Юрий Шевчук: Быть пророком – это достаточно стремная вещь
16.11.2009 18:28
—
Новости Культуры
Человек-легенда, человек-философ, человек-совесть. Это все о нем, о самом известном российском рок-музыканте Юрии Шевчуке. О любви и патриотизме, о музыке и музыкантах, об опыте и правильном выборе музыкант и поэт рассуждал в авторской программе Алексея Вайткуна "Личное дело".
Скачать видео (247 Мб)
– Часто в средствах массовой информации вас называют совестью: России, русского рока, государства. Словарь Даля дает такое определение слову "совесть": "нравственное сознание; нравственное чутье или чувство в человеке; внутреннее осознание добра и зла; тайник души, в котором отзывается одобрение или осуждение каждого поступка; способность распознать качество поступка; чувство, побуждающее к истине и добру, отражающее ото лжи и зла", и так далее. Судя по многочисленным высказываниям, это вы. Это на самом деле так? Каково это – быть совестью?
– В моей песне "Контрреволюция" есть строчка: "Дураки называют нас совестью рока, циники видят хитроумный пиар, а я не желаю дохнуть до срока, у меня в глотке рвет связки дар".
Я стараюсь жить по совести, как и все мы. Но, с другой стороны, понятие "совесть" стало штампом, и я ужасно отношусь к тому, что меня так называют. Я не святой, а желание жить по совести присуще каждому человеку. Иногда это получается, иногда не очень.
– А когда не получается, что делать?
– Когда не получается, человеку, у которого совесть есть, становится плохо. Человеку, у которого ее меньше, нормально. А те, у кого ее нет уже, люди, которые загубили свою совесть, чувствуют себя отлично. У всех по-разному.
– Встречаются разные люди, и наверняка вам тоже. Как вы определяете для себя качества человека? Как решаете, пойдете ли вы с этим человеком в разведку или нет?
– Ну, брат, это дело серьезное. Иногда достаточно одного взгляда на физию человека, на шторм мускулистого лица сидящего напротив или, может быть, не мускулистого, а монашьего, и тебе становится многое ясно. Все в глазах. Много всего… Конечно, чем больше ты знаешь о человеке, тем легче в нем разобраться. Если ты не знаешь ничего, то тут уже включается какое-то осязание, интеллектуальное и психофизическое.
– Вам, как и всем нам, приходилось стоять перед выбором – неважно, перед каким. Как поступить правильно? Как поступить по совести?
– Я думаю, перед каждым из нас стоит вопрос, что выберем: добро или зло, или что есть добро и что есть зло в данной ситуации. Мы выбираем каждый день, каждое мгновение своего бытия. Этот выбор очень сложный.
Прежде всего, необходим какой-то багаж. Почему мы в молодости часто ошибаемся? Потому что у нас нет этого базиса интеллектуального, духовного, душевного, прожитого, базиса какого-то куска времени, который мы прожили и который находится в нас под названием "память". На основе всех этих движух ты и выбираешь. Если этого багажа мало, то ты, конечно, больше склонен ошибаться. Но, с другой стороны, на ошибках мы все и учимся. Как раз этим и замечательна жизнь.
Есть дурацкий вопрос: если бы вам дали жизнь заново, как бы вы ее прожили? Как бы прожил? Так же. Так же бы ошибался. Я люблю и обожаю свои ошибки, потому что я пытаюсь делать выводы. Это как раз те "дрова", которые греют личность и ее развитие.
– Так и говорят, что ошибок нет, есть опыт…
– Но опыт на ошибках. Лажаешь постоянно. Я сейчас поговорку новую придумал: лажают музыканты, лажают политики, а родина – никогда. Никогда эти небеса, дерева не лажают. Родина не лажает. А все остальное лажает, все остальное ошибается.
– А с возрастом выбор делать становится проще? Есть опыт, мудрость, есть выбор. Проще делать его?
– Если ты учился на своих ошибках, то проще, если нет – то, конечно, глупо все выходит. Надо учиться.
– Считаете ли вы себя счастливым и были ли вы по-настоящему счастливы? Что в самые тяжелые моменты помогает не оставить музыку и продолжать заниматься любимым делом? Что вас поддерживает?
– Я многим пишу "счастья", и пишу это не иронично. Я пишу это как Дед Мороз, Санта-Клаус, если хотите. Счастья всем желаю. Но это понятие очень многослойное и достаточно сложное.
Я в чем-то, безусловно, счастлив. Как любой мужик, я счастлив тем, что имею любимую работу. Она для меня стоит на первом месте. Иногда я зарабатываю на этом деньги, иногда нет – но это уже второй уровень бытия. У меня есть любимая работа, в отличие от многих мужиков, которые где-то потеют менеджерами, где-то крутятся в хвосте, пытаются заработать копейку, занимаются не своим делом – это очень несчастливые люди. У меня в этом смысле есть замечательная группа, в которой я служу солистом, – я счастлив. У меня прекрасные друзья – я тоже счастлив.
Но в чем-то я, конечно, и несчастлив: я бы желал жить в другой России, более свободной, где бы существовало гражданское общество, был бы счастлив приезжать в другую Беларусь, в этом же смысле. Я человек социальный, гражданин, а гражданин отличается от обывателя тем, что бывает несчастлив от того, что окружение, люди, социум живут плохо, не так, как бы ему хотелось. Почитайте Плутарха, истории государственных мужей, Цезаря, Цицерона – они тоже были часто несчастливы и шли на смерть не ради себя и своей семьи, а ради гражданского общества.
– А гражданин при этом знает, что делать?
– Иногда знает, иногда нет – это абсолютно точно. Наш разум очень радикален, мы очень радикальны. Если слушать разум, то ты поведешься злом на зло. С другой стороны, человек существует и состоит не только из разума и тела, но и из души, а это область веры. Вера как раз умеряет. Вера – это удивительное, космогенное, космическое добро, которое нужно слушать. Нужно слушать музыку добра, она умеряет разум. Как писал Бродский, "художник, не забывай об истинном масштабе существования". Есть социальная борьба, а есть космос, звезды, небеса, галактики, оси, напряжение, движухи… Это тоже нельзя забывать, это тоже смысл нашего существования. И нужно пройти и не нырнуть ни в ту, ни в другую яму, не стать совершенным ботаником и не ходить только с телескопом или, с другой стороны, не носить с собой только прибор ночного видения.
– То есть счастье для вас…
– Огромная штука! Она очень разная. Иногда съешь кусок хлеба с салом – уже счастлив, а иногда этого мало.
– Если в этой градации ценностей работа для вас на первом месте, она венец всего?
– На свете счастья-то нет. Оно есть только у нас в Пряжке, а у вас в Новинках – много счастливых людей, которые живут там по своему призванию.
Счастье – это бесконечная неудовлетворенность, это страсть к совершенству, поиск его. Никогда этого совершенства ты не достигнешь. Счастье бывает на какое-то мгновение, оно как вспышка. Они бывают, эти секунды счастья, когда ты что-то написал интересное или поцеловался с девушкой неожиданно. А потом наступает неудовлетворенность. Я бы не назвал это несчастьем, я бы сказал, что это очередной поиск счастья. То есть счастье находится в цели, и когда мы этой цели достигаем, наше движение прекращается.
Мудрец сказал: "Когда ты достиг цели, ты проиграл". Потому что появляется обреченность: а что дальше? А у того, кого ты победил, все впереди. Когда ты достигаешь цели и не успокаиваешься (а ты, естественно, не успокаиваешься), у тебя опять огромная битва впереди с самим собой, с мирозданием, поиск этого мира.
– Получается, что смысл в вечном поиске и совершенствовании?
– Конечно. Поэтому каждое поколение проверяется миром, добром, счастьем, целями, которые мы сами себе назначаем, поиском инструментария, которым мы работаем, и нашим движением. Почему у нас сейчас все время войны, какие-то диктатуры и разные социальные схемы, бесконечные кризисы? Мы проверяемся, как мы себя поведем в том, что создадим, достроим мир или разрушим.
– А какие ваши перспективы?
– Я не знаю.
– Не в глобальном смысле. Вы же наблюдаете за молодежью, за поколением…
– Хотите историю про Глобу? Был такой реальный факт. Он в Петербурге в перестроечные времена на Невском, в ДК, давал большой концерт. Он всем говорил: "Завтра вы на улицу не выходите – может кирпич на голову упасть. Денежки свои заройте – вас могут ограбить". Получил большой гонорар, вышел на улицу – и был ограблен. Глоба!..
Быть пророком – это достаточно стремная вещь.
– Хорошо, не пророк, но вы же видите, к чему идет человечество? У нас сейчас кризис – делают ли ваши друзья какие-то выводы из этого?
– Да никто не знает, к чему мы идем. Сейчас просто идет борьба на очередном этапе, на очередном уровне, и борьба эта колоссальная: посмотрите, какие процессы происходят в мире. Это настолько интересно изучать, а осмысливать…
Есть целый пласт европейской маргинальной философии, которая мусолит тему конца света, конца мира, Армагеддона. Многие немецкие, французские философы пишут, что Армагеддон уже произошел.
Посмотрите, какое идет насилие над человечеством путем глобализации: полное выравнивание всех мозгов, всех национальных культур до уровня плинтуса, создания и воспитания бесконечного миллиарда "овощей", потребителей материальных товаров. Абсолютная попса во всем мире правит бал по всем "ящикам" всего мира и практически по всем радиостанциям. Россия и Беларусь – только часть этих глобальных процессов.
А какое насилие, посмотрите! Те же средства массовой информации дозированно выдают информацию, которая необходима сами знаете для кого. Я не верю в заговор тайного мирового правительства или общества каменщиков – это бред воспаленного мозга. Я вижу, как стихийно выстраивается новая модель человечества. Эта глобализация, которая происходит, выравнивание мозгов – и как усилился протест! Насколько много сейчас радикальных противодействий и течений, начиная от мусульманских и кончая любыми другими! Сколько сейчас радикализма у молодежи: опять Маркс, Мао, Ленин, опять масса социализма. Не дай Бог этот протест во что-то выльется. Борьба происходит колоссальная, и она обостряется.
– А что делать, чтобы жить осознанно, жить оглядываясь?..
– Конечно, жить осознанно. Оглядываться всегда нужно, чтобы тебя не сожрали. Глаза на затылке любому грибнику и рыбаку не помешают. Но нужно не просто оглядываться, как обыватель – с какой стороны грохнет, – а жить и изучать этот мир и выстраивать свою жизнь, выстраивать свою личность.
– Я имею в виду оглядываться, анализируя…
– Конечно, безусловно.
– Какое место занимает в вашей жизни личное счастье? Семья, любимый человек…
– Для некоторых людей счастье – это я и моя семья. Ничего в этом плохого нет, я хорошо к этому отношусь. Семья – это я и мои дети, и неважно, что вокруг. Другие люди – более социальные, более активные, иногда более маргинальные, но они более идеалистичные. Они идеалисты, и счастье для них – это счастье для многих. Но вот здесь собака и зарыта – в нетерпимости. Главный вопрос философии – как нам жить вместе. Корни этой нетерпимости идут от того, что у человека, который желает всем счастья, у этакого Че Гевары внутренняя, на генном уровне жажда, чтобы все люди соглашались с его концепцией счастья. А те, кто не соглашаются, – его враги. И такой человек настолько обуреваем, настолько уверен в своей этой программе – политической, социальной, духовной, общественной, – столько сил отдает на счастье для других, что не может просто дискутировать, дебатировать. Он просто начинает всех "мочить". Любая революция заканчивается большим террором. Любое инакомыслие уничтожается, прижимается, притесняется, потому что люди абсолютно убеждены, что только их модель всеобщего счастья правильная.
Я не хочу говорить, кто хороший, а кто плохой. Я хочу сказать, что это колоссальная проблема человечества, которую нам даровал Господь, – выбор добра и зла. Эти проблемы решать очень сложно, потому что нет ничего сложнее человеческих отношений. Это то, что будет всегда.
Никогда не было рая на земле. И когда он настанет – настанет конец света. Всегда будет борьба, и это интересно.
– А каково личное счастье для вас, в вашей системе ценностей?
– Такое же – я абсолютное животное здесь. Я люблю все, что любит животное: люблю хорошую еду, люблю любить.
– Любовь влияет на ваше творчество?
– Безусловно. Но любовь для меня имеет философский характер, а не просто отношения телесные или только душевные. Для меня это и духовные, и ангельские, и другие отношения. Любовь – это удивительная вещь, возможно, даже основа нашего бытия, та ось, на которой вертится вся Вселенная.
– Сотворение во всех смыслах?
