих частях зала стояли напольные вазы, на которых были изображены картины сражений с участием Паскевича.
Во второй половине зала, слева, была выставлена мебель из спальни князя: кровать, аналой, большой шар размером около метра, который открывался, и половина крышки опускалась внутрь. Открывалось зеркало, ящички с косметикой и звучала музыка (там находилась музыкальная шкатулка). Было еще нечто похожее на громадную бочку с крышкой: специальное вместилище, куда опускались широкие юбки с кринолинами. Вся эта мебель была инкрустирована разноцветными породами ценных деревьев и обита голубым шелком.
Зал освещали внушительных размеров хрустальные люстры.
Слева, в конце зала, была небольшая комната, откуда поднималась винтовая лестница на верхние этажи башни.
Перед входом в крайнюю комнату стоял стол, где за стеклом были выставлены ордена и медали князя. Тут всегда сидела женщина, охраняя все это. Но как раз перед самым началом войны все ордена были украдены, стекло вынуто. По–видимому, это было продумано, и не одним посетителем, а женщину могли просто отвлечь... Это был тяжелый удар для работников музея. Как раз в эти же дни ночью сорвался маятник часов, стоял такой грохот, что думали, рухнул сам замок...
Последняя комната называлась курительной. Там стояла специальная подставка длиной больше метра с множеством высоких курительных трубок (сантиметров по восемьдесят). Все стены этой комнаты были увешаны изделиями из фарфора.
На втором этаже находилась походная палатка князя, также подарок Николая II. На ней была деревянная табличка с полным титулом Паскевича: «Князя Варшавского, Фельдмаршала Ереванского...» и т.д. На стенах висели картины, также изображающие участие Паскевича в сражениях.
На третьем этаже все стены были заставлены шкафами с книгами на французском и английском языках. Все — в старинных переплетах. Их было очень много! На четвертом этаже в центре размещался механизм часов, циферблаты которых были установлены на всех четырех сторонах башни. Под циферблатами располагались балконы.
Вокруг замка цвела персидская сирень. Громадные ее кусты тянулись плотной шеренгой вокруг всего замка со стороны реки, прерываясь только вокруг центральной веранды. А напротив банкетного зала, вдоль всей стены замка высились старые каштаны, с которых осенью на землю падали созревшие плоды, раскрывая свои зеленые и колючие оболочки... Мы собирали эти каштаны и играли с ними.
У входа в парк справа стояла беседка–домик, в котором обретались сторожа и заведующий парком.
Дорогой моему сердцу парк, я всю жизнь любила тебя, как и тот дуб, который уцелел после войны и по–прежнему стоит на дороге к замку, чуть правее...
Анжелика Маланьина.
(Продолжение в следующем номере.)