Херувим или хулиган? 115 лет назад родился Cергей Есенин

"Кто кончил жизнь трагически, тот - истинный поэт", - пел Высоцкий, сам подтвердивший собственным уходом эту мысль. Среди поэтов, упоминаемых в той песне, есть и Сергей Есенин: кто "в петлю слазил в "Англетере".

"Убился" или убит?

У каждого гения есть жизнь - и есть судьба. Реальная биография с датами и фактами - и множество легенд и мифов с версиями, домыслами и вымыслами. Тем более если гений не умер в своей постели, "при нотариусе и враче", а убил себя или был убит. Вот это "или" и стало с конца 80-х годов XX века и доныне предметом дискуссий и исследований, поводом для утверждения, что в 1925-м в Ленинграде в гостинице "Англетер" 30-летнего поэта убили чекисты. Хотя эта версия родилась практически сразу после его смерти. Газета "Слово" тут же сообщила об убийстве Есенина, писатель Борис Лавренёв в некрологе призвал "назвать его палачей и убийц", вышла даже книга "Убийство Есенина".

К тому же поэта тогда тайно отпели на родине, в деревенской церкви, хотя отпевать самоубийц запрещено. А 3 октября 1991-го, в день рождения Есенина, по нему уже "официально" отслужили панихиду в Москве, Ленинграде и Константинове. Еще один факт "за" убийство.

Но зачем было "убирать" Есенина? Да еще и оставлять следы и жуткие посмертные фотографии поэта с изуродованным лицом, раной на руке? Разве он мешал власти? Однако в 1929-м закрывают его музей, и еще в 50-х годах Есенин был "запрещен", моего отца выгоняли из университета за чтение его "упаднических" стихов. На Есенина (кстати, находившегося под наружным наблюдением) было заведено "дело" от 6 сентября 1925 года, закрытое лишь посмертно, и чекистов он в последние годы жизни боялся, хоть и дружил с ними. После гибели поэта была репрессирована его сестра Екатерина, а в 1937-1938 годах расстреляны его ближайшие друзья, особенно последних лет, и сын от первого брака 22-летний Георгий (Юрий). А была еще и расправа в 1939-м с Зинаидой Райх, его второй женой... Она собиралась написать мемуары, всю правду о Есенине, которой, как она кричала на его похоронах, никто не знает.

"Когда я пьяный, мне кажется бог знает что", - признавался сам поэт. Вот только что могло ему привидеться в одиночестве (в Москве близкие старались не оставлять его одного), в непротопленном холодном ленинградском номере? Да и был ли он пьян - в Ленинград приехал не пить, а работать, просил прислать туда верстку первого в жизни собрания сочинений. И вообще он очень много писал в 1925 году, и все - лучшее.

Можно сказать, что правды о смерти Есенина никто не знает и поныне, спустя 85 лет: слишком много вопросов вызывают и та и другая версии. Сам же поэт писал: "В зеленый вечер под окном на рукаве своем повешусь". Но есть и другие строки: "И первого меня повесить нужно, скрестив мне руки за спиной: за то, что песней хриплой и недужной мешал я спать стране родной".

От "херувима" до хулигана

Личности такого масштаба неизбежно еще при жизни подвергаются "ретушированию", а то и "раскрашиванию". Так, деревенского мальчика с Рязанщины, прибывшего в столицу за славой, быстренько стали расписывать "под лубок": сельский херувим, эдакий душка-пастушок, "желтоволосый, с голубыми глазами", пишущий стихи "звонкие и чистые", по словам Александра Блока, первым приветившего крестьянского самородка. Есенин, опекаемый "мужиковствующими" литераторами-деревенщиками, охотно подыгрывал поначалу - говорил, напирая на "о", крестился, носил лапти, сапоги и рубахи-поддевки с пояском, обожал чай из самовара, играл на гармошке-тальянке и пел рязанские частушки. Тогда Есенин еще не пил так много. Рано женился, в 19 лет стал отцом.

Есенина воспринимали как крестьянского Орфея, светлого, чистого певца России, деревни, плакучих ив, опавших кленов и белых берез, поэта "для хороших нежных девушек". И толпы девушек визжали на его выступлениях: "Душка Есенин!" Он же сам себя позже называл "божья дудка": "Это когда человек тратит из своей сокровищницы и не пополняет". Того, раннего Есенина Маяковский называл "декоративным мужиком", опереточным, бутафорским, а голос его - "ожившим лампадным маслом". Есенин скоро бросил "лапти да петушки-гребешки". Да и "божественное"... Он писал похабные стихи на стене Страстного монастыря и, расщепив икону, мог топить ею самовар, мог и прикурить от лампадки.