– Да, именно так. Все смыслы – в любви. Из нее вырастают и все вымыслы, все недомыслы, все заблуждения, вся кровь, пот, слезы – тоже из любви.
– А какое главное заблуждение в любви?
– Главное заблуждение в понимании любви на начальном этапе – это эгоизм, собственность. Нельзя иметь никакой собственности в любви. И вообще это слово к любви никак не относится. А в основном на этом многие и ломаются – на чувстве собственности.
– У вас двое детей. Скажите, на какие аспекты, на ваш взгляд, нужно в первую очередь обращать внимание в воспитании, чтобы воспитать настоящего мужчину?
– Я, честно говоря, плохой Макаренко. Я все время на гастролях и детям уделяю крайне мало времени, к сожалению. Самое важное – это не загубить душу ребенка. Нужно понимать, что родители дают ребенку воспитание, здоровье, может быть, образование. Но душу вкладывает Господь, поэтому ребенок – совершенно другой человек, и часто мы этого совсем не понимаем.
С годами я это понял, но это было очень тяжело для меня, как и для многих. А вообще, главное – чувство сопереживания, чтобы ребенок не был эгоцентристом, эгоистом, чтобы не думал только о себе. Важно, чтобы он был человеком и чтобы позывы тела не заглушили его душу.
– А может родительская любовь испортить?
– Может, конечно. Я вообще не понимаю мыслей многих родителей, которые на каждой кухне кричат, что дети должны жить лучше, чем они. Лучше, наверное, в материальном смысле: если мы выросли в коммуналке и купили квартиру, то у ребенка должна быть дача на Барвихе. Большинство родителей думает о материальном. Но это печальное заблуждение. Таким родителям я всегда говорю: "Ваши детишки, уважаемые родители, все ваши богатства с удовольствием пропьют". Пускай дети сами выстраивают свою жизнь, но надо дать им в руки удочку и, прежде всего, образование. Хотя наши детки, к сожалению, учиться не хотят.
– Вы упомянули "пропьют". А насколько близки друг другу алкоголь и творчество?
– Не только алкоголь, но и любые другие психотропные вещества, вплоть до тяжелых наркотиков, к сожалению.
Я художника называю пограничником: это заслуженный пограничник земного шарика. Посмотрите на Моррисона, Леннона и многих других. Художник что-то чует, чувствует, ему тяжело находиться под грузом атмосфер, под земным притяжением. У него есть внутренняя жажда вырваться из любых границ нашего существования здесь, глянуть хоть одним глазком, что там, за чертой. Это для него очень важно, но очень рискованно. И за это художники платят.
– Риск стоит того, чтобы так рисковать?
– Я не оправдываю это: все-таки под наркотиками и алкоголем никто ничего хорошего не написал, я это твердо знаю.
Это очень сложно, и судить никого я не хочу. Но, с другой стороны, есть другие методики – методики чистого сознания, они более сложные, потому что путь зла – самый короткий.
– Но они же трудоемкие! Это дело не одной недели, даже годы нужны. Это внутренний рост!
– Да, но я предлагаю всем художникам выбирать именно этот путь.
– А вы какой выбираете?
– Сейчас – именно этот. Мы уже третий месяц в туре, и в группе "сухой закон": мы ловим кайф только от музыки – это самое лучшее, что может быть в этом мире. Когда ты трезв, ты видишь все многообразие этого мира, видишь все глаза в зале, ты читаешь эти книги. Все очень точно, емко и широко, метафорично и замечательно.
– Вы лидер группы на протяжении многих лет…
– Может, и не лидер. Я пишу песни. Я люблю музыку, но еще люблю и философию, историю, литературу, филологию. В этом смысле я приношу какие-то идеи в группу. Идеи даже не музыкальные, а о том, куда идти, в какую сторону, о чем говорить.
– Вы растете – а ваши музыканты растут?
– Растут, читают, часто удивляют меня своими концепциями.
– Но вы же душа этого коллектива! Как на протяжении стольких лет все это держать в хорошем творческом состоянии?
– Спросите у любого режиссера театра, как он держит весь коллектив. Естественно, должен быть кто-то главный: в творчестве это важно, а особенно в коллективе. Был момент, когда у нас в группе не было главного, и я этому был очень рад: тогда высекались сногсшибательные идеи, которые для нас были революционными. Очень важно, когда в группе не один лидер, а несколько – тогда группа становится интересной. Я всегда за то, чтобы ребята говорили и спорили.
– Как вы реагируете, если они с вами не соглашаются?
– Я терплю. Я должен подавать пример.
– А если они убедительно и логично объясняют вам, что вы не правы, вы можете признать свою неправоту?
– Могу признать. Но вместе с тем в этом диалоге я убедительно объясняю и свою позицию тоже.
– Получается услышать друг друга?
– Иногда получается, а иногда, когда мало времени, не получается. Как и в любом коллективе.
– Слушатель интересуется: когда вы наконец-то доберетесь в Бостон?
– Не знаю, честно говоря. У нас сейчас есть хорошая возможность поиграть в России, и мы будем играть в России. Мы сейчас проехали всего-то 20 городов, а в России их тысячи. Но когда-нибудь очередь и до Бостона дойдет.
Нам очень важно петь в России. Это наша главная концертная площадка.
– Вы хотите нести свои идеи своим же?
– Конечно. Хотя в Бостоне тоже наши. Я не космополит, я христианин, а для христианина нет отечества и нет чужеземных стран. Для него отечество – это Небеса.
Но я очень люблю Россию, и мы видим, что наше слово здесь нужно, особенно для молодых людей. Нам есть чем поделиться, и это очень важно для нас. Мы от этого получаем даже больше, чем молодежь, которая приходит к нам на концерты.
– Вы говорите, что любите Россию. Что для вас значит эта любовь?
– На концерте я буду петь песню, которая как раз и называется "Патриотизм":
Наш патриотизм не очень высок.
Он не фужер на банкете, не танцор нагишом.
Он не рифм, не маршей, не речей писок,
Он наивен, прост и даже смешон.
Он не дубина, не народ, не вождь,
Не чугунный цветок в гранитной руке.
Он там, где мы хоронили дождь,
Он солнце, тонущее в реке.
Вот наш патриотизм. Как сказал один монах, "человек, живи там, где тебя посадили".
Многие люди путают любовь к родине с любовью к президенту. Это ужасно. Нельзя путать любовь к родине с любовью к правительству. Патриотизм – это настолько интимное чувство, ему ненавистен любой плакат. А у нас слово "патриотизм" заколотили плакатами, как в те далекие социалистические, коммунистические времена. Это не патриотизм.
Настоящие фронтовики вам расскажут, что далеко не все кричали: "За Родину! За Сталина!" Патриотизм – очень тонкая вещь, и я не думаю, что белорусы шли воевать за Сталина. Воевали за свою землю, за речку, за заходящее солнце, тонущее в реке. Это тонкие вещи, порой необъяснимые. Это любовь, а мы не знаем, почему мы любим. Этим любовь и замечательна.
– Вы говорите очень глубокие вещи. А есть ли у вас ощущение того, что ваши поклонники вас не слышат? И что делать?
– Глупостей не делать только. Я иногда наблюдаю за жизнью этих попсовых звездочек, которые просто, извиняюсь, на говно исходят, лишь бы их видели и слышали каждый день. А мне пофигу. Мой ход размышлений и задачи, которые я себе ставлю, совсем другие. Они совершенно не связаны с популярностью и славой: я разбираюсь с самим собой и пытаюсь познать этот мир во всем объеме. Какие-то осколки таких размышлений называю песнями или стихами.
Конечно, популярность нужна нам для работы, для нашего ремесла. Но для меня как личности она совершенно неважна.
– А в молодости? Разве тоже было неважно?
– И в молодости было то же самое. Популярность нужна только для работы. Мы жаждали, чтобы нас услышали, чтобы пришли на концерт, потому что, как и любому творческому человеку, нам важен диалог. Если тебя не читают, не слушают – ты ходишь по кругу, не развиваешься. Это творческая смерть. Только диалог – хотя бы на кухне, как в старые застойные времена, – необходим для любого пишущего.
Поэтому популярность важна только для работы, но не более того. Нельзя раздувать ее, постоянно светить свою рожу. Когда человек работает на популярность, а не выстраивает свою личность, – это уже большая лажа, потому что, работая на популярность, он работает на материальное. Очень важно понимать, что такое популярность, что такое деньги и сколько их тебе нужно, можешь ли ты пойти на это ради такой суммы. Или ты просто не имеешь право идти на это, потому что ты просто перестанешь уважать себя. Если я пойду на компромисс, я знаю, что не смогу написать ни одной песни, потому что буду каждый день упрекать себя в том, что продался за деньги. Как сказал мудрец, результат компромисса – это год счастья и жизнь позора.
Мы не ставим себе целью заработать кучу денег, ДДТ – не чесовая группа. Мы сейчас проводим тур бесплатно, потому что все гонорары тратим на оплату аренды самолетов для перевоза техники. Но зато когда идешь по улицам в том же Владивостоке, то все аплодируют и говорят: "Вот у ДДТ есть рабочая совесть, блин! Молодцы, ребята!" А с другой стороны, без денег.
Все эти "шнуры", "веревкины" – я их не осуждаю. Но они выбрали совершенно другое. Они приезжают, играют на дровах, но им важнее гонорары, нежели качественный концерт. Вот и вся разница. Потому и рок у нас разный. Кто-то действительно рубится, а кто-то просто косит бабло: играет на корпоративах, пляшет на столах перед этими кошмариками, и им пофигу. А для нас не пофигу.
– Вы всегда интересуетесь всем, что касается неформальной рок-культуры, и не только в России, но и в Украине, Беларуси, Прибалтике. Есть ли у вас мнение о рок-культуре в нашей стране?
– Я слушаю ваши команды, например N.R.M. Мы играли в Могилеве с группой Naka, мне понравилась барышня, которая у них поет. Так что слежу за музыкой.
– Вы хорошо отзываетесь о нашей стране. За что вы любите Беларусь?
– Люди очень хорошие. У вас люди труженики, хорошие люди. Я не буду орать, что люблю белорусское государство, язык не повернется. Но о людях ничего плохого не скажу. Мне нравится, что у многих есть рабочая совесть. В россиянах лени, пофигизма, жажды халявы гораздо больше. У нас очень много искушений: у нас нефть, газ, все полезные ископаемые, и от этой дури и жира, которые прут из земли, возникают соблазны. Я размышляю иногда, подарок ли это Божий или проклятье? Такое обилие совершенно отучает начальство размышлять, думать, создавать какую-то тактику и стратегию, а простой народ ждет подачки – пенсий, увеличения зарплат – и при этом ничего не делает.
А в Беларуси нет нефти и газа, так что приходится пахать и сеять.
– Что вы в таком случае думаете про интеграцию стран? Нужна она или нет?
– Пока не нужна. Я считаю, что, если Беларусь объединится с Россией, московский бизнес сожрет всю Беларусь за неделю.
– У вас корней белорусских нет?
– Моя семья жила на западной границе между Беларусью и Украиной. Нас оттуда сослали в Сибирь в 20-х годах, когда было раскулачивание. В результате всех перипетий я родился на Колыме, в поселке Ягодный Магаданской области. Меня родители увезли оттуда, когда мне было шесть лет, и в этом году я впервые вернулся туда.
– А какие ощущения у вас были?
– Я бродил по Магадану и вспомнил, где мы жили. Вспомнил детский садик, вспомнил берег океана, где я в камешки играл. Было совершенно удивительное, поэтическое состояние. Я там даже несколько стихотворений написал, на этой набережной.
– Что вы подготовили для минских слушателей? Что можно будет услышать на концерте?
– Старенькое споем, безусловно, – устроим такую самоидентификацию ДДТ. Сыграем куски новой программы, над которой сейчас работаем. Мы никогда не едем в тур, если у нас нет ничего нового, мы никогда не играем одно и то же в одном городе. Программа не готова, далеко не совершенна, но какие-то куски вам покажем.
У меня вышла книга "Сольник", которая завершается таким стихотворением:
Амбиций нет. Остался тихий праздник,
Уединенной жизни несколько котлет,
Сестрою присланных,
Да ветер-безобразник,
Как пьяный сторож, вечно гасит свет.
Амбиций нет. Лишь след на поле снежном,
Лед озера, скользнувший в лунку бур,
Пол-литра, щука, ее голос нежный:
"One coffee, please".
Ту жур, моя лямур.
Амбиций нет. Давно не рок-поэма,
Скорей афишка старая. В печи
Горят стихи. Но есть одна проблема:
Кто воет там под звездами в ночи?
Пойду-ка посмотрю. Накину ватник,
Пальну из двух стволов в кромешный мрак.