Он возглавил имажинистов (новое вольнодумное течение в поэзии), стал носить пиджак и галстук, цилиндр, трость, шляпы и модные штиблеты. Много выступал со стихами и поэтическими декларациями, редактировал, очень много читал, писал умные, блестящие по стилю статьи.

Вокруг него снова друзья, чаще - в кавычках, стремившиеся опять же сделать его "своим", - имажинисты, вапповцы, лефовцы... Где они сейчас с их "творчеством"? Его всю жизнь тянули во все стороны - прихлебатели, прилипалы, евшие и пившие за его счет, провоцировавшие его на шумные кабацкие скандалы и с подленьким, мелким удовольствием созерцавшие пробуждавшегося в нем во хмелю "черного человека", а затем разносившие сплетни о нем по всей Москве. Ему завидовали - кумир публики, любимец дам, женился на Айседоре Дункан, уехал за границу, вернулся модный, элегантный.

"Ни жены, ни друга"

В сущности, всю жизнь он был одинок и при всей своей публичности и сверхобщительности настоящих преданных друзей не имел: "И нет за гробом ни жены, ни друга", - предрекал он. И в последнем стихотворении обратился к другу скорее неведомому и желаемому, чем реальному: "До свиданья, друг мой..." А раньше писал: "Средь людей я дружбы не имею".

С женщинами и женами было еще сложнее. Любили его все и всегда, любого - буйного, хмельного и похмельного, любили и нежным, и хамом (а им он, увы, умел быть: "Сергей - хам", - писала даже обожавшая его Галина Бениславская, застрелившаяся на его могиле). "Несмотря на все раны, на всю боль, все же это была сказка", - призналась в воспоминаниях эта девушка, ставшая близкой Есенину как раз в последние его годы. Она была ему никем - и всем: другом, помощницей, любовницей, нянькой, разыскивала по кабакам и пивным и буквально волоком притаскивала домой - ее он слушался и ни разу не поднял на нее руку. Он и жил у нее, до самой смерти, не имея квартиры, собственного угла, - до женитьбы на С. А. Толстой, внучке "великого Льва".

Эта женитьба удивила многих: не красавица и уж явно не по есенинскому вкусу. Но она была внучкой "бороды" - так называл не без раздражения Есенин Толстого: в квартире Софьи повсюду были портреты деда, а сама она, по замечанию друзей, была вылитый он, только без бороды.

Однако и она любила Есенина преданно и глубоко - как и первая гражданская жена, скромная работница типографии Анна Изряднова, как неистовая стареющая Айседора, как красавица Райх (несмотря на брак с боготворившим ее "серьезным умным мужем" - Мейерхольдом). Софья Андреевна всю жизнь бережно хранила все связанное с Есениным (который фактически расстался с ней перед отъездом в Ленинград в декабре 1925 года), стала хранительницей его архива и до смерти своей носила дешевое медное колечко, что в шутку он ей подарил.

Есенин же в быту, в любви был, мягко говоря, непрост. Совершал настоящие погромы, крушил мебель, бил посуду, дрался и порой становился невменяем и неуправляем. Тремя своими детьми не интересовался (был и четвертый, внебрачный, Александр, от Надежды Вольпин, диссидент впоследствии). "Черный человек", которого он с такой страшноватой, жуткой реалистичностью описал в поэме, жил и в нем всегда, а особенно мучил его в хмельные периоды.

По словам его друга (иные считают - злого гения и исказителя его образа) Анатолия Мариенгофа, автора сенсационного "Романа без вранья", в последние месяцы своего трагического существования Есенин "бывал человеком не более одного часа в сутки" и уже "ложился под дачный поезд, пытался выброситься из окна, обломком стекла перерезать вену, заколоться кухонным ножом". Вот только именно в эти последние месяцы Есенин с Мариенгофом почти не общался. А близкие Есенина, включая сестер и Галину Бениславскую, которые жили с ним в одной комнате, принадлежавшей Бениславской, ни о чем подобном не упоминали. Нет свидетельств об этом и у последней жены поэта Софьи Андреевны Толстой.

Что судить - он был великий поэт, а поэзия, по словам Пушкина, выше нравственности, и к поэту "нельзя подходить с той же меркой, с какой подходят к людям благоразумным" - это уже утверждал Анатоль Франс. "Розу белую с черной жабой я хотел на земле повенчать", - писал и сам Есенин, как бы стремясь оправдаться тем, что "коль черти в душе гнездились, значит, ангелы жили в ней".