Амбиций нет. Не брокер, не десантник,
А так, Емеля я, Иван-дурак.
Внимание! У вас отключен JavaScript, или установлена старая версия проигрывателя Adobe Flash Player. Загрузите последнюю версию флэш-проигрывателя.
Скачать видео (247 Мб)
– Часто в средствах массовой информации вас называют совестью: России, русского рока, государства. Словарь Даля дает такое определение слову "совесть": "нравственное сознание; нравственное чутье или чувство в человеке; внутреннее осознание добра и зла; тайник души, в котором отзывается одобрение или осуждение каждого поступка; способность распознать качество поступка; чувство, побуждающее к истине и добру, отражающее ото лжи и зла", и так далее. Судя по многочисленным высказываниям, это вы. Это на самом деле так? Каково это – быть совестью?
– В моей песне "Контрреволюция" есть строчка: "Дураки называют нас совестью рока, циники видят хитроумный пиар, а я не желаю дохнуть до срока, у меня в глотке рвет связки дар".
Я стараюсь жить по совести, как и все мы. Но, с другой стороны, понятие "совесть" стало штампом, и я ужасно отношусь к тому, что меня так называют. Я не святой, а желание жить по совести присуще каждому человеку. Иногда это получается, иногда не очень.
– А когда не получается, что делать?
– Когда не получается, человеку, у которого совесть есть, становится плохо. Человеку, у которого ее меньше, нормально. А те, у кого ее нет уже, люди, которые загубили свою совесть, чувствуют себя отлично. У всех по-разному.
– Встречаются разные люди, и наверняка вам тоже. Как вы определяете для себя качества человека? Как решаете, пойдете ли вы с этим человеком в разведку или нет?
– Ну, брат, это дело серьезное. Иногда достаточно одного взгляда на физию человека, на шторм мускулистого лица сидящего напротив или, может быть, не мускулистого, а монашьего, и тебе становится многое ясно. Все в глазах. Много всего… Конечно, чем больше ты знаешь о человеке, тем легче в нем разобраться. Если ты не знаешь ничего, то тут уже включается какое-то осязание, интеллектуальное и психофизическое.
– Вам, как и всем нам, приходилось стоять перед выбором – неважно, перед каким. Как поступить правильно? Как поступить по совести?
– Я думаю, перед каждым из нас стоит вопрос, что выберем: добро или зло, или что есть добро и что есть зло в данной ситуации. Мы выбираем каждый день, каждое мгновение своего бытия. Этот выбор очень сложный.
Прежде всего, необходим какой-то багаж. Почему мы в молодости часто ошибаемся? Потому что у нас нет этого базиса интеллектуального, духовного, душевного, прожитого, базиса какого-то куска времени, который мы прожили и который находится в нас под названием "память". На основе всех этих движух ты и выбираешь. Если этого багажа мало, то ты, конечно, больше склонен ошибаться. Но, с другой стороны, на ошибках мы все и учимся. Как раз этим и замечательна жизнь.
Есть дурацкий вопрос: если бы вам дали жизнь заново, как бы вы ее прожили? Как бы прожил? Так же. Так же бы ошибался. Я люблю и обожаю свои ошибки, потому что я пытаюсь делать выводы. Это как раз те "дрова", которые греют личность и ее развитие.
– Так и говорят, что ошибок нет, есть опыт…
– Но опыт на ошибках. Лажаешь постоянно. Я сейчас поговорку новую придумал: лажают музыканты, лажают политики, а родина – никогда. Никогда эти небеса, дерева не лажают. Родина не лажает. А все остальное лажает, все остальное ошибается.
– А с возрастом выбор делать становится проще? Есть опыт, мудрость, есть выбор. Проще делать его?
– Если ты учился на своих ошибках, то проще, если нет – то, конечно, глупо все выходит. Надо учиться.
– Считаете ли вы себя счастливым и были ли вы по-настоящему счастливы? Что в самые тяжелые моменты помогает не оставить музыку и продолжать заниматься любимым делом? Что вас поддерживает?
– Я многим пишу "счастья", и пишу это не иронично. Я пишу это как Дед Мороз, Санта-Клаус, если хотите. Счастья всем желаю. Но это понятие очень многослойное и достаточно сложное.
Я в чем-то, безусловно, счастлив. Как любой мужик, я счастлив тем, что имею любимую работу. Она для меня стоит на первом месте. Иногда я зарабатываю на этом деньги, иногда нет – но это уже второй уровень бытия. У меня есть любимая работа, в отличие от многих мужиков, которые где-то потеют менеджерами, где-то крутятся в хвосте, пытаются заработать копейку, занимаются не своим делом – это очень несчастливые люди. У меня в этом смысле есть замечательная группа, в которой я служу солистом, – я счастлив. У меня прекрасные друзья – я тоже счастлив.
Но в чем-то я, конечно, и несчастлив: я бы желал жить в другой России, более свободной, где бы существовало гражданское общество, был бы счастлив приезжать в другую Беларусь, в этом же смысле. Я человек социальный, гражданин, а гражданин отличается от обывателя тем, что бывает несчастлив от того, что окружение, люди, социум живут плохо, не так, как бы ему хотелось. Почитайте Плутарха, истории государственных мужей, Цезаря, Цицерона – они тоже были часто несчастливы и шли на смерть не ради себя и своей семьи, а ради гражданского общества.
– А гражданин при этом знает, что делать?
– Иногда знает, иногда нет – это абсолютно точно. Наш разум очень радикален, мы очень радикальны. Если слушать разум, то ты поведешься злом на зло. С другой стороны, человек существует и состоит не только из разума и тела, но и из души, а это область веры. Вера как раз умеряет. Вера – это удивительное, космогенное, космическое добро, которое нужно слушать. Нужно слушать музыку добра, она умеряет разум. Как писал Бродский, "художник, не забывай об истинном масштабе существования". Есть социальная борьба, а есть космос, звезды, небеса, галактики, оси, напряжение, движухи… Это тоже нельзя забывать, это тоже смысл нашего существования. И нужно пройти и не нырнуть ни в ту, ни в другую яму, не стать совершенным ботаником и не ходить только с телескопом или, с другой стороны, не носить с собой только прибор ночного видения.
– То есть счастье для вас…
– Огромная штука! Она очень разная. Иногда съешь кусок хлеба с салом – уже счастлив, а иногда этого мало.
– Если в этой градации ценностей работа для вас на первом месте, она венец всего?
– На свете счастья-то нет. Оно есть только у нас в Пряжке, а у вас в Новинках – много счастливых людей, которые живут там по своему призванию.
Счастье – это бесконечная неудовлетворенность, это страсть к совершенству, поиск его. Никогда этого совершенства ты не достигнешь. Счастье бывает на какое-то мгновение, оно как вспышка. Они бывают, эти секунды счастья, когда ты что-то написал интересное или поцеловался с девушкой неожиданно. А потом наступает неудовлетворенность. Я бы не назвал это несчастьем, я бы сказал, что это очередной поиск счастья. То есть счастье находится в цели, и когда мы этой цели достигаем, наше движение прекращается.
Мудрец сказал: "Когда ты достиг цели, ты проиграл". Потому что появляется обреченность: а что дальше? А у того, кого ты победил, все впереди. Когда ты достигаешь цели и не успокаиваешься (а ты, естественно, не успокаиваешься), у тебя опять огромная битва впереди с самим собой, с мирозданием, поиск этого мира.
– Получается, что смысл в вечном поиске и совершенствовании?
– Конечно. Поэтому каждое поколение проверяется миром, добром, счастьем, целями, которые мы сами себе назначаем, поиском инструментария, которым мы работаем, и нашим движением. Почему у нас сейчас все время войны, какие-то диктатуры и разные социальные схемы, бесконечные кризисы? Мы проверяемся, как мы себя поведем в том, что создадим, достроим мир или разрушим.
– А какие ваши перспективы?
– Я не знаю.
– Не в глобальном смысле. Вы же наблюдаете за молодежью, за поколением…
– Хотите историю про Глобу? Был такой реальный факт. Он в Петербурге в перестроечные времена на Невском, в ДК, давал большой концерт. Он всем говорил: "Завтра вы на улицу не выходите – может кирпич на голову упасть. Денежки свои заройте – вас могут ограбить". Получил большой гонорар, вышел на улицу – и был ограблен. Глоба!..
Быть пророком – это достаточно стремная вещь.
– Хорошо, не пророк, но вы же видите, к чему идет человечество? У нас сейчас кризис – делают ли ваши друзья какие-то выводы из этого?
– Да никто не знает, к чему мы идем. Сейчас просто идет борьба на очередном этапе, на очередном уровне, и борьба эта колоссальная: посмотрите, какие процессы происходят в мире. Это настолько интересно изучать, а осмысливать…
Есть целый пласт европейской маргинальной философии, которая мусолит тему конца света, конца мира, Армагеддона. Многие немецкие, французские философы пишут, что Армагеддон уже произошел.
Посмотрите, какое идет насилие над человечеством путем глобализации: полное выравнивание всех мозгов, всех национальных культур до уровня плинтуса, создания и воспитания бесконечного миллиарда "овощей", потребителей материальных товаров. Абсолютная попса во всем мире правит бал по всем "ящикам" всего мира и практически по всем радиостанциям. Россия и Беларусь – только часть этих глобальных процессов.
А какое насилие, посмотрите! Те же средства массовой информации дозированно выдают информацию, которая необходима сами знаете для кого. Я не верю в заговор тайного мирового правительства или общества каменщиков – это бред воспаленного мозга. Я вижу, как стихийно выстраивается новая модель человечества. Эта глобализация, которая происходит, выравнивание мозгов – и как усилился протест! Насколько много сейчас радикальных противодействий и течений, начиная от мусульманских и кончая любыми другими! Сколько сейчас радикализма у молодежи: опять Маркс, Мао, Ленин, опять масса социализма. Не дай Бог этот протест во что-то выльется. Борьба происходит колоссальная, и она обостряется.
– А что делать, чтобы жить осознанно, жить оглядываясь?..
– Конечно, жить осознанно. Оглядываться всегда нужно, чтобы тебя не сожрали. Глаза на затылке любому грибнику и рыбаку не помешают. Но нужно не просто оглядываться, как обыватель – с какой стороны грохнет, – а жить и изучать этот мир и выстраивать свою жизнь, выстраивать свою личность.
– Я имею в виду оглядываться, анализируя…
– Конечно, безусловно.
– Какое место занимает в вашей жизни личное счастье? Семья, любимый человек…
– Для некоторых людей счастье – это я и моя семья. Ничего в этом плохого нет, я хорошо к этому отношусь. Семья – это я и мои дети, и неважно, что вокруг. Другие люди – более социальные, более активные, иногда более маргинальные, но они более идеалистичные. Они идеалисты, и счастье для них – это счастье для многих. Но вот здесь собака и зарыта – в нетерпимости. Главный вопрос философии – как нам жить вместе. Корни этой нетерпимости идут от того, что у человека, который желает всем счастья, у этакого Че Гевары внутренняя, на генном уровне жажда, чтобы все люди соглашались с его концепцией счастья. А те, кто не соглашаются, – его враги. И такой человек настолько обуреваем, настолько уверен в своей этой программе – политической, социальной, духовной, общественной, – столько сил отдает на счастье для других, что не может просто дискутировать, дебатировать. Он просто начинает всех "мочить". Любая революция заканчивается большим террором. Любое инакомыслие уничтожается, прижимается, притесняется, потому что люди абсолютно убеждены, что только их модель всеобщего счастья правильная.
Я не хочу говорить, кто хороший, а кто плохой. Я хочу сказать, что это колоссальная проблема человечества, которую нам даровал Господь, – выбор добра и зла. Эти проблемы решать очень сложно, потому что нет ничего сложнее человеческих отношений. Это то, что будет всегда.
Никогда не было рая на земле. И когда он настанет – настанет конец света. Всегда будет борьба, и это интересно.
– А каково личное счастье для вас, в вашей системе ценностей?
– Такое же – я абсолютное животное здесь. Я люблю все, что любит животное: люблю хорошую еду, люблю любить.
– Любовь влияет на ваше творчество?
– Безусловно. Но любовь для меня имеет философский характер, а не просто отношения телесные или только душевные. Для меня это и духовные, и ангельские, и другие отношения. Любовь – это удивительная вещь, возможно, даже основа нашего бытия, та ось, на которой вертится вся Вселенная.
– Сотворение во всех смыслах?
– Да, именно так. Все смыслы – в любви. Из нее вырастают и все вымыслы, все недомыслы, все заблуждения, вся кровь, пот, слезы – тоже из любви.
– А какое главное заблуждение в любви?
– Главное заблуждение в понимании любви на начальном этапе – это эгоизм, собственность. Нельзя иметь никакой собственности в любви. И вообще это слово к любви никак не относится. А в основном на этом многие и ломаются – на чувстве собственности.
– У вас двое детей. Скажите, на какие аспекты, на ваш взгляд, нужно в первую очередь обращать внимание в воспитании, чтобы воспитать настоящего мужчину?
– Я, честно говоря, плохой Макаренко. Я все время на гастролях и детям уделяю крайне мало времени, к сожалению. Самое важное – это не загубить душу ребенка. Нужно понимать, что родители дают ребенку воспитание, здоровье, может быть, образование. Но душу вкладывает Господь, поэтому ребенок – совершенно другой человек, и часто мы этого совсем не понимаем.
С годами я это понял, но это было очень тяжело для меня, как и для многих. А вообще, главное – чувство сопереживания, чтобы ребенок не был эгоцентристом, эгоистом, чтобы не думал только о себе. Важно, чтобы он был человеком и чтобы позывы тела не заглушили его душу.
– А может родительская любовь испортить?
– Может, конечно. Я вообще не понимаю мыслей многих родителей, которые на каждой кухне кричат, что дети должны жить лучше, чем они. Лучше, наверное, в материальном смысле: если мы выросли в коммуналке и купили квартиру, то у ребенка должна быть дача на Барвихе. Большинство родителей думает о материальном. Но это печальное заблуждение. Таким родителям я всегда говорю: "Ваши детишки, уважаемые родители, все ваши богатства с удовольствием пропьют". Пускай дети сами выстраивают свою жизнь, но надо дать им в руки удочку и, прежде всего, образование. Хотя наши детки, к сожалению, учиться не хотят.
– Вы упомянули "пропьют". А насколько близки друг другу алкоголь и творчество?
– Не только алкоголь, но и любые другие психотропные вещества, вплоть до тяжелых наркотиков, к сожалению.
Я художника называю пограничником: это заслуженный пограничник земного шарика. Посмотрите на Моррисона, Леннона и многих других. Художник что-то чует, чувствует, ему тяжело находиться под грузом атмосфер, под земным притяжением. У него есть внутренняя жажда вырваться из любых границ нашего существования здесь, глянуть хоть одним глазком, что там, за чертой. Это для него очень важно, но очень рискованно. И за это художники платят.
– Риск стоит того, чтобы так рисковать?
– Я не оправдываю это: все-таки под наркотиками и алкоголем никто ничего хорошего не написал, я это твердо знаю.
Это очень сложно, и судить никого я не хочу. Но, с другой стороны, есть другие методики – методики чистого сознания, они более сложные, потому что путь зла – самый короткий.
– Но они же трудоемкие! Это дело не одной недели, даже годы нужны. Это внутренний рост!
– Да, но я предлагаю всем художникам выбирать именно этот путь.
– А вы какой выбираете?
– Сейчас – именно этот. Мы уже третий месяц в туре, и в группе "сухой закон": мы ловим кайф только от музыки – это самое лучшее, что может быть в этом мире. Когда ты трезв, ты видишь все многообразие этого мира, видишь все глаза в зале, ты читаешь эти книги. Все очень точно, емко и широко, метафорично и замечательно.
– Вы лидер группы на протяжении многих лет…
– Может, и не лидер. Я пишу песни. Я люблю музыку, но еще люблю и философию, историю, литературу, филологию. В этом смысле я приношу какие-то идеи в группу. Идеи даже не музыкальные, а о том, куда идти, в какую сторону, о чем говорить.
– Вы растете – а ваши музыканты растут?
– Растут, читают, часто удивляют меня своими концепциями.
– Но вы же душа этого коллектива! Как на протяжении стольких лет все это держать в хорошем творческом состоянии?
– Спросите у любого режиссера театра, как он держит весь коллектив. Естественно, должен быть кто-то главный: в творчестве это важно, а особенно в коллективе. Был момент, когда у нас в группе не было главного, и я этому был очень рад: тогда высекались сногсшибательные идеи, которые для нас были революционными. Очень важно, когда в группе не один лидер, а несколько – тогда группа становится интересной. Я всегда за то, чтобы ребята говорили и спорили.
– Как вы реагируете, если они с вами не соглашаются?
– Я терплю. Я должен подавать пример.
– А если они убедительно и логично объясняют вам, что вы не правы, вы можете признать свою неправоту?
– Могу признать. Но вместе с тем в этом диалоге я убедительно объясняю и свою позицию тоже.
– Получается услышать друг друга?
– Иногда получается, а иногда, когда мало времени, не получается. Как и в любом коллективе.
– Слушатель интересуется: когда вы наконец-то доберетесь в Бостон?
– Не знаю, честно говоря. У нас сейчас есть хорошая возможность поиграть в России, и мы будем играть в России. Мы сейчас проехали всего-то 20 городов, а в России их тысячи. Но когда-нибудь очередь и до Бостона дойдет.
Нам очень важно петь в России. Это наша главная концертная площадка.
– Вы хотите нести свои идеи своим же?
– Конечно. Хотя в Бостоне тоже наши. Я не космополит, я христианин, а для христианина нет отечества и нет чужеземных стран. Для него отечество – это Небеса.
Но я очень люблю Россию, и мы видим, что наше слово здесь нужно, особенно для молодых людей. Нам есть чем поделиться, и это очень важно для нас. Мы от этого получаем даже больше, чем молодежь, которая приходит к нам на концерты.
– Вы говорите, что любите Россию. Что для вас значит эта любовь?
– На концерте я буду петь песню, которая как раз и называется "Патриотизм":
Наш патриотизм не очень высок.
Он не фужер на банкете, не танцор нагишом.
Он не рифм, не маршей, не речей писок,
Он наивен, прост и даже смешон.
Он не дубина, не народ, не вождь,
Не чугунный цветок в гранитной руке.
Он там, где мы хоронили дождь,
Он солнце, тонущее в реке.
Вот наш патриотизм. Как сказал один монах, "человек, живи там, где тебя посадили".
Многие люди путают любовь к родине с любовью к президенту. Это ужасно. Нельзя путать любовь к родине с любовью к правительству. Патриотизм – это настолько интимное чувство, ему ненавистен любой плакат. А у нас слово "патриотизм" заколотили плакатами, как в те далекие социалистические, коммунистические времена. Это не патриотизм.
Настоящие фронтовики вам расскажут, что далеко не все кричали: "За Родину! За Сталина!" Патриотизм – очень тонкая вещь, и я не думаю, что белорусы шли воевать за Сталина. Воевали за свою землю, за речку, за заходящее солнце, тонущее в реке. Это тонкие вещи, порой необъяснимые. Это любовь, а мы не знаем, почему мы любим. Этим любовь и замечательна.
– Вы говорите очень глубокие вещи. А есть ли у вас ощущение того, что ваши поклонники вас не слышат? И что делать?
– Глупостей не делать только. Я иногда наблюдаю за жизнью этих попсовых звездочек, которые просто, извиняюсь, на говно исходят, лишь бы их видели и слышали каждый день. А мне пофигу. Мой ход размышлений и задачи, которые я себе ставлю, совсем другие. Они совершенно не связаны с популярностью и славой: я разбираюсь с самим собой и пытаюсь познать этот мир во всем объеме. Какие-то осколки таких размышлений называю песнями или стихами.
Конечно, популярность нужна нам для работы, для нашего ремесла. Но для меня как личности она совершенно неважна.
– А в молодости? Разве тоже было неважно?
– И в молодости было то же самое. Популярность нужна только для работы. Мы жаждали, чтобы нас услышали, чтобы пришли на концерт, потому что, как и любому творческому человеку, нам важен диалог. Если тебя не читают, не слушают – ты ходишь по кругу, не развиваешься. Это творческая смерть. Только диалог – хотя бы на кухне, как в старые застойные времена, – необходим для любого пишущего.
Поэтому популярность важна только для работы, но не более того. Нельзя раздувать ее, постоянно светить свою рожу. Когда человек работает на популярность, а не выстраивает свою личность, – это уже большая лажа, потому что, работая на популярность, он работает на материальное. Очень важно понимать, что такое популярность, что такое деньги и сколько их тебе нужно, можешь ли ты пойти на это ради такой суммы. Или ты просто не имеешь право идти на это, потому что ты просто перестанешь уважать себя. Если я пойду на компромисс, я знаю, что не смогу написать ни одной песни, потому что буду каждый день упрекать себя в том, что продался за деньги. Как сказал мудрец, результат компромисса – это год счастья и жизнь позора.
Мы не ставим себе целью заработать кучу денег, ДДТ – не чесовая группа. Мы сейчас проводим тур бесплатно, потому что все гонорары тратим на оплату аренды самолетов для перевоза техники. Но зато когда идешь по улицам в том же Владивостоке, то все аплодируют и говорят: "Вот у ДДТ есть рабочая совесть, блин! Молодцы, ребята!" А с другой стороны, без денег.
Все эти "шнуры", "веревкины" – я их не осуждаю. Но они выбрали совершенно другое. Они приезжают, играют на дровах, но им важнее гонорары, нежели качественный концерт. Вот и вся разница. Потому и рок у нас разный. Кто-то действительно рубится, а кто-то просто косит бабло: играет на корпоративах, пляшет на столах перед этими кошмариками, и им пофигу. А для нас не пофигу.
– Вы всегда интересуетесь всем, что касается неформальной рок-культуры, и не только в России, но и в Украине, Беларуси, Прибалтике. Есть ли у вас мнение о рок-культуре в нашей стране?
– Я слушаю ваши команды, например N.R.M. Мы играли в Могилеве с группой Naka, мне понравилась барышня, которая у них поет. Так что слежу за музыкой.
– Вы хорошо отзываетесь о нашей стране. За что вы любите Беларусь?
– Люди очень хорошие. У вас люди труженики, хорошие люди. Я не буду орать, что люблю белорусское государство, язык не повернется. Но о людях ничего плохого не скажу. Мне нравится, что у многих есть рабочая совесть. В россиянах лени, пофигизма, жажды халявы гораздо больше. У нас очень много искушений: у нас нефть, газ, все полезные ископаемые, и от этой дури и жира, которые прут из земли, возникают соблазны. Я размышляю иногда, подарок ли это Божий или проклятье? Такое обилие совершенно отучает начальство размышлять, думать, создавать какую-то тактику и стратегию, а простой народ ждет подачки – пенсий, увеличения зарплат – и при этом ничего не делает.
А в Беларуси нет нефти и газа, так что приходится пахать и сеять.
– Что вы в таком случае думаете про интеграцию стран? Нужна она или нет?
– Пока не нужна. Я считаю, что, если Беларусь объединится с Россией, московский бизнес сожрет всю Беларусь за неделю.
– У вас корней белорусских нет?
– Моя семья жила на западной границе между Беларусью и Украиной. Нас оттуда сослали в Сибирь в 20-х годах, когда было раскулачивание. В результате всех перипетий я родился на Колыме, в поселке Ягодный Магаданской области. Меня родители увезли оттуда, когда мне было шесть лет, и в этом году я впервые вернулся туда.
– А какие ощущения у вас были?
– Я бродил по Магадану и вспомнил, где мы жили. Вспомнил детский садик, вспомнил берег океана, где я в камешки играл. Было совершенно удивительное, поэтическое состояние. Я там даже несколько стихотворений написал, на этой набережной.
– Что вы подготовили для минских слушателей? Что можно будет услышать на концерте?
– Старенькое споем, безусловно, – устроим такую самоидентификацию ДДТ. Сыграем куски новой программы, над которой сейчас работаем. Мы никогда не едем в тур, если у нас нет ничего нового, мы никогда не играем одно и то же в одном городе. Программа не готова, далеко не совершенна, но какие-то куски вам покажем.
У меня вышла книга "Сольник", которая завершается таким стихотворением:
Амбиций нет. Остался тихий праздник,
Уединенной жизни несколько котлет,
Сестрою присланных,
Да ветер-безобразник,
Как пьяный сторож, вечно гасит свет.
Амбиций нет. Лишь след на поле снежном,
Лед озера, скользнувший в лунку бур,
Пол-литра, щука, ее голос нежный:
"One coffee, please".
Ту жур, моя лямур.
Амбиций нет. Давно не рок-поэма,
Скорей афишка старая. В печи
Горят стихи. Но есть одна проблема:
Кто воет там под звездами в ночи?
Пойду-ка посмотрю. Накину ватник,
Пальну из двух стволов в кромешный мрак.
Амбиций нет. Не брокер, не десантник,
А так, Емеля я, Иван-дурак